Тройной прыжок

— Олег!!!

Мимо, грохоча, пронесся пассажирский поезд.

Петька скатился с насыпи и через бурое весеннее поле побежал к далекому проселку, на котором изредка вспыхивали и исчезали огни машин.

Вдали показался одинокий свет фары. Он приближался.

Башмаки расползались в жирной пашне. Земля цеплялась за ноги, не пускала вперед. Донесся треск мотоциклетного мотора.

Петька отчаянно рванулся к проселку. Упал, поднялся. Снова бросился наперерез свету.

Ему удалось вбежать на проселок, на мгновенье опередив мотоцикл.

Забыв об опасности, Петька распахнул руки, загородил дорогу. Мотоциклист резко затормозил.

— Друг! — прохрипел Петька. — Скорей… К телефону!..

Вид его был таков, что мотоциклист даже не спросил ничего. Кивком показал на сиденье сзади.

Круто развернул машину и на предельной скорости помчал ее обратно в темноту.

— Что же мы будем делать? — спросила девушка.

Она уже привела себя в порядок и стояла перед Олегом строгая, аккуратная, такая же, как прежде. Даже не скажешь, что пять минут назад обливалась слезами. Только глаза блестели.

Она ждала ответа.

«Что делать?..» Олег тоже думал об этом. Все время с той минуты, как они остались вдвоем на тепловозах. Но никак не мог ничего придумать.

Если бы он разбирался в этих рычагах и кнопках! Тронешь не ту ручку — весь состав полетит к черту, под откос…

А если как раз сейчас навстречу идет какой-нибудь поезд? Даже жутко подумать, что тогда может случиться…

Прежнего страха и растерянности у Олега уже не было. Они отступили перед заботой о спутнице. Она была слабей. Сейчас у нее вид только был такой спокойный.

Олег понимал: чуть что, и снова начнут содрогаться ее плечи. Надо было отвлечь ее чем-то, успокоить. Выход найдется, обязательно найдется!

За окном в луче прожектора промелькнула фанерная постройка с вывеской «Столовая». Несколько столиков стояли снаружи. На них лежали стулья, убранные на ночь.

— Слушай, — сказал Олег, — у тебя поесть ничего нет?

Я всегда хочу есть в самое неподходящее время. Например, в гостях, когда все уже делают вид, что наелись, и никто не берет последнего куска пирога, лежащего на блюде. Тогда я начинаю до невозможности хотеть его. Как будто два дня совсем не ел. Ничего с собой не могу поделать и, когда блюдо уже хотят унести, ни на кого не глядя, забираю себе проклятый кусок.

Когда я был поменьше, мама даже не любила со мной в гости ходить. Опасалась моего аппетита.

Сколько я выслушал нотаций о своей невоспитанности, неумении вести себя на людях! А я просто люблю поесть. Даже теперь в кино, когда вижу, как на экране артисты едят, так мне тут же есть хочется.

Как-то в доме санитарного просвещения у лектора, который проводил беседу о питании при атеросклерозе, я даже спросил, что это, может быть, у меня какая-нибудь болезнь?

Лектор сказал, что я вполне здоров. Просто у меня сильная реакция организма на еду. И это вполне согласуется с теорией академика Павлова…

Но тогда на тепловозе я совсем не хотел есть. Даже странно — ведь как поел дома часов в двенадцать, так больше ничего во рту не имел. Но о еде в тот момент и не думал, это точно.

Мне просто хотелось чем-нибудь ее отвлечь. Все равно чем.

Круглые глаза девушки стали еще круглей. Она решила, что ослышалась.

— Что?!

— У тебя еды никакой нет?

— Ты хочешь есть?!

— Не хотел бы — не спрашивал, — буркнул Олег.

Девушка смотрела на него чуть ли не с уважением. Необычный все-таки достался ей попутчик.

Она даже успокоилась немножко. В самом деле, если человек хочет есть, все, наверное, не так страшно.

Олег уже жалел о своем нелепом вопросе. Откуда у нее может быть здесь еда?

Но девушка неожиданно сказала:

— Сейчас посмотрим.

Она поставила на кресло большую красно-синюю сумку. Сумка была набита свертками, пакетами, кульками. Колбаса, сыр, масло, хлеб белый и черный, крутые яйца, соленые помидоры… Ну и запасливая оказалась у него попутчица!

У Олега даже настроение поднялось.

Но все-таки она здорово волновалась. Пальцы, когда разворачивала пакеты, вздрагивали. Кусок колбасы чуть не упал на пол. Олег едва успел подхватить его и хотел отправить в рот, но девушка схватила его за локоть.

— Такими руками?! Вымой сейчас же!

Легко сказать — вымой. А где? В кабине был умывальник. Олег его обнаружил, когда хотел дать ей напиться, но вода из крана не шла.

— Да я так…

— Так не будет! — отрезала девушка и сразу напомнила Олегу маму.

Она посмотрела на его ужасные, перепачканные ладони и вытащила из своей бездонной сумки флакон и кусок ваты. В кабине запахло духами.

— На, протри как следует.

Олег повиновался. Он бы мог, конечно, поесть и так — ничего бы не случилось, но ему не хотелось быть невоспитанным.

Пока Олег возился с руками, девушка нарезала хлеб, сыр, колбасу и разложила все на салфетке. У нее даже ножик оказался в сумке.

Она старалась не торопиться, делать все спокойно и аккуратно.

— Садись, — сказала она.

Олег решил быть до конца вежливым и не заставлять приглашать себя дважды.

Со стороны поглядеть — просто два человека сидели в поезде и ужинали. Только почему-то не в купе вагона, в кабине машиниста.

Девушка сама почти ничего не ела и с Олегом не разговаривала, только все подкладывала ему новые куски.

И чем больше он ел, тем она становилась спокойней.

На дверях поселковой почты висел большой амбарный замок.

— Проспись, парень, — сказал сторож, — утром приходи.

Он был настроен вполне миролюбиво.

— Открывай! — прохрипел Петька. — Мне на станцию позвонить надо!

— Отступи! Не имею никакого полного права допускать посторонних лиц в неурочное время. Добром говорю, уйди!

— Открывай! Человек гибнет!

— Неужто на пятнадцать суток захотел? А ну, отойди! — Сторож угрожающе вскинул тулку. — Стрелять буду!

— Стреляй!

Петька рванул на груди комбинезон и пошел на сторожа.

— Стреляй!

Он оттолкнул оторопевшего сторожа. Ударил в дверь ногой.

Со второго удара выскочила дужка замка. Дверь распахнулась.

Не зажигая света, Петька бросился к телефону на стене.

— Ну, что ты хватаешь?! — плачущим голосом проговорил сзади сторож. — Это ж местный. Междугородный — вот он, в будочке висит… Темнота!

Я уже не мог больше, а она все очищала яйца, мазала хлеб маслом, отрезала толстые ломти колбасы и молча пододвигала мне новые куски.

— Все! — сказал я. — Спасибо, сыт.

Она быстро взглянула на меня.

— Возьми помидоры. Ты не пробовал.

Это была, пожалуй, первая ее фраза за наш ужин.

— Попробуй! — настойчиво повторила она. — Сама солила.

Тут я понял, что ничего она не успокоилась. Просто она боится, что сейчас кончится ужин и снова надвинется страх. И еще она очень не хочет, чтобы я заметил это.

— Возьми! — сказала она.

Я чувствовал, что у нее внутри все сжимается от предчувствия страха, но больше не мог съесть ни кусочка. Никакая реакция на еду не помогала.

— Всухомятку не пойдет, — сказал я. — Вот если бы граммов сто пятьдесят!

Здорово у меня это получилось. Помогло общение с Петькой Щукиным.

На ее лице появилось знакомое, вчерашнее, выражение.

— Хочешь выпить?

Я уже жалел о своих необдуманных словах, но дух противоречия не дал мне отступить. Тем более я понимал, что водку ей взять неоткуда.

— Еще бы! — сказал я. — Тогда бы твоим помидорам цены не было. — Я даже причмокнул. — А так что — перевод добра. Спасибо! Сыт вот так!