На берегу Севана

– Ты погляди: весь он точно толстым войлочным ковром покрыт, – сказал Камо. – Вероятно, камыши высыхали, рассыпались под ударами ветра и града и оседали на перепутавшиеся корневища. Вот так и образовался этот ковер.

– А если корни-якоря оборвутся? – спросила Асмик. – Что тогда?

– Если оборвутся, течение понесет наш остров из Гилли прямо в Севан вместе с нами, – засмеялся Камо.

Грикор и Асмик тоже выскочили на берег.

– Поглядите, гусыня! – закричал Грикор, увидя в камышовых зарослях гнездо и гусыню, сидевшую на яйцах. Неподалеку от нее стоял гусак, оберегавший гнездо.

Увидев Грикора, гусак зашипел так сердито, что тот невольно попятился. Но страх, вызванный появлением человека, все же победил птицу, и она взлетела. Оставшись без защитника, шумно хлопая крыльями, покинула гнездо и гусыня.

– Яйца, яйца-то какие! Идите сюда! – звал товарищей Грикор, вынув из гнезда два гусиных яйца. – Здесь целых четыре, каждое – с голову ребенка! – как всегда, преувеличивал он.

– Дай-ка сюда… Ого, да какие же они крепкие! – воскликнул Камо, пробуя яйцо на зуб.

Ребята с любопытством рассматривали огромное гнездо. Оно было свито из стеблей и листьев камыша, сухих трав и тщательно устлано мягким гусиным пухом.

– Эти яйца возьмем, они свежие, – сказала Асмик.

– А как ты узнала, что они свежие? – спросил Камо.

– По числу яиц… Вот погляди, одно еще совсем теплое – только что снесла. Старая серая гусыня несет до двенадцати яиц и только потом садится высиживать. Если найдешь в гнезде немного яиц – значит, свежие, снесет еще, а не то и молодая гусыня снесла – они несут меньше. А утка кладет больше, до шестнадцати.

Приняв к сведению эти авторитетные разъяснения девочки, ребята разбрелись по островку.

– Ой, еще гнездо! А яйца какие пестренькие! Чьи это яйца? – послышался голос Грикора.

Он стоял перед большим гнездом, в котором лежало девять яиц. Снаружи грубое и жесткое, гнездо, сделанное из обломков камыша, внутри было устлано мягким, нежным пухом.

Асмик подошла к нему и взяла яйцо, словно покрытое веснушками.

– Это водяной черной курицы – лысухи, – сказала она.

Армен принес полную шапку продолговатых с гладкой скорлупкой яиц:

– А эти?

– Эти, конечно, утиные… Как ты плохо разбираешься, Армен! – упрекнула его Асмик. – Их снесла кряква. Эта утка очень похожа на нашу, на домашнюю.

Армен поглядел на Асмик и улыбнулся:

– Ты откуда все это знаешь?

– Сказала же я, что мы с мамой в прошлом году собирали яйца.

Охваченный охотничьим пылом, Чамбар деятельно обыскивал камышовник и находил ходы, проложенные выдрой. Однако все его старания пропадали даром – охотник не шел по его следам, выстрела не раздавалось. Радуясь гнездам птиц, которые попутно вынюхивал Чамбар, Камо собирал яйца и то и дело похваливал пса. Чамбар понял наконец, что от него требовалось, и начал усердно помогать Камо, радостным лаем оповещая мальчика о каждом найденном гнезде. Когда Камо выбирал из гнезда яйца, Чамбар стоял около него, весело виляя хвостом.

Один раз Камо не нашел на месте, куда его привел пес, ничего, кроме горки мелко накрошенного камыша.

– Что же ты, Чамбар, меня обманываешь? – укоризненно покачал он головой и хотел было повернуть обратно, но собака стала поперек дороги и сердито залаяла. – Ты что, с ума сошел? – спросил мальчик и хотел ступить вперед, но Чамбар не двинулся с места.

Камо в недоумении пожал плечами и снова, более внимательно, посмотрел на горку камышовых обломков. Только теперь он заметил в центре гнездо, прикрытое перьями. Камо снял перья и широко улыбнулся: в гнезде лежало восемь зеленовато-белых крупных яиц.

«Кажется, гусиные, – подумал он. – А где же хозяйка?.. Ишь ты, прикрыла яйца своими перьями и ушла, должно быть позавтракать…»

– Ой, змея! – вдруг вскрикнул Армен и в страхе попятился: на него из глубины зарослей сердито смотрели два блестящих глаза, широко посаженных на плоской серой головке.

– Да ведь это утка-наседка! – рассмеялась Асмик. – Сидит на яйцах и не хочет вставать. Один раз и я испугалась. Крякву, когда она так сидит, легко можно за змею принять: только голова да шея и видны… Уйди!

– Погоди, сниму. – И Армен направил на утиное гнездо свой фотоаппарат.

Утка взлетела, открыв гнездо, свитое из мха и сухой листвы. Асмик насчитала в нем одиннадцать яиц.

– Не трогайте гнезда, уйдем, – сказала она. – Пусть утка вернется.

Отойдя немного в сторону, ребята услышали шум крыльев: это возвращалась на свое гнездо утка-наседка.

– Послушай, Камо, а не безжалостно ли мы поступаем? – спросила Асмик.

– Ну что ты! Почему безжалостно? Ведь здесь много яиц истребят хищники. А на ферме мы выведем из них птенцов – значит, спасем их, – успокоил ее Камо. – Спасем и выпустим назад в озеро, а часть приручим.

– Ребята, не поесть ли нам чего-нибудь? – спросил Грикор.

– Правду говоря, я проголодался, – сознался Камо. – Ну, а что же мы будем есть?

– Что? Шашлык из селезня, дикую яичницу.

– «Дикую»? – засмеялся Армен. – Это, пожалуй, дело, только у нас ни сковородки, ни масла нет. Разве сварим яйца? Можно в том ведре, которым вычерпывали из лодки воду.

– Но у нас и огня нет…

– А тростник да тот ивовый куст? – показала Асмик на куст, росший среди камышей. – Не годятся они для костра?

Грикор сбегал к лодке, принес ведерко и убитого дедом селезня.

– А спички, соль, хлеб? Где мы их возьмем? – развел руками Камо.

– У хорошего пастуха все это должно быть! – гордо ответил Грикор, снимая котомку, висевшую у него за плечами. В ней и на самом деле оказались и хлеб, и соль, и спички.

Ребята сложили костер из тростника, с двух сторон воткнули по веслу, соединили их срезанным с ивового куста длинным прутом и повесили на него ведерко.

– Давайте яйца чаек сварим, – предложил Грикор. – Вот эти… Гусиных и утиных трогать не надо – жалко.

– Фу, – поморщился Армен, – яйца чайки! Разве можно их есть? Да они поганые…

– Почему поганые? Я и вороньи ел, да еще сколько!

И Грикор отложил в сторону несколько яиц чайки для себя. Потом он разжег костер. Сухие камыши затрещали так, точно началась стрельба из револьверов.

Пока вода согревалась и варились яйца, Грикор быстро ощипал утку, опалил в пламени костра, выпотрошил, вымыл, посолил и, посадив на вертел, сделанный из ивового прута, начал поджаривать на огне. Аппетитный запах утиного шашлыка наполнил воздух.

Грикор не выдержал и, оторвав прожарившуюся утиную ножку, стал с жадностью ее уписывать.

– Потерпи, Грикор, давай сначала за стол сядем, – упрекнул Камо товарища. – Армен, налей-ка в ведро холодной воды – надо остудить яйца, а я пока на стол накрою.

И Камо, наломав камышей, устроил из них что-то вроде небольшого помоста, потом прикрыл его сухой листвой, а поверх разложил нарезанный кусочками хлеб и поставил баночку с солью.

– Вот и стол накрыт, Армен, тащи яйца! – скомандовал он. – Грикор, как твой шашлык?

Весенний день был тих и мягок, солнце – живительно и ласково.

Какая-то особенная радость охватила ребят в этом восхитительном уголке.

С большим аппетитом они съели и шашлык из утки, и яйца. Охотнее всех ел, конечно, Грикор, который среди своих товарищей славился неистощимым аппетитом.

Насытившись, ребята возобновили охоту за яйцами, веселыми восклицаниями отмечая каждое новое найденное ими гнездо.

Радость их длилась, однако, недолго.

Неожиданно, казалось совсем-совсем рядом, за камышовой стенкой по ту сторону протоки, раздался снова знакомый страшный рев.

Асмик выронила из подола собранные яйца, а Грикор в страхе поспешил к лодке.

Камо угрюмо посмотрел на камыши.

– Вернемся, – предложил Грикор.

– Нет, плывем туда, – твердо сказал Камо и взялся за весла.

ТАЙНОЕ ОЗЕРО

– Нам больше плыть некуда. По карте это последний бассейн, – сказал Армен. – Дальше – равнина, покрытая камышом, а еще дальше – торфяные поля Басаргечара.