Кленовый лист

— Нет бензина, — впервые заговорил Витя на одной из тяжелых остановок в непролазном кустарнике.

До этого они уже успели объехать еще одно такое же болото и вырвались на возвышенность. Здесь преобладал бук и дуб, а внизу — дикость зарослей, кустарники.

Нет бензина... Мария сначала восприняла это как обычную, даже пустую фразу. С большим трудом вышла из машины — густой кустарник не давал даже двери открыть. Молча взялась за машину и начала выталкивать ее, но равнодушный и немного растерянный вид Вити помог ей понять положение.

— Значит... — хотела спросить, но, поняв бессмысленность вопроса, умолкла. Шофер смотрел на нее и пытался улыбнуться, он догадывался, о чем хотела спросить Мария Иосифовна. Так и стояли некоторое время. Прислушались к шумам лесным и к собственным мыслям. Как будто и стрельба стихла, а может, удалилась так от них, что уже не раздражала нервов, не усиливала страх. Не заметили, что уже ночь заходила в лесу.

— Что же нам делать, Витя? — наконец, сам собой вырвался вопрос. — Как ваша шея?

Вполне мирный, даже дружеский вопрос, даже сама удивилась.

— Шея?.. Неважно, Мария Иосифовна, голова болит. А делать? Что же в таких случаях делают: буду нести ваши вещи.

— Нет, Витя! — решительно возразила Мария. — Мы не пойдем пешком. Уже ночь, надо остановиться, отдохнуть.

Хорошее летнее утро в лесу усыпило молодую женщину. Спала она в машине, как-то устроившись на заднем сиденье. Было немного душно, так как все окна закрыла. Зато ни один комар не беспокоил ее целую ночь.

Никаких шумов, происходящих не от леса, не слышала.

Где-то поблизости от ритмичного покачивания ветра скрипели перекрещенные березы. Не слышала и птиц до утра. Только утром заговорили какие-то мелкоголосые, словно охрипшие птицы. Разобраться в них она спросонья не могла.

Только теперь в одиночестве поняла весь ужас загадочного исчезновения дочери. Начинала чувствовать, как сомнение входило в душу: действительно ли Андрей Тихонович мог быть причастным к этому загадочного исчезновению Ниночки? Только отправить мог к своей матери. А отправил ли?

И холод касался самых болезненных мест души матери. А куда же могла деться Ниночка? Кто посмел бы ее красть и для чего?

Быстро вышла из машины.

Водитель спал около машины, простелив шинель. Собственно, он уже не спал — недомогая от ранения, просто отлеживался.

— Что же будем делать, Витя? Далеко мы заехали от дома?

— Если по прямой, так не менее ста километров. А вообще выгоняли лесом на юго-восток около трехсот. Бензина у меня было на триста.

— Сто километров, — сказала Мария Иосифовна. — Так где же мы находимся?

— А кто его знает, Мария Иосифовна. Этот лес идет вдоль границы очень далеко. Хотя мы его вроде пересекли на восток. Думаю, что мы где-то на юго-восточной оконечности этого большого лесного массива. Прислушивался я ночью. Здесь где-то должна быть железнодорожная станция. Но ни одного гудка паровоза я не услышал за ночь. Только какой-то отдаленный шум. Может, просто лес шумит, Мария Иосифовна?

Какое-то время помолчали оба. Витя слышал, как Мария Иосифовна ходила куда-то на разведку и снова вернулась. Что-то бормотала себе. Он лежал, почти не двигаясь.

— Мне придется сегодня полежать, Мария Иосифовна, — снова сказал, глядя вверх на вершину лесной чащи.

Мария забыла о его ранении. Стало стыдно. Должна была поинтересоваться сначала его здоровьем. Не ел же он вчера целый день.

Нашла бинт и йод. Молча сделала ему перевязку. Рана затянулась по шее, но каких-то угрожающих изменений Мария не заметила.

Собрала кое-что из продуктов в своем узелке. Для приличия и сама съела, а больше угощала его. Почувствовала запоздалую жалость и сострадание к солдату. Была уверена, что и молчаливость его, и настроение — все от этой раны.

— Что он обо мне подумает? Как я ему на глаза покажусь? Шляпа!.. — вдруг заговорил Витя.

Мария Иосифовна догадывалась, что речь о генерале. А что, действительно, мог большего сделать этот водитель, попав в такую ​​ситуацию? Другой, возможно, повернул бы назад, увидев вражеские танки. Мороз по коже пошел. Это их бы уже захватили фашисты.

— Ничего, Витя. Я свидетель!

— Вы только скажите, Мария Иосифовна, что я и дома не задержался у вас, и в дороге тоже... Правда, генерал дал только пять минут, а мы целый день гнали. Но танки нам перерезали путь! Здесь уже объективные причины.

— Вполне объективные, Витя. Я так и скажу. А теперь лежите, а я пойду на разведку.

— Заблудитесь, это я знаю. Женщины всегда блуждают. Да еще в таком лесу.

Она пошла прямо на восток. Сначала оглядывалась, спускаясь в широкую прохладную долину. Летнее тепло даже днем ​​едва пробивался сюда сквозь сплошные лиственные дебри крон. А к тому же утром здесь гуляла еще и густая свежесть прохлады. Затем Мария перестала оглядываться. Только замечала отдельные озера, то разбитое громом дерево, то какой-то бугор, поросший свежим кустарником.

Наткнулась на просеку, пересекающую ей путь. Сверилась по солнцу, запомнила место, где вышла из леса, и пошла справа по просеке.

Дикая лесная пустота пугала. Спустя время Мария наткнулась на другую дорогу. Эта уже вела на восток и была более уезженная. Внимательно присмотревшись, женщина заметила, что этой дорогой совсем недавно прошло немало автомашин. Куда, в какую сторону и что за машины — понять не смогла. Но несказанно обрадовалась наезженным колеям. Это же проехать пять-семь километров — и замечательная автодорога. А коль автомашины здесь прошли, то, наверное, и еще пройдут.

Она остановит одну из них, скажет, что генеральская машина в тяжелом состоянии и все выяснится.

Лес начинал редеть. Где-то впереди сначала залаяли собаки, затем затарахтели глухие автоматные выстрелы.

Прислушалась. Такие же выстрелы слышались и справа, и дальше впереди. Даже сотрясения земли от дальних пушечных взрывов почувствовала. Что же удивительного, война.

Пожала плечами. И таки шла вперед, спешила. Хоть бы тебе пискнула какая-то птица. Одина в лесу... Вдруг услышала неожиданный грохот нескольких автомашин позади себя. Торопливо соскочила с дороги в лес, упала в канаву, у толстого дубового пня. Не выбирала места, не примерялась, какой стороной падать. Все делала почти подсознательно. Если бы не услышала автоматный треск перед этим, не уловила отдаленные орудийные взрывы, возможно, и не толкнуло бы ее прятаться.

Мимо прошло шесть автобензоцистерн. На каждой из них красовался выразительный, как и на тех танках, фашистский крест, а рядом с ним — широкие оленьи рога.

«Фашисты! Неужели успели так быстро?»

Больше ни о чем не могла думать ошарашенная женщина. Лежала скорченная в канаве и провожала испуганным взглядом шесть бензоцистерн и два мотоцикла с пулеметами, ехавших за ними.

Затем вскочила и пошла в глубь леса, прячась за кустами и деревьями. Торопилась, думала. Что же дальше делать? Вполне очевидно, что за ночь гитлеровцы опередили их именно в этом районе. Если придется прорываться, то не просто на восток, а на юго-восток, а может, и вовсе на юг. Там, наверное, войска генерала Дорошенко сдерживают бешеный натиск фашистов.

Но... у Вити нет ни грамма бензина. Их «корабль» прочно сидит на безнадежной мели.

Женщина постояла у стройной березы, сама похожая на нее. Обе стройные и на красоту не жалуются, обе одинокие и опечаленные.

А чем же поедешь на тот юго-восток или на юг? Бензина нет, водитель раненый, есть нечего.

И отделилась от березы. Теперь к печали присоединился еще и гнев, а вместе это вылилось в непреодолимую решимость.

Мария Иосифовна лесом пошла не назад, к автомашине, а вперед, туда, где прошли шесть бензоцистерн.

Трудно сказать, сколько времени шла без отдыха, без еды. Отправилась из кустарника — как раз взошло солнце, а когда выбралась на опушку леса, солнце позади нее уже скрывалось за лесом.

На окраине леса, справа от дороги, расположились здания железнодорожного разъезда; вдоль путей стояли огромные штабеля дров, строительного леса. На опустевших путях несколько груженых и столько же пустых платформ. Все заброшенные, осиротевшие.