Человек-землетрясение

– В самом буквальном смысле этого слова. Я прилетел на вашей «Сессне». Приказ дяди Тео.

– Моя телеграмма.

– Да. И сообщения по радио и по телевизору.

– Ужасно, Гельмут.

– Ужасно, что ты держишь меня в коридоре.

– Я не один…

– Тогда пусть малютка выпрыгнет из постели и исчезнет, как кошечка. – Хансен протиснулся мимо Боба в номер и рухнул в ближайшее кресло. Наполовину выпитая бутылка шампанского плавала в бочонке с ледяной водой. Хансен вытащил ее, вытер лежащей рядом салфеткой и сделал несколько глотков выдохшегося шампанского. Из соседней спальни доносился какой-то шум, скрипела кровать.

– Пусть она одевается! – громко сказал Гельмут Хансен. Он говорил по-французски, и, кем бы ни была девушка в соседней комнате, ответом на грубое требование могло быть лишь беззвучное повиновение. Боб Баррайс сморщил свое утомленное от бессонной ночи лицо.

– Она не какая-нибудь гризетка, – прошептал он, нагнувшись к Хансену. – Это Пия Коккони, возлюбленная принца Орланда…

– С каких это пор ты стал принцем?

– Гельмут, оставь глупости. Подожди меня внизу, в холле. Через полчаса… я тебе обещаю.

Он вытащил Хансена из кресла, вытолкал его из комнаты, дружески похлопал по спине и захлопнул за ним дверь.

Как говорил Тео Хаферкамп, Гельмут и Боб связаны как мозг и глаза. Они нерасторжимы.

Хансен сел внизу в холле в уголок, заказал себе кофе-мокко и пролистал утренние газеты. Почти во всех были сообщения о несчастном случае в Приморских Альпах. В соответствии с расследованием полиции виновным в страшном несчастье был погибший, Лутц Адамс. Он управлял машиной, ему принадлежала безумная идея ехать через скалы. Фотографии вновь показали оплавившуюся груду металла – сгоревший «мазерати».

Гельмут Хансен спокойно разглядывал эти снимки. Он не был полицейским и не находился под непосредственным впечатлением от случившегося. Он размышлял трезво, аналитически, с научной педантичностью.

Как могло случиться, что Адамс, попавший в тиски, погиб, а Боб Баррайс остался жив? Хотя в момент столкновения и могли распахнуться двери, вся машина могла разлететься на куски, но пассажирам от этого было мало проку. Когда автомобиль налетел на скалу и съежился наполовину, на них действовала такая мощная сила инерции, что они не могли вылететь в сторону, а только вперед, в направлении движения! Это элементарный закон, его проходят по физике уже в четвертом классе.

Как Боб мог спастись? По законам логики его голова должна быть размазана по скалам.

Гельмут Хансен отложил газеты в сторону, увидев Боба, выходящего из лифта. Он был один, Пия Коккони, очевидно, раньше ушла из отеля или ждала еще наверху, в номере 512.

На Бобе Баррайсе был твидовый костюм цвета розового дерева в белую полоску. Белый галстук на темно-вишневой рубашке напоминал пойманную голубку. В его каштановых, с отливом красного дерева волосах играло утреннее солнце. Это был красивый мужчина – не просто интересный либо мужественный, не искатель приключений, не благоуханное облачко далеких миров, нет, он был именно красив. И больше ничего. Выросший ангел Боттичелли. Мона Лиза в мужском варианте.

– Что говорит дядя Тео? – спросил Боб без обиняков и опустился рядом с Гельмутом на кожаный диван.

– Он озабочен. – Хансен разглядывал своего друга детства, как лекарь-самоучка, пытающийся поставить диагноз глазного заболевания. – Семья снова заняла боевые позиции. Забрала опущены, копья наготове. Кто на нас нападет, будет иметь дело с крепостью! Боб, – Гельмут Хансен наклонился к нему, – не строй из себя героя. Если у тебя есть проблемы, скажи. Мы попытаемся тебе, как обычно, помочь.

Улыбка на лице Боба застыла.

– У меня нет проблем, – сказал он жестко.

– Лутц Адамс.

– Я все рассказал полиции. Газеты полны этим.

– Все?

– Да.

– Тебя выбросило из машины?

– Естественно.

– Вопреки центробежной силе?

– Может, на гонках, не действуют законы физики?

– Боб, не пори такую чепуху.

– Чего вам еще надо? – Боб вскочил. – Я просил дядю Тео позаботиться о Лутце и всей этой канители, а вовсе не посылать мне няньку. Да, черт побери, я вопреки центробежной силе выпал из машины, пытался спасти Лутца, пока у меня самого не начали гореть руки. – Он вытянул вперед свои забинтованные руки. Мазь от ожогов пахла сладковато, как тлен. – Я сделал все возможное в этой ситуации. Я не сверхчеловек.

– Ладно, не будем об этом. – Хансен допил остывший кофе. – Я должен доставить тебя домой на самолете.

– Спасибо. Меня завтра отвезут в Ниццу, и я куплю себе там машину. На ней вернусь во Вреденхаузен.

– С такими руками?

– Это будет длиться четырнадцать дней.

– Твоя мать этого не поймет.

– Моя мать! Моя мать! Что я, грудной ребенок? Твоя мать говорит, твоя мать желает, твоя мать рыдает, твоя мать жалуется, твоя мать… отвяжитесь от меня, черт возьми, с моей матерью! Меня от вас от всех воротит. От всех! И от тебя! Почему ты не дал мне тогда утонуть в пруду? «Бедный мальчуган, о, он замерзнет, укутайте его потеплее, надвиньте шапочку, о господи, носик покраснел, он начнет кашлять… Доктора, скорее доктора! Где доктор? Доктор! Баюшки-баю, как ты себя чувствуешь? Вы слышите, доктор, как он хрипит? О Боже, о Боже, это мое единственное дитя…» – Боб Баррайс топнул ногой по полу. Его красивое лицо исказилось и стало карикатурным. – Я приеду домой, когда я захочу! Я поеду на машине, на которой я захочу! Я буду жить, как мне удобно! Тебе ясно, Гельмут?

– Абсолютно ясно. – Хансен встал и протянул Бобу пачку сигарет. – Выкури сигарету. Потом мы выпьем по рюмке коньяку и пройдемся. Нет, сначала я еще позавтракаю. Мой желудок пуст, как старая коробка от ботинок.

Боб Баррайс искоса посмотрел на своего друга и молча кивнул. Его волнение улеглось. Но, как комок в горле, в нем поднималось нечто другое.

В семь утра у него зазвонил телефон. Освободившись из объятий Пии, Боб снял трубку и услышал грубый мужской голос.

– Это Гастон Брилье, – произнес мужчина. – Я крестьянин и живу в Лудоне. Я видел, месье, как ваш автомобиль потерпел аварию. Я был тремя витками выше, когда это произошло. Я не мог вам помочь. Я старый человек, мне шестьдесят девять лет, и у меня слабые ноги. Но у меня хорошие глаза. Почему вы не пришли вашему другу на помощь, месье? Вы были плохим товарищем. Вы стояли перед огнем и не двигались. Вы не слышали, как я кричал?

– Нет. – В горле Боба пересохло, как будто дул самум. – Это вы вызвали пожарную команду из Бриансона?

– Да. Я побежал назад, в деревню. – Грубый голос закашлялся и захрипел. «У него астма», – промелькнула у Боба нелепая мысль. – Месье, то, что передавали по радио, ведь было неправдой. Вы ничего не сделали для спасения товарища…

Боб Баррайс молча повесил трубку. Он снова бросился на постель, правую руку положил на грудь Пии, а левой вцепился в матрас. Блеклое утро через балкон просачивалось в комнату. Земля пробуждалась. Мир зевал. Это была короткая передышка перед прорывом солнца. Края облаков окрасились в красный цвет.

Гастон Брилье, крестьянин из Лудона.

Свидетель был.