Плата за страх

— А нельзя ли для начала пропустить стаканчик? — прервал Джонни с присущей ему наглостью. — Это тоже будет справедливо.

Ирландец расхохотался. Хладнокровие Джонни пришлось ему по душе. Положив на плечо шоферу свою руку, силе которой позавидовал бы любой полицейский, он воскликнул:

— Справедливо, дружище, справедливо! Пошли!

Клуб находился в третьем бараке. Они вошли туда все вместе под предводительством ирландца. Только Ганс не последовал за ними.

— Виски для всех — загремел О’Брайен. — Я плачу.

Если не сказать заранее, что Ганс — сволочь, каких свет не видал, трудно объяснить, как он оказался способным на то, чем занялся сейчас, когда О’Брайен с водителями сидят в баре. Этот человек еще ни разу не полагался на слепую волю случая. Он решил любой ценой вырваться из мертвого города, в котором прозябал чересчур уж долго. Так не может больше продолжаться, черт возьми, не может! Пусть Бернардо утешается слезами. А у Ганса Смерлова недаром за плечами такое прошлое.

Он подходит к левому переднему колесу второго грузовика: отсюда ему удобно следить за механиком, его самого не видно. Ганс делает шаг к верстаку, берет плоскогубцы, пустую банку из-под болтов и возвращается к грузовику. Янки по-прежнему болтает со своим приятелем. Теперь они отошли еще дальше. Ганс нагибается, изо всех сил сжимает плоскогубцами болт, поворачивает его. Из амортизатора вытекает бесцветная пахучая жидкость. Проходит минута. Ганс аккуратно собирает жидкость в банку, продолжая наблюдать за механиком. Он предусмотрительный парень, этот Ганс. Когда все вытекло, он тщательно вытирает и до отказа закручивает болт. Потом теми же плоскогубцами выдергивает из крепления рессоры шплинт. Механик возвращается, но Ганс успевает положить плоскогубцы на место. Пустой амортизатор с расшплинтованной рессорой, и больше ничего не надо: километрах в ста от города машина взлетит на воздух. И тогда освободится место запасного шофера. Конечно, О’Брайен и не предполагал ничего подобного, когда назвал Смерлова пятым.

Ганс входит в клуб и присоединяется к остальным. Вошел незаметно и так же незаметно улизнул, чтобы не присутствовать при жеребьевке. Ловкая бестия!

В зале «Корсарио Негро» неимоверный шум. Со всех концов города собрались зеваки, чтобы угостить тех, от кого скоро, наверное, не останется и воспоминаний. Такое не каждый день случается! Герои дня всеми силами противятся соблазну. Один Хуан Бимба согласился было выпить, но и то не успел: напарник не позволил.

Жерар завязал разговор со Смерловым:

— Будут у тебя деньги или нет, я возьму тебя с собой, поплаваем вместе.

Ганс с улыбкой пожал плечами.

— Спасибо тебе. Но я боюсь воды, а еще больше — морской болезни. К тому же в ближайшие дни и у меня будет работа.

Теперь плечами пожал Жерар.

— Очень может быть, дорога скверная.

— Постарайся хотя бы, чтобы я заменил не тебя, — проговорил Ганс, ухмыляясь.

Жерар встретился с Джонни у входа в лагерь. В дорогу Штурмер надел нечто вроде серого нейлонового комбинезона: брюки в обтяжку, куртку с широко открытым воротом и короткими рукавами. Серебряная цепочка на левой руке и кожаные плетеные сандалии дополняли его костюм.

От удивления Джонни даже протер глаза. Ему казалось, что он видит сон: Жерар был одет точно так же — до мельчайшей детали, — как дружок Джонни из Тегусигальпы в тот день, когда Джонни его зарезал. Даже брелок на цепочке — отвратительно смеющийся кривой божок ацтеков, — даже брелок был в точности таким же.

Джонни почувствовал, как его душой овладевает неведомый раньше страх.

Оба шофера первого грузовика долго махали из окошек, пока их машина не скрылась за поворотом. Оставшиеся дружно принялись обмениваться замечаниями, лишь бы не молчать. Небольшая группа, проводившая машину по главной улице до выезда из города, медленно вернулась в лагерь.

— Видите, — сказал О’Брайен Жерару, — не так уж это страшно.

Они сели в просторную кабину. В сетку над головой положили необходимые припасы: сигареты, спички, кусковой сахар, галеты. Между сиденьями, в небольшой сумке — два термоса с очень крепким холодным кофе и две фляжки хорошего виски, завернутые в сменное белье и свитеры. И тот и другой привыкли к тропикам и, подобно туземцам, опасались утренней свежести.

— Я поведу первым, ладно, Жерар?

— Ладно, Джонни. Давай.

Усевшись на свое место, он попробовал ручки, педали, уперся в спинку сиденья.

— Хоть бы подушка была. Спинка слишком далеко, я быстро устану.

Жерар вылез из кабины, оставив дверцу открытой, чтобы лишний раз не хлопать. Вернувшись, он увидел, что Джонни до колен засучил брюки и распахнул рубашку. По его вискам уже струился пот. Только эти сверкающие струйки и выделялись на лице. Отвратительное зрелище: он потел от страха.

По автомобильным часам оставалось три минуты. В лагере вновь воцарилась тишина. Казалось, все притаились и к чему-то прислушиваются. Для тех, кто уезжал, ожидание становилось невыносимым. Шум первого грузовика давно уже затих. Его и не будет слышно, если только не…

Одна минута. Джонни протягивает руку к щитку и нажимает на черную эбонитовую кнопку. Стартер пронзительно зажужжал, но мотор даже не чихнул. Жерар уселся поудобнее и вытянул ноги: он ждал отправления, чтобы закрыть дверцу.

— Подкачай немного, будет лучше. Ну, давай, старик, пора.

Джонни безумно долго снимал ногу с педали. Мотор работал чуть слышно на холостом ходу: с пятискоростной коробкой можно было не опасаться, что он заглохнет: главное — резко не газовать! Грузовик двинулся удивительно мягко, будто спальный вагон международного класса. Они тронулись как раз в тот момент, когда О’Брайен открыл было рот, чтобы разрешить отправление. Ирландец вскочил на подножку и положил руку на плечо Жерару:

— Держитесь крепче, ребята. Желаю удачи.

Он исчез в ночи. И впереди красного грузовика не осталось ничего, кроме двух узких полос, выхватываемых фарами из моря темноты.

Они проехали мимо «Корсарио». Все завсегдатаи, кроме струсивших, были там. Шестеро или семеро стояли перед домом, остальные высунулись в окна. Кто-то крикнул:

— Удачи вам, ребята!

— Да, да, удачи, — подхватили остальные. Первым крикнул Смерлов.

От хрусты отделилась Линда. Ни секунды не колеблясь, она подошла прямо к правой дверце, где сидел ее Жерар, зашагала рядом:

— Жерар, я не хотела, Жерар…

Он не ответил, едва удостоил ее взглядом. По правде говоря, она его раздражала.

— Я не хотела, чтобы ты ехал, Жерар, но теперь, раз ты едешь, заклинаю тебя, возвращайся! Я буду молиться пресвятой деве, пусть она тебе поможет. Я люблю тебя, Жерар.

Она шла теперь совсем рядом с машиной, глядя снизу вверх на темный профиль, на это лицо, которое она так любила и которое сейчас едва различала.

— Не слишком доверяй Джонни, — шептала она. — Он не такой, как ты.

Грузовик набирал скорость, и индианка едва поспевала за ним.

— Довольно, Линда, уходи.

— Благослови тебя бог, Жерар.

— До скорого!

— Благослови тебя бог, — крикнула она еще раз.

И она повторяла про себя эти слова, пока не вернулась в «Корсарио».

Сразу же за городом грузовик «КБ-7» начал взбираться на плато Зулеко. Он не был перегружен, и на этом участке не предвиделось особых каверз. Почувствовав под колесами ровную дорогу, Джонни стал понемногу приходить в себя.

— Кофе!

Жерар отвинтил крышку термоса, наполнил пластиковый стаканчик и протянул его напарнику в темноте. Зажечь свет в кабине они не могли — свет отразился бы в ветровом стекле. Даже часы на щитке светились с минимальной яркостью — очевидно, их специально отрегулировали.

Джонни медлил.

— Держи!

Словно отражаясь от плотной стены мрака, гирлянда красных лампочек окружила грузовик заревом пожарища. В темноте вырисовывался только профиль Джонни, угрюмый, замкнутый. Жерар взглянул на его руки. Тот вцепился в руль мертвой хваткой и, видно, не мог его отпустить. Только пальцы правой его руки двежды вздрогнули.