Том 1. В дебрях Индии (с илл.)

— Полноте, мой добрый Сердар, клянусь Барбассоном, вы предаетесь отчаянию из-за пустяков… Я, напротив, нахожу, что положение наше несравненно лучше, чем было раньше.

При этих словах все подняли голову и с жгучим любопытством устремили глаза на своего собеседника; зная гибкость и изворотливость его ума, они с удвоенным вниманием приготовились слушать, что он им скажет.

— Да, мои добрые друзья, — продолжал Барбассон, польщенный интересом, который возбудили его слова, — мы отчаиваемся, тогда как, напротив, должны были бы радоваться. Проследите внимательно придуманный мной план.

Сердар с напряженным вниманием приготовился слушать его.

— Я не знаю плана нашего друга Сердара, — продолжал Барбассон, — но думаю, что он не имел никакого намерения вступать в борьбу с флотом и гарнизоном, которым командует этот Уильям Браун, а потому силу, которой у нас нет, приходится заменить хитростью. Сейчас можете судить, имеют ли сходство ваши планы с моими. Ваш враг теперь настороже, говорите вы? Но ведь он настороже против открытой атаки, я же думаю, что вы не имели никакого решительно намерения пойти к нему еще до измены этого мошенника Рам-Шудора и сказать: «Здравствуйте, господин губернатор, придите-ка поболтать немножко со мной на моей шхуне „Диана“, я ваш заклятый враг и вы, конечно, узнаете меня!». Я предполагаю, что вы имели намерение переодеться и затем, захватив его, скрутить хорошенько и доставить сюда на борт со всем почетом, подобающим его сану. Спрашивается, кто мешает вам сделать то же самое и теперь?.. Прибытие «Дианы» известно, и она не может войти в порт… Дайте в таком случае необходимые приказания Шива-Томби, который управляет ею, пусть она два или три раза продефилирует мимо прохода с Рам-Шудором, повешенным на реях. Когда губернатор, приняв его за Кишнайю, увидит, что его провели, более того, одурачили, он прикажет своему броненосцу отправиться в погоню за шхуной, которая, будучи хорошим ходоком, будет лишь посмеиваться над ним да и затащит его к мысу Горн. А в то время как любезный Уильям Браун будет пребывать в приятной уверенности, что все мы находимся на борту «Дианы», мы преспокойно войдем в порт на нашем «Радже», куда переберемся сегодня же ночью. Это португальское судно, все бумаги у меня в порядке, есть также и документ на право владения, в котором на всякий случай оставлено свободное место. Там значится, что яхта принадлежит дону Хосе-Эммануэлю — у них там всегда много имен подряд — Энрике-Хоакино-Васко де Барбассонто Карвахалу, богатому дворянину, который путешествует для собственного удовольствия… Вот! Если мой план хорош, Сердар, мы исполним его; если же он не годится…

Он не смог продолжать… Сердар бросился к нему и крепко обнял его, называя своим спасителем.

— Да, — сказал он, когда прошла первая минута волнения, — вы спасаете мне жизнь, давая мне возможность вернуть себе честное имя. С некоторыми изменениями вызванными устранением одного из действующих лиц, т. е. Рам-Шудора, мой план целиком тот же, а потому его легко будет исполнить.

Рама и Нариндра рассыпались в похвалах и поздравлениях Барбассону.

— Все устроилось к лучшему, — прервал их провансалец, — не будем же терять времени в бесполезных разговорах… Надо действовать по возможности скорее, нам осталось всего каких-нибудь два часа до утра. Если вы намерены слушать меня, то надо сейчас же и без всяких допросов повесить Рам-Шудора.

— Следовало бы выслушать его, — отвечал Сердар.

— К чему! В делах подобного рода я на стороне англичан, которые, поймав какого-нибудь разбойника или даже неудобного для них честного человека, тут же отправляют его танцевать на верхушку талей, и все кончено… К чему слушать целую кучу лжи… Послушали бы меня тогда в Нухурмуре — и мой бедный Барнет был бы еще жив… Не будь Рам-Шудора, вы взяли бы с собой Сами, а так как нам тогда нельзя было бы оставить пещеру без сторожа, мы не пошли бы на рыбную ловлю… Вот оно, соотношение причин и следствий. Если вам не хватает духу, позвольте мне самому заняться этим маленьким дельцем, я все беру на себя.

Сердар хотел протестовать, но Нариндра и Рама энергично восстали против него. Индусы знали, что негодяю достаточно будет затронуть чувствительную струнку Сердара — и последний дарует ему жизнь, не дав ему только возможность вредить им.

— Нет, Сердар, — решительно отвечал ему Рама, — мы знаем, что вы закуете его в цепи и посадите в трюм, где он не будет в состоянии мешать вашим планам, но кто может поручиться, что он благодаря своей дьявольской хитрости не удерет оттуда? Согласитесь, что не приди губернатору в голову глупая мысль отвечать нам, мы погибли бы безвозвратно; милосердие не всегда бывает источником человеколюбия, а является иногда следствием слабости характера.

Бедный Сердар все еще колебался… Он принадлежал к числу тех избранных душ, которым жизнь представляется настолько великой тайной, что не в пылу битвы они ни за что не решатся хладнокровно отнять ее у кого бы то ни стало.

— Сердар, — торжественным тоном обратился к нему Барбассон, — в Гоа живет честный человек, который доверил мне жизнь двенадцати матросов. Если вам нужна моя жизнь, скажите мне, но я не считаю себя вправе жертвовать их жизнью… А потому, и это так же верно, как то, что меня зовут Мариус Барбассон, если через пять минут тхуг не будет повешен, я снимаюсь с якоря и везу их обратно…

— Делайте что хотите! — отвечал побежденный Сердар. — Но не будьте слишком жестоки.

— Будьте спокойны, — сказал провансалец, — я мастерски делаю мертвые петли.

Он дал индусам знак следовать за собой, и все трое поспешили вон из комнаты. Две минуты спустя Рам-Шудора привели на палубу с крепко связанными позади спины руками. Негодяй был бледен, как мертвец, но старался держать себя непринужденно и бросал кругом злобные взгляды. Было решено не говорить ему ни одного слова. Четыре матроса, окружавшие его, держали штыки наготове.

— Зачем меня связали, что вам нужно от меня? — спросил он с мрачным видом.

Никто не отвечал ему.

Взглянув тогда на Барбассона, приготовлявшего мертвую петлю, тхуг сказал ему, едва сдерживая свое бешенство:

— Вы хотите убить меня, но и вас всех повесят.

Барбассон не проронил ни слова.

— Ты слышишь, — крикнул ему пленник, — повесят! Повесят! Повесят!

Провансалец не выдержал.

— Ошибаешься, мой Шудорчик! Я не желаю, чтобы ты унес с собой сладкую надежду, что будешь отомщен. Ты хочешь что-то сказать о твоем друге губернаторе? Знай же, что он сделал большую глупость, ответив тебе… Хозяин лодки принес письмо мне… из этого следует, мой Шудорчик, что за ученого двух неученых дают, и дня через два твой друг будет в нашей власти… и если он вздумает хитрить… видишь, как я мастерски делаю галстуки из конопли… я и ему надену такой же. Посмотрим, как этот придется тебе…

В ту минуту, когда Барбассон, желая подтвердить свои слова действием, собирался накинуть петлю на шею Рам-Шудора, последний ударом головы опрокинул одного из матросов и одним громадным прыжком очутился вне сомкнутых штыков.

— Ко мне, Нера! Ко мне, Сита! — крикнул он.

Услышав этот призыв, обе пантеры, спавшие в междупалубном пространстве, выскочили оттуда, дрожа всем телом, и бросились к своему хозяину.

— Защитите меня, добрые мои животные! — крикнул им негодяй. — Защитите меня!

Страшные кошки с вытянутыми вперед лапами, сверкая глазами и раздувая ноздри, готовились вцепиться в первого, который вздумал бы приблизиться к Рам-Шудору. Все это произошло с такой быстротой, что никто и не подумал вовремя о том, чтобы запереть люк в помещении, где были пантеры.

— Ну-ка, подойди теперь, храбрец! — ревел тхуг. — Подойдите, нас всего трое против вас всех.

Весь экипаж моментально схватился за оружие, и двадцать карабинов направились на пантер.

— Стойте! Не стреляйте! — крикнул Рама, храбро выступая вперед.

— Нера, Сита! Чужой, чужой! Берите его! — ревел на тамильском наречии Рам-Шудор.

Пантеры присели, вытянувшись на гибких лапах и готовясь броситься по первому знаку.