Приключения-77

Ночью прошел небольшой дождик, принесший в горы свежесть и прохладу, но горячее июньское солнце, поднявшееся из-за гор, быстро высушило мелкие лужицы и сняло росу с травы. День обещал быть жарким и душным. Минчев расстегнул ситцевую безрукавку, пошитую на турецкий манер, снял с головы полинялую феску, поправил за поясом потускневший сопотский ятаган и пошел вперед, не убыстряя шаг, чтобы не навлечь подозрения турок. Но им до него мало интереса, они заняты своими, куда более насущными делами: спасали себя и свое имущество. Этот полунищий турок, не имеющий даже хромой клячи и идущий пешком, вызывал у них не жалость, а презрение. «Спасибо и на том! — довольно ухмылялся Минчев, — что признали меня за своего, так, бог даст, дойду и до Святого Николая!»

Где-то впереди послышался властный голос, а через несколько минут группа конных накатилась на бегущих мирных турок. Офицер требовал очистить дорогу, чтобы пропустить таборы; если не действовали уговоры (а они в такой обстановке помогали мало), в ход пускались плетки и грубые ругательства. Минчев решил, что будет лучше, если он перестанет мозолить глаза туркам и немного: передохнет, пока не пройдут спешащие войска. «А ведь я могу и тут извлечь пользу! — обрадовался Минчев. — Полковник Артамонов просил выяснить, какой процент ружей «пибоди» [17] имеется в пехоте. Почему бы не посчитать их в этот час?»

Узкая тропинка вилась в гору, и он, припадая, изображая очень усталого и хромого человека, стал подниматься вверх. Все были заняты своими делами. Турчанки тащили в кусты детишек, усталые старики плюхались на траве рядом с тропой, турки помоложе и посильней брали под уздцы лошадей и ослов и нетерпеливо ждали, когда же появятся войска.

Они появились скоро. Солдаты плелись устало и медленно — видно, путь их был долгим, а шаг быстрым. Они уныло посматривали по сторонам и проходили молча. Минчеву не хотелось обращать внимания на их лица и разбираться в их настроениях. Он видел фески, а за спиной солдат — оружие. Теперь он опасался одного: как бы не сбиться со счета, как бы ему не помешали. Турки шли по три человека в ряд — большее число не помещалось на суженной дороге. Он считал их ряды и их «пибоди», с его языка едва не слетало: десять, двадцать пять, сорок, семьдесят, сто, двести сорок. Первое число — ряды пехоты, второе — ружья «пибоди». В таборе он насчитал шестьсот человек и четыреста два ружья «пибоди». Значит, две трети. Много: уж очень хороши эти ружья, стрелять они могут до тысячи восьмисот шагов. И мало: слава богу, ими вооружены не все — другие турки несли ружья «снайдер», уступающие винтовке «пибоди».

Второй и третий таборы были точно такими же: и числом людей, и своей вооруженностью.

Вслед за пехотой двигались конные батареи — взмыленные лошади тащили четырех- и шестифунтовые орудия. Ходили слухи, что турки закупили новые пушки. Вероятно, это было правдой, туркам помогают и Англия, и Австро-Венгрия, и Америка. Но эти были старыми; хотя и нарезные, но первых образцов — такие Йордан видел несколько лет назад, когда путешествовал с отцом и его товарами по Турции. Не видно и дальнобойных крупповских орудий. Или они сосредоточены в других местах? Ждут, когда появятся русские, чтобы смести их сокрушительным огнем?

Снаряды везли на вьюках и обывательских подводах. По знакам на ящиках нетрудно определить, чем же собираются встретить турки противника: были тут ящики с одностенными гранатами, шрапнель с дистанционной трубкой, картечь; обоз растянулся версты на три, и Минчев с сожалением заключил, что турки скупиться на снаряды не будут.

Едва прошел военный обоз, как цивильные турки снова запрудили узкую дорогу.

Минчев спустился по тропке и пошел следом, глотая поднятую пыль.

— Господин учитель!..

Словно не голос, а листва прошелестела за спиной Минчева — приглушенно и едва уловимо. Он оглянулся. Позади плелся высокий, сухопарый мальчонка с непричесанной, лохматой головой и усталым лицом; на нем было жалкое рваное рубище, из босых разбитых ног парня сочилась кровь. Он чем-то напоминал затравленного волчонка, попавшего в западню.

— Господин учитель, вы не узнали меня? — спросил он тем же тихим испуганным голосом и тотчас огляделся.

— Нет, — сказал Минчев.

— Я Наско из Перуштицы.

— Наско?! — изумился Минчев. — Но ты!.. — он не договорил и схватил парня за руку. — Нам нельзя быть тут вместе, свернем на тропу!.. Ах, Наско, Наско, славный ты мой ученик! — продолжал он, не выпуская руку мальчонки. — А я слышал, что ты уже и не жив. Слава богу!

— Я был убит, господин учитель. Меня убил отец...

— Потом, потом, Наско, потом про все расскажешь!

Они поднимались в гору, и Минчев искал место, где можно будет схорониться со своим бывшим учеником. Минут через пять они уже сидели на траве за густым кустарником. Йордан готов был расцеловать мальчонку, первого ученика школы в Перуштице. Ему было лет двенадцать, но выглядел он на все шестнадцать. Сколько же он пережил за минувший год! Наско худ до крайности, в прорехах распоротой, полинялой, давно не стиранной рубашонки можно легко пересчитать тонкие ребра, обтянутые синеватой кожей, лицо его точно составлено из одних костей — заострившегося горбатого носа и острых, торчащих скул. Йордан снял из-за спины мешок, быстро развязал его, достал два черствых ломтя ржаного хлеба, несколько луковиц, завернутую в тряпочку соль и протянул их Наско.

— Ешь, сынок, — сказал он ласково.

Не прошло и трех минут, как руки Наско были пустыми. Йордан подумал: много давать нельзя, мальчик слишком голоден. Не удержался, дал еще один ломоть:

— Ешь, сынок!

И этот кусок был проглочен в одно мгновенье.

— А теперь рассказывай, — попросил Минчев.

— А что же рассказывать? — Наско по-взрослому покачал головой. — Мы думали, что в церкви нас нетронут. А они?.. Столько убили! В церкви река крови была... Мы сидели и плакали. Турки крикнули в окно, что всем нам они поотрубают головы... Но сначала помучают. Неделю мучить будут. Тогда отцы стали резать детей... Мой папа тоже. — Наско показал на груди глубокий шрам от раны. — Ударил он меня ножом, а дальше я ничего и не помнил. Очнулся, смотрю, по церкви турки ходят: кто жив — того ятаганом... Притворился я мертвым... — Наско большими дозами хватал воздух, ему было трудно говорить, и он все время делал паузы. — А ночью переполз в кусты... Подобрали меня уже в лесу, накормили... сменили одежду... Потом лекарь пришел. «Отец, — говорит, — промахнулся, не попал тебе в сердце». А сестру Марийку и брата Колчо зарезал. И себя с мамой... Их потом в церкви нашли...

— Где же ты жил весь этот год? — спросил Минчев, поглаживая пыльные, похожие на проволоку волосы парня.

— А везде. Один раз в турецкую деревню заблудился, так меня турок целую неделю у себя дома прятал.

— Встречаются и такие турки! — кивнул Минчев. — А куда же ты сейчас идешь, Наско?

— А русским навстречу, они уже Дунай переплыли! — приободрился Наско.

— Переплыли, — подтвердил Йордан.

Он понял всю опрометчивость в поведении паренька: идти навстречу русской армии — это пока что идти навстречу и разъяренным туркам; в такое время любой из них может пристрелить или пырнуть его ножом.

— Я с вами пойду, господин учитель, — сказал Наско.

— Нет, Наско, со мной нельзя. Потом я скажу почему — так нужно, сынок, ты не обижайся!

— Пропаду я! — вырвалось у Наско; он опустил голову, плечи его задрожали.

— Вот что, парень! — твердо произнес Минчев. — Ты всегда был мужчиной, будь им и дальше. Оставайся здесь, никуда не ходи. Заберись повыше в горы и жди.

— А потом? — Наско с недоумением посмотрел на учителя.

— Увидишь русских — тогда и спускайся. Ты их узнаешь по одежде — она не такая, как у турок: на головах кепи, на плечах вот такие погоны. — Иордан пальцем начертил в воздухе погоны. — Язык похож на наш, на болгарский. Спустишься с гор и сразу же иди в Тырново. Недалеко от церкви святых Константина и Елены отыщешь домик деда Димитра Николова — постучись к нему. Это очень добрый человек, и он встретит тебя как родного.