Мир приключений. 1973 г. выпуск 2

Только Андронов с Леонидом появились в селе, как Степан Евдокимович Шматов сообщил, что ждет прибытия спецрейса, которым доставят раненного в тайге из самострела Протопопова и арестованного метеоролога Телегина.

— Телегина арестовали! — взвился Леонид прежде, чем Андронов успел что-либо сообразить.

Как хотелось Виктору Федоровичу отчитать этого болтуна Шматова! Ведь еще ни ему, ни Твердоступу не были известны причины, которые заставили Свечина задержать Телегина. Виктор Федорович только что возвратился в Спас с кордона, а Твердоступ находился в райцентре. Он счел необходимым ознакомиться с корнями, сданными в этот сезон, и с формулярами находок. При сдаче женьшеня корневщики, как правило, на специальных бланках точно указывают место своей находки.

— Арестовали гада! Ясно!

— Прекрати истерику! — прикрикнул Андропов.

Но Дзюба-младший, что называется, закусил удила. Он грозился пристрелить Телегина, едва того выведут из вертолета.

На аэродроме прилетевших встретил Андронов. Самсона Ивановича, который был без сознания, бережно перенесли на телегу и под наблюдением Матвея Петровича отправили в больницу. Едва телега с раненым отъехала, как со стороны села донесся женский крик. Андронов и Кузьма, оглянувшись, увидели на крыльце протопоповского дома Антонину Александровну, а у плетня Леонида с карабином в руках. Андронов сделал два шага к Телегину и стал так, чтобы прикрыть его собой. Метеоролог, видимо, понял, в чем дело, и побледнел.

— Задержанный, зайдите в помещение. — Андронов кивнул на избушку — “аэровокзал”.

Просить дважды не пришлось. Телегин рванул дверь и скрылся в убежище.

— Не прячьте — все равно убыо гада! — прокричал подбежавший Леонид.

— Успокойся! — приказал Андронов.

— Сказал — сделаю!

— Я тоже сказал и тоже сделаю. Что ты с карабином носишься? Придется отобрать. А тебя привлечь к ответственности.

— Давай! И меня арестовывай. Ну! Ни черта не можете! — тяжело дыша, кричал Леонид.

Андронов взял его за плечо:

— Успокойся. Не маленький.

— Мне молчать?! — Леонид вырвался.

И вдруг сел на траву и заплакал. Через несколько минут Леонид немного успокоился. Поднялся. Возможно, он почувствовал, что вел себя уж слишком нелепо, и ему стало неловко.

— Виктор Федорович, — обратился он к Андронову, шмыгая носом и по-мальчишески беспомощно вытирая рукавом слезы, — может, мне уехать из Спаса? Побродить по тайге… В себя прийти…

Инспектор нахмурился, пристально взглянул на молодого Дзюбу:

— Разве ты не поедешь в город?

— Нет. Пока убийцу не отыщете — не поеду.

— Следствие может затянуться.

— Буду ждать, — упрямо проговорил Леонид.

— Вот что, зайди ко мне через час. Тогда и поговорим.

— Подписки о невыезде я вам не давал.

Положив руку на плечо Леонида, Андронов сказал сдержанно и спокойно:

— Я просто прошу тебя, понимаешь? Зайди в кабинет Протопопова через час. Дело есть.

— Для меня? У вас?

— Да.

Пожав плечами, Леонид направился в село.

— Истерика… — проговорил Андронов, когда Леонид отошел на почтительное расстояние. — Он совсем раскис. А ведь поначалу как держался! Вести следствие при нем трудно. И у нас есть повод послать его в тайгу. Нам нужно выяснить два обстоятельства: где находится или где появится Кочетов, продавец из леспромхоза, и не встречали ли ботанички Дзюбу. Поэтому надо побывать у них, а Леонида взять проводником. Проводником, и только. Он не должен ни в коем случае получить каких-либо сведений. Ни в коем случае.

— Понятно. Не при нем же вести опрос ботаничек.

— Говоря откровенно, — задумчиво произнес Андронов. — когда с Леонидом приключилась истерика, я подумал, что это неспроста. Теперь, чтобы успокоиться, он хочет на время уйти из Спаса в тайгу. Но только ли для этого?

— Виктор Федорович, — сказал Свечин, — может, эти “переживания” и нужны ему для мотивировки отъезда. Мне кажется, не ради одной охоты явился Леонид в Спас именно сейчас, когда идет корневка. Возможно, у него был сговор с отцом?

— Это и я хотел бы знать. Пока нет никаких доказательств, что найденный Дзюбой крупный корень женьшеня в Спасе или в городе. Женьшень спрятан где-то в тайге. Но его надо высушить или законсервировать в водке. Такой корень во фляжку не сунешь, на солнышке не провялишь. Разрезанный на части, он потеряет в глазах знатоков до девяноста процентов стоимости. Оставить его в тайге в сыром, как говорится, виде нельзя. Испортится.

— Виктор Федорович… Вы в чем-то подозреваете Леонида?

— Если бы я сказал “нет”, то солгал. Он может знать, где находится корень. Но не говорит, так как боится, что бригадники отца потребуют доли. А Леонид тоже гроши очень уважает. Отца уж не воскресишь, а деньги — уплывут.

— Интересно… Что ж, от меня он, естественно, ничего нового для себя не узнает. Но ботанички…

— Строго предупредите: если будет особая необходимость. Кстати, прибор ночного видения при вас?

— У меня и магнитофон есть. Свой, самодельный.

— Записывали беседы?

— С Ангирчи.

— Оставьте мне эту пленку. Если ботанички не станут возражать, то и их сообщения запишите. С Леонидом будьте осторожны. Не давайте ему понять, будто мы… догадываемся о возможных причинах его страсти к перемене места. Вам предстоит также рассказать Наташе, дочери Протопопова, о ранении ее отца. Сделайте это поделикатнее…

— Постараюсь, Виктор Федорович.

— Не тяжело в тайге? У вас едва не пуд аппаратуры.

— Откуда пуд? Все портативное: рация, магнитофон, прибор, фотоаппарат. Самое необходимое. А своя ноша не тянет.

— Держите со мной связь. Когда понадобится, вышлем вертолет. Но о Леониде это пока наш предварительный уговор. С Телегиным побеседовали?

— Нет… А задержал я его потому, что он — единственный, кто может сообщить нам о происшедшем около Лысой сопки. Ведь там рядом с настороженным самострелом найден его нож.

— Что ж, резонно. Пройдем в кабинет Самсона Ивановича, там с Телегиным и потолкуем.

В комнате участкового инспектора, как всегда хорошо прибранной, у стола сидел Телегин.

Кузьма лишь теперь смог по-настоящему разглядеть метеоролога — не старого, лет тридцати, длинноногого, сутулого, на вид усталого человека.

После первых вопросов, которые задавал Андронов, метеоролог странно выпрямился на стуле.

“Неестественная, нарочитая поза…” — отметил Свечин.

— Скажите, каким образом ваш нож оказался около самострела?

— Не знаю. Понятия не имею. Я очень уважаю Самсона Ивановича.

— Не отдавали ли вы свой нож?

“Да это просто подсказка!” — Свечин удивился неудачному, как ему показалось, вопросу Андронова.

— Отдал, — кивнул Телегин.

— Реликвию… Единственную память об отце? Кому вы отдали нож?

— Ангирчи.

— Ангирчи? — переспросил Андропов. Телегин кивнул.

— Когда?

— Весной. Нет, в конце июня.

— И тогда вы шли мимо Радужного? Открывали банку консервов?

Телегин оторопело посмотрел на инспектора:

— Точно…

— А три недели назад?

— Я не был у Радужного. Ведь табор Ангирчи на левом берегу.

— Значит, вторую банку…

— Я завтракал у Радужного на обратном пути от Ангирчи. Летом в июне. Открыл ее простым охотничьим ножом. Вот этим. — И Телегин положил на стол нож, какой можно купить в любом магазине.

— Вы продали нож? Или подарили?..

— М-м… Можно сказать, продал.

— Продали или обменяли? — настойчиво спросил Андронов.

— Обменял.

— На что?

— На корень. На женьшень.

— Большой?

Телегин замешкался несколько, угловато повернулся на стуле, ударился коленями об стол. Потом, словно догадавшись о чем-то, показал на средний палец андроновской руки:

— Вот такой.

— Вы знаете, сколько стоит подобный корень?

— Дорого…

— Вы ведь обманули Ангирчи. Корень стоит намного дороже ножа.

— Ангирчи сказал: “Бери, дарю”. Подаркам-то совсем не обязательно быть равноценными… — несколько обиделся Телегин.