Поединок. Выпуск 9

— Еще повторяю, — устало сказал майор Лесников в переговорное устройство, — «Первому» крайне важно, очистит ли антициклон квадраты 49 дробь 9, 43 и 17. Понятно? По выяснении доложите немедленно…

— Они запеленгованы, товарищ майор, — девушка-связистка подала Лесникову листок, — вот их координаты.

Лесников сделал пометку на карте красным карандашом, что взял из жестянки. Промерил расстояние до условного значка гражданского аэродрома.

— Передайте им, чтобы они взяли на пять градусов западнее. Их заносит в сторону.

— Велят на пять градусов западнее, Степа, — сказал Смолин, снимая наушники. — И скорость не снижать.

— Есть пять, запад, — по-моряцки откликнулся Степа, вновь взглянув на компас. Прислушался к надсадному вою двигателя: — А движок мы сорвем, это как пить.

Вездеход мчал по снежной целине. По таежной просеке. По низкорослому подлеску.

…Их мотнуло так, что Романцев не успел среагировать и крепко приложился головой в стальную стенку.

— Ты б поаккуратней, Степа, — потирая скулу, сказал Романцев. — Вроде встречных нет.

— Выходи, — сказал Пантелеев.

— Че-го-о? — прищурился Романцев.

— Того. Коли водитель говорит «выходи», стало быть, надо вытряхиваться. Тут, товарищ командир, — пояснил Смолину Степан, — ямы буровые… Нефть искали… Шест возьми! — крикнул он вылезшему Романцеву. — По правому борту закреплен…

…Романцев шел впереди на лыжах, шестом тыча в снег — не яма ли. Вездеход двигался за ним. Двигатель отдыхал на малых оборотах.

— Ишь ты… — Степа даже голову набок склонил, прислушиваясь к мотору. — Как поет… Отдыхает… — Вздохнул: — Вот бы так с человеком: послушал — и все понятно… А ямы эти я, товарищ командир, еще с прошлых учений запомнил… Вообще, скажите, если, конечно, не секрет, чего вы меня-то взяли?

— Вот за это и взял, — улыбнулся Смолин, постучав согнутым пальцем по теплому железу мотора.

— А-а… — покивал Пантелеев. — А я думал: колбаса, мол… Мне ведь, товарищ сержант, первенство позарез надо выиграть…

Майор Лесников сидел за письменным столом и глядел на исписанный вдоль и поперек одними и теми же цифрами листок. Подвинул его к себе в который раз, начал:

— Вездеход — 30—50 км/ч. В пути — 25—30 ч. АН-2 — 200 км/ч. Отдых — 16 ч. Эп…си…лон, — вслух шептал Лесников, выводя закорючистую буквицу, — так его…

Получилось с эпсилоном часов под восемьдесят, как ни крути, то есть ТРОЕ суток хватило б едва-едва, а уж ДВОЕ…

Тем не менее Лесников написал «48», а рядом написано: «Антициклон».

Вошла девушка-связистка:

— Товарищ майор! Метеорологи говорят, что антициклон не коснется интересующих вас квадратов, — она положила перед ним листок с данными.

— Соедините меня с «Первым», — помолчав, сказал Лесников. — Скажите: очень срочно.

Ветер усиливался. Смолин, увязая выше колен, подошел к Романцеву, ухватился за шест, кивнул на вездеход:

— Погрейся!

— Ты время считал? — спросил Романцев, отстегивая крепления лыж.

— Семьдесят часов! — отозвался Смолин, надевая лыжи.

— Шестьдесят девять! Если не спать совсем. — Романцев потер рукавицей прихваченное морозом лицо. — Кстати, ты одну буковку не учитываешь, — он начертил в воздухе эпсилон, — этот знак обозначает непредвиденные осложнения…

Шест так глубоко ушел в снег, что Смолин пошатнулся и невольно схватился за плечо Романцева, чтобы устоять.

Замахали вездеходу. Степа обошел опасное место слева. Романцев пошел к машине.

— Что ты предлагаешь? — спросил его в спину Смолин.

— То, о чем ты думаешь, но не решаешься, — был ответ.

Станцию со всех сторон окружали башни новых кварталов. Московская окраина.

Михаил Смолин стоял на перроне в стареньком ватнике с небольшим чемоданом в руке. Перед ним — женщина с бледным и каким-то повядшим лицом, быть может, казавшимся таким из-за слишком ярко накрашенных губ. Небольшого роста, она едва доставала ему до плеча.

— Ты уж там, Мишенька, старайся… слушайся… Начальников уважай…

Михаил молчал. Равнодушно смотрел поверх нее. На платформе прощались несколько призывников. Друзья веселили их гитарами, а девушки то возбужденно смеялись, то вдруг принимались плакать от смущения и еще от чего-то нового, что начиналось для них с этой первой в их жизни разлукой.

— Что ты все молчишь, Мишенька? — продолжала женщина. — Скажи… хоть что-нибудь, скажи…

— Мишенька… скажи… — поморщился Смолин. — Давай, тетя Лиза, прощаться.

— Давай… конечно, давай… — заторопилась она и протянула ему синюю косынку. — Вот, возьми, Мишенька… Это матери твоей… Возьми на память… — она все тянула руку, но Мишка ответно свою не протянул, и косынка, выпав из ее пальцев, медленно опустилась на холодный бетон платформы.

— Я как лучше, Мишенька… — совсем растерялась тетя Лиза, глядя на ярко-синий шевелящийся под ветром комок. Глаза ее влажно заблестели.

Смолин тоскливо глядел по сторонам: так же шумели вокруг провожатые и провожаемые, строился военный оркестр, покрикивал тепловоз, бежавший от запасных путей.

Ветер приподнял платок и бросил на масляно блестевшие рельсы. Тетя Лиза медленно закрыла лицо руками…

Внезапно закричали люди. Плакавшая тетя Лиза отняла руки от лица.

— Что это?! Да что случилось?! Миша! Где Миша? — и, с необыкновенной силой разведя руками людей, протиснулась к рельсам.

Тепловоз прошел. Невредимый, слегка побледневший Мишка поднялся между рельсами, взял косынку и, подняв ее, разжал пальцы.

А ветер подхватил голубой шелк, взмыл его вверх и понес маленьким кусочком голубого неба в этих блеклых осенних сумерках.

— Да этого просто не может быть… — сказал майор Лесников, глядя то на листок с новыми координатами группы Смолина, то на карту. — Пусть их запеленгуют еще раз.

Связистка вышла.

Лесников, крутя по привычке чуб, пододвинул к себе бумагу с расчетами. «48 часов» было жирно подчеркнуто красным — видно, разговор с «Первым» состоялся.

Вошла связистка:

— Пеленг тот же, товарищ майор.

— Спятили они, что ли? — сердито пробормотал майор. — Немедленно свяжите меня с ними. Это ж район, закрытый для передвижений!..

Пищал вызывной зуммер рации. Но на него не обращали внимания. Вездеход медленно полз по краю многометрового обрыва правая гусеница почти все время была на весу. Из-под нее густо сыпался вниз раздробленный лед, срывались пласты слежалого снега.

Смолин командовал, высунувшись по пояс из люка:

— Чуть левее, Степочка… Еще! Лево держи!..

— Куда уж левее… — бурчал Степа, с ловкостью манипулятора работая рычагами.

Левая гусеница с лязгом царапала почти отвесную ледяную стену. Пробуксовывала — тогда машина опасно съезжала вправо…

Степа, смешно выпятив нижнюю губу, сдул с носа капельку пота.

— Отдыхай! — Романцев, сидевший рядом, ухватился за рычаги.

Поменялись местами. Степа стянул шлем, отер рукавом лицо. Мокрые волосы топорщились, как после речки.

Романцев азартно работал рычагами, даже скорость умудрился прибавить. Опасный участок скоро кончился.

— Осторожней, Толя, — посоветовал Пантелеев. — За правой смотри.

— Поучи ученого, — пробормотал Романцев. — Нас тоже не в дровах нашли… Сколько в пути, командир?!

— Четыре часа тридцать семь минут… — ответил Смолин.

— Еще часика полтора, и мы в дамках…

— Осторожней! — снова повторил Пантелеев.

Машину резко качнуло, накренило — из-под правой гусеницы обрушился вниз огромный кусок льда. Вездеход чуть не половиной завис над обрывом.

Романцев, побледнев, пытался выровнять машину.

Пантелеев пришел ему на помощь, но все бесполезно: машина начала скользить боком, правая гусеница беспомощно крутилась в воздухе…