Королевский гамбит

— Про сорок первый год, что ли?

— Оцэ вирно… Прочитай, а?

Нишкомаев с опаской скосил васильковые глаза на Демьяна: “Опять начнет распространяться про мою актерскую неполноценность, про искру божию… Ну, да шут с ним! Мне хуже не станет. А ребята послушают”. Он откашлялся, постарался придать розовощекому простоватому лицу с реденькими белесыми бровками, о существовании которых можно было только догадываться, суровое выражение и проговорил:

— Буду со средины. Начало не помню.

— Вступление что надо, — откликнулся Демьян, — многие поэты стихи свои с конца начинают: лучше воспринимаются. А мой приятель Федька Селиванов даже собственную семейную жизнь только с середины помнит…

— Не мешай! — миролюбиво перебил Нишкомаев. — Ты сам, Демьян, говорил, что конфликты один на один разрешать надо. Слушайте, ребята:

Нишкомаев читал выразительно, и все притихли, слушая его. Когда он кончил, Семухин после глубокого молчания заметил:

— Ладные стихи… Лихо было в сорок первом. А поэзия — душевная.

— Слухайтэ, що дали було, — опять заговорил старшина Луценко. — Сыдымо мы, а в цэй час биля самого блиндажа як рванэ! Скло з виконця вылэ-тило, двэри зирвало, а з накатив зэмля посыпалась на головы. Мы выскочилы — та в траншэи. А там…

…Снаряды, со свистом пронизывая глубокую и по-настоящему праздничную синеву майского неба, рвали горящую ковыльную степь. Но вот канонада смолкла, и появились фашистские штурмовики. Тени от них, мечущиеся по земле, были похожи на уродливые кресты. Штурмовики, “обработав” передний край, скрылись. Из отлогой балки тотчас же выползли вражеские танки. На полном газу двинулись они к нашим траншеям, стреляя с ходу.

Солдаты генерала Бурова дрались отчаянно. Они трижды поднимались в атаку и каждый раз откатывались назад. Комдив был вынужден бросить в бой последние резервы. Даже дивизионная разведка, которую он берег, была на переднем крае.

Атака за атакой следовали беспрестанно. Немцы наседали со всех сторон. Тяжелый танк и два бронетранспортера с автоматчиками прорвались к артиллерийскому НП первого дивизиона. Луценко с разведчиками, вычислители и корректировщики встретили врага огнем. Командир дивизиона майор Сарычев противотанковыми гранатами подбил “тигра” и поджег его. С бронетранспортерами расправились разведчики, раздобывшие где-то пэте-еровское ружье. Но в конце концов фашистам удалось окружить овраг. Бой разгорался. Теперь он грохотал по фронту дивизии. Обороняющиеся делали все, чтобы вырваться из кольца. Во время одной из очередных атак противника погиб майор Сарычев. С гранатой в руке он выскочил на самую кромку оврага, но автоматная пуля угодила ему в сердце. Майор сорвался с обрыва, покатился по глинистому склону как раз к тому месту, где лежал Енисей Граната в руке Сарычева разорвалась, смешав их кровь воедино…

Проигранный бой привлек к себе внимание весьма странными обстоятельствами: и бомбовый удар, штурм, и первый залп артиллерии фашистов накрыли наиболее важные узлы обороны дивизии Бурова, вывели из строя почти половину орудий, минометов и пулеметов.

Карта обер-лейтенанта Руттера подтверждала предположения командования: противник располагал точной схемой обороны дивизии. Но как он сумел заполучить секретные сведения?

Над этим и размышляли сейчас генерал Буров, полковник Локтионов и майор Соколов.

Генерал стоял у карты, развешанной во всю стену, и, оперируя схемами отдельных участков обороны, зачитывая короткие сообщения командиров полков и батальонов, подробно анализировал ход боя под станцией Ключи. Соколов слушал внимательно и время от времени делал короткие заметки в записной книжке, пристроив ее на колене.

— К оперативным документам, — заключил Буров, — доступ имеет узкий круг проверенных работников. Народ, я считаю, надежный. При самом придирчивом подходе к этим людям я не могу заподозрить ни одного из них.

— Да, но… — полковник Локтионов, волнуясь, достал платок и вытер потный лоб. — Но, — повторил он, — на карте Руттера нанесены данные, неизвестные ни штабу армии, ни штабу корпуса. На ней помечены даже предполагавшиеся перемещения частей и подразделений до роты включительно.

— Прямых улик у нас нет!

— Карта обер-лейтенанта, — вмешался Соколов, — подтверждает имеющиеся у нас данные о том, что фашистский разведчик находится на вашем участке.

— Тогда создается чрезвычайно сложная обстановка, — сказал генерал, хмурясь. — Если враг действует в нашей дивизии, значит мы скованы по рукам и ногам. Мы не сможем провести ни одного боя с уверенностью, что его план противнику не неизвестен. Так?

— Именно! — полковник Локтионов выразительно посмотрел на Соколова. — Я думаю, следует договориться со штабом армии об отмене намеченного наступления или хотя бы получить отсрочку. Гитлеровцы, возможно, уже извещены о наших замыслах. Исход операции…

— Нет! Я просто не узнаю тебя, Сергей Петрович! “Отменить!”. Отменять наступления не будем! Ключи должны быть в наших руках — таков приказ командования! — генерал опять беспокойно заходил по горнице. Под грузными шагами тонко поскрипывали половицы. Это раздражало генерала. Он морщился, но, нервничая, продолжал ходить, стараясь не ступать на скрипучие половицы. — Маленькая станция Ключи имеет для фронта слишком большое значение, Сергей Петрович! Мы должны внести некоторые коррективы в план, изменить время наступления. И вперед, вперед, вперед!.. А вы, майор, беритесь за дело, освободите нас от оборотня. Мы просим вас распутать этот клубок и как можно скорей. Со своей стороны окажем любую, повторяю, лю-бу-ю поддержку!

— С этой целью я и прибыл к вам, товарищ генерал, — Соколов поднялся из-за стола. — На днях в дивизию приедет еще и полковник Силин. Он тоже идет по следу, как вы выразились, оборотня. Я думаю, что с задачей мы справимся.

Соколов стал перебирать рассыпанные по столу документы Отто Руттера, отложил карту, записную книжку, несколько писем в сторону и обратился к Локтионову:

— Вас, товарищ полковник, я прошу еще раз и повнимательнее проверить людей, связанных с особо секретной документацией: лишняя предосторожность в таких делах полезна.

— Хорошо, — буркнул, не глядя на майора, Локтионов. — Я это сделаю, но в полезности сомневаюсь.

— Надо с чего-то начинать, — мягко заметил Соколов. — И еще просьба. Можно побеседовать с разведчиком, захватившим эти бумаги? С ним я хотел бы встретиться наедине, чтобы не вызывать лишних разговоров.

— Полянский будет у меня в двадцать два часа, — ответил Буров. — Жду и вас к этому времени.