Ночи нет конца. Остров Медвежий

Глава 3

Я все еще машинально разглядывал статью об аконите, но мысли мои были заняты иным: до меня вдруг дошло, что с «Морнинг роуз» творится неладное.

Судно по–прежнему имело ход, допотопные машины его работали все так же надежно, но характер качки изменился, размах сильно увеличился.

Вложив закладку, я закрыл книгу и выскочил из каюты. Пробежал коридор, поднялся по трапу и, миновав салон, очутился на верхней палубе. Было темно, но по силе штормового ветра и клочьям пены, срываемой с гребней, я понял, что волнение достигло исключительной силы. Я отпрянул, вовремя ухватился за поручни при виде черной и жуткой стены воды, взвившейся метра на три над моей головой. Пришла она с левого борта. Я был уверен, что на переднюю палубу рухнут сотни тонн воды. Но этого не произошло: траулер повалился на правый борт под углом без малого сорок градусов, и сила удара пришлась на оголившийся бакборт. Послышался оглушительный грохот, траулер задрожал всем корпусом, кипящая вода забурлила в шпигатах, выливаясь назад в море. Судно повалилось на противоположный борт. Ничего в этом страшного не было: арктические траулеры достаточно надежны. Но причина для беспокойства, вернее отчаянной тревоги, была: та гигантская волна сбила судно с курса градусов на двадцать, однако никто даже не пытался вернуть корабль на нужный румб.

Другая волна, поменьше, сбила траулер еще градусов на пять к востоку. Я кинулся к трапу на мостик.

На том самом месте, где час назад я столкнулся с Мэри Стюарт, я на кого–то налетел. На сей раз мы сшиблись сильнее. По восклицанию и каким–то иным признакам я понял, что и на этот раз передо мной то же лицо.

Я буркнул что–то в виде извинения и, отпрянув в сторону, поставил ногу на ступеньку трапа, но в эту минуту Мэри Стюарт схватила меня обеими руками за предплечье.

— Что–то случилось? Да? Что именно? — голос ее звучал спокойно и лишь настолько громче, чтобы заглушить пронзительный вой ветра в такелаже.

Разумеется, девушка поняла: что–то произошло, недаром доктор носится по судну как угорелый.

— Судно не управляется. В ходовой рубке, видимо, никого нет. Никто не пытается удержать судно на курсе.

— Не могу ли я чем–нибудь помочь? — Она была на высоте.

— Можете. На камбузе над плитой есть электрическая колонка. Принесите кувшин горячей воды, чтобы можно было пить не обжигаясь, кружку и соль. Очень много соли.

Я не столько увидел, сколько представил, что она кивнула. Четыре секунды спустя я оказался в рулевой рубке. При тусклом свете с трудом разглядел силуэт человека, упавшего грудью на стол для прокладки. Второй сидел выпрямившись у штурвала. Мне понадобилось целых пятнадцать секунд, чтобы найти панель приборов, и всего две, чтобы отыскать реостат и повернуть ручку до отказа. Вспыхнувший яркий свет заставил меня зажмуриться.

Смита я увидел у штурманского стола, Окли у штурвала, — первый лежал на боку, второй сидел. Оба опустили головы, обхватив колени сцепленными руками.

Ни тот, ни другой не издавали ни звука, возможно, они не испытывали боли, возможно также, что у них были парализованы голосовые связки.

Сначала я осмотрел Смита. Понимая, что жизнь одного человека столь же ценна, как и жизнь другого, я все–таки отдавал себе отчет в том, что необходимо думать об общем благе: если судну предстоит трепка, то без Смита нам не обойтись.

Глаза у него были открыты и взгляд осмысленный. В статье об аконите указывалось, что умственные способности отравившегося сохраняются до конца.

Неужели это конец? Яд вызывает паралич двигательного аппарата, отмечалось в статье, а паралич был налицо. Второй признак — паралич органов чувств, потому–то ни один из больных не кричал от боли: должно быть, оба давно перестали звать на помощь, ничего уже не ощущая. Я заметил два почти пустых металлических судка, валявшихся на полу. Можно было предположить, что оба агонизируют, если бы не одно обстоятельство: следов рвоты, о которой указывалось в статье, не было. Как я жалел, что не изучал в свое время отравления — их причины, следствия, действия ядов, симптомы, характерные и нехарактерные.

Вошла Мэри Стюарт — мокрая насквозь, с растрепанными волосами. Кроме всего того, что я просил, она принесла еще и ложку.

— Кружку горячей воды, шесть ложек соли. Живей. Хорошенько перемешайте.

Прежде всего промывание желудка. Ну а что касается дубильной кислоты и активированного угля, с этим дело обстоит хуже. Единственная надежда на быстродействующее и эффективное средство. Старик профессор в медицинском колледже предпочитал квасцы и сульфат цинка, по моему же убеждению, нет ничего лучше хлористого натрия — обыкновенной поваренной соли. Очень хотелось верить, что аконитин не успел в достаточной степени проникнуть в кровь. Я приподнял Смита, чтобы он занял сидячее положение, но тут в рулевую рубку ворвался темноволосый моряк. Несмотря на стужу, он был в одной лишь вязаной фуфайке и джинсах. Это был Аллисон, старший рулевой, телосложением похожий на Смита.

— Что произошло, доктор? — спросил он, посмотрев на обоих моряков.

— Пищевое отравление.

— Я спал, но меня будто толкнули. Думаю: что–то стряслось, судно не управляется…

Я поверил Аллисону: у опытных моряков развито чувство опасности. Оно не покидает их даже во сне. Торопливо подойдя к штурманскому столу, рулевой посмотрел на картушку компаса.

— Судно на пятьдесят градусов отклонилось от курса.

— Ничего, в Баренцевом море места много, — отозвался я. — Лучше помогите.

Взяв штурмана за руки, мы потащили его к двери левого борта. Перестав размешивать содержимое жестяной кружки, Мэри с недоумением посмотрела на нас.

— Куда вы тащите мистера Смита? — спросила она, решив, видно, что мы бросим его за борт.

— На крыло мостика. На свежий воздух. Весьма надежное средство.

— Но ведь идет снег! И очень холодно.

— Кроме того, я надеюсь, что его будет рвать. Пусть уж рвет на мостике, а не в рубке. Как на вкус ваше лекарство?

Отхлебнув из ложки, девушка поморщилась:

— Какая гадость!

— Глотать можно?

— С трудом, — произнесла она, передернув плечами.

— Еще три ложки, — распорядился я. Вытащив Смита на крыло, мы прислонили его к ограждению. Парусиновый обвес плохо защищал от ветра. Глаза у штурмана были открыты. Похоже, он соображал, что вокруг него происходит. Я поднес кружку к его губам, но соленый раствор потек по подбородку. Откинув голову Смита назад, я влил ему в рот соленую воду. Очевидно, чувства у него еще не атрофировались окончательно: он скорчил гримасу. Адамово яблоко начало двигаться. Я наклонил кружку еще больше, на этот раз он выпил все содержимое. Спустя каких–нибудь десять секунд его начало рвать. Несмотря на протесты Мэри и неодобрительные взгляды Аллисона, я продолжал вливать в рот штурману соленую воду до тех пор, пока его не стало рвать кровью. Затем переключился на Окли.

В течение каких–то пятнадцати минут на руках у нас оказалось двое пациентов, которые испытывали нестерпимые боли в животе и вконец ослабели, однако избежали участи несчастного Антонио. Аллисон встал на руль, переведя судно на нужный курс. Присев на корточки, запорошенная снегом Мэри Стюарт ухаживала за Окли. Смит, несколько придя в себя, сидел, прислонясь к рулевой рубке. Понемногу к нему стал возвращаться голос.

— Бренди, — проквакал он.

— Противопоказано, — покачал я головой. — Так написано в учебниках.

— «Отар–Дюпюи», — настойчиво повторил он, окончательно оправившись.

Подумав, я принес бутылку из личных запасов капитана Имри: после того, что пришлось испытать желудку Смита, ему могла повредить лишь карболовая кислота. Поднеся бутылку ко рту, штурман сделал глоток, и его снова вырвало.

— Наверное, следовало начать с коньяка, — заметил я. — Правда, соленая вода обходится дешевле.

С видимым усилием Смит улыбнулся, затем снова припал к горлышку. На этот раз коньяк попал по назначению. Видно, желудок у штурмана выложен сталью или асбестом, решил я. Отобрав у него бутылку, я протянул виски Окли, но тот отрицательно мотнул головой.