Повесть о чекисте

— Посвети-ка, Иван Александрович! — попросил Николай. Он внимательно осмотрел стену, достал из кармана ключ и попробовал ковырнуть им раствор, связывающий блоки. — Вот здесь надо вынуть несколько блоков ракушечника и углубиться метра на три. Есть куда отваливать грунт?

— Только на огород. Выносить ведрами и рассыпать ровным слоем.

— Управишься? Времени осталось мало.

— Один нет. Придется подключить брата жены. Кроме того, он сможет работать в дневное время, пока я на заводе...

— Но днем нельзя выносить грунт.

— Грунт будет выбрасывать в коридор, а ночью...

— Понимаю. Что нужно для тайника?

— Бак питьевой воды, трубу для вентиляции, аккумулятор, проводку, деревянные щиты для нар...

— Все это я беру на себя, привезу на днях, — сказал Николай.

— При сооружении тайника могу помочь я, — предложил Валерий.

— Очень хорошо. Учти, Иван Александрович.

— Учту. Ты не знаешь, что сегодня на фронте? — спросил он.

— Наши войска форсировали Днестр. Занят районный центр Одесской области Братское! Покалюхина добыла Зине освобождение по болезни. Теперь каждый день, к двум часам дня, мы будем получать последнюю сводку. Есть серьезный разговор, Иван Александрович, пойдем отсюда куда-нибудь...

— Пошли наверх, Елена Сергеевна собрала что бог послал. Выпьем по чарочке! — предложил Рябошапченко.

— Очень хотелось бы побыть у тебя подольше, но я сегодня должен быть еще в одном месте, — поднимаясь по лестнице, сказал Николай. — Ребят твоих хотел поглядеть...

— Сыновья спят...

— Их зовут так же, как и моих, Володя и Котя! Да, мальчики ничего не должны знать о тайнике! Еще скажут соседским ребятам: «А наш папка роет яму в подвале!»

Они прошли в комнату и сели за накрытый стол. Рябошапченко налил в стопочки самодельное вино.

— За победу! — предложил Валерий.

Они выпили стоя.

— Вот какое дело, Иван Александрович, — начал Николай. — Сегодня, к концу дня, майор Загнер показал мне приказ адмирала. Цииб предлагает с двадцатого начать демонтаж и эвакуацию станков. Я сказал Загнеру, что приказ есть приказ и мы его, разумеется, выполним, но придется прекратить ремонтные работы на судах. Он на дыбы! Но меня поддержал Вагнер. Порешили на том, что демонтируем небольшую часть станков, без которых можно обойтись. Если нам удастся затянуть демонтаж до последнего момента, они будут вынуждены станки взорвать, а так бабушка надвое сказала: то ли взорвут, то ли нет...

— Час от часу не легче! — обозлился Рябошапченко. — Что требуется от меня?

— Отбери всякий бездействующий хлам и поставь бригаду на демонтаж. Наиболее ценные детали смажьте солидолом — и в ящик, рядышком с вентилями «Амура»...

— Ясно.

— Чтобы видимость была самая настоящая. В ящики кладите чугунные болванки, железо, лом, но пакуйте добросовестно. На каждом ящике надпись: «Осторожно! Ценный инструмент!» Только в один ящик упакуйте что-нибудь стоящее, скажем планшайбу, шестерни, бабку, хорошо смажьте солидолом. Надпись сделайте такую же, как на других, но после слова «Осторожно» не знак восклицания, а запятую. Я приду с Загнером и этот ящик проверю, на выбор.

— Не ошибись, Николай Артурович!..

Николай только внимательно посмотрел на Рябошапченко, но не ответил и встал из-за стола:

— Кажется, все. Да, чтобы не держать вас в постоянном напряжении, давай условимся. Лия Краснощек звонит тебе в цех и говорит какую-нибудь условную фразу... Ну, скажем, «Николай Артурович приказал, чтобы люди не гуляли!» Это значит, что кто-либо из начальства направляется в цех и тебе надо создать видимость работы. Валерий, ты идешь? — спросил Николай.

— Я пойду. Когда, Иван Александрович, начнем?

— Завтра после работы.

— Хорошо, я буду у вас завтра.

Они вышли от Рябошапченко и весь путь по Тенистой шли молча: здесь дома впритык и каждое слово слышно. Но когда вышли на Лагерную, Валерий спросил:

— У тебя свидание с Загоруйченко?

— Да. У него сегодня встреча на ринге с чемпионом Румынии Баунце. Просил прийти в цирк.

— Ты мне рассказывал о своем замысле... Нет слов, заманчиво!.. Но ты увлек Загоруйченко, и, если ему не удастся заманить Илинича, он возьмется за тебя... Ему все равно кого, лишь бы получить отпущение грехов...

— Не та фигура! — усмехнулся Николай.

— Почему? Перебежчик. Работал на гитлеровцев, даже представлен к Железному кресту третьей степени...

Трамвая пришлось ждать долго. Когда Николай добрался на Коблевскую, матч кончился и зрители выходили из цирка.

— Ну как? — спросил Николай одного из болельщиков.

— Да как! Обещали десять раундов, а... — Он презрительно сплюнул. — Загоруй румына во втором раунде сломал пополам, как спичку!..

Николай вошел в цирк и нашел за кулисами, в артистической, Загоруйченко. Боксер лежал на кушетке, его массировал худосочный пожилой мужчина, а рядом сидели в креслах Илинич и Мавромати.

— А все-таки пришел! — увидев его, сказал Загоруйченко.

Николай поздоровался со всеми и поздравил боксера с победой.

— Вот, инженер, поредела наша компания: Москетти уехал в Триест, Ася в Афины, Мавромати закрыл «Гамбринус» и складывает манатки... А ты, Михаил Александрович? — спросил Загоруйченко и весь подался в сторону Илинича.

— «...Ты уедешь, я уеду в разные места...» — закуривая сигарету, с грустью процитировал Илинич.

— А дальше? — настаивал Загоруйченко.

— А дальше повторение пройденного...

— Я не понимаю, объясни! — настаивал Загоруйченко.

— Дальше все сначала: затемнение, бомбежка, ночные переходы, вой пикировщиков, пулеметные очереди, разрывы тяжелых мин и лязг осколков...

— А конец? Будет когда-нибудь этому конец?

— И «его же царствию не будет конца...»

— Пойдемте в «Гамбринус»! — предложил Мавромати. — Я открою для вас кабак! Промоем вином ваши черепки от философского мусора!.. — И закончил, глядя с сожалением на Загоруйченко: — Пропадает великолепная груда мускулов! Хочешь, Олег, я открою в Афинах первоклассное заведение и ты будешь швейцаром! Весь в золотом галуне...

— Иди ты!..

— Как хочешь. Ты со мной? — обратился он к Илиничу.

Илинич поднялся.

— Я остаюсь, — сказал Николай.

— Я знаю, Олег, ты придешь! — уверенно бросил Мавромати и вышел вслед за Илиничем.

Некоторое время было слышно только тяжелое дыхание массажиста. Тонкими, жилистыми пальцами очень темных рук он растирал белые, ухоженные плечи Загоруйченко.

— Чем больше я думаю, инженер, тем больше прихожу к выводу, что ты прав... — после паузы сказал Загоруйченко.

Николай глазами показал на массажиста.

— Он глух, как старый тетерев. При нем можно говорить что угодно. — И, перевернувшись на бок, подставив другое плечо, он снова заговорил: — Конечно, можно уехать с немцами, и Родина обойдется без Загоруйченко, но сумею ли я без нее обойтись?..

— Нечто подобное уже было однажды сказано, — заметил Николай.

— Сказано? Кем? — удивился он.

— Кажется, Тургеневым. Однако ты думаешь, и это уже хорошо!..

— Что же мешает думать тебе?

— Я сижу по уши в навозной куче, где мне чирикать?.. — усмехнулся Николай. — Родители эвакуируются в Германию...

— Оставь их здесь в Одессе...

— Я не могу рисковать жизнью стариков.

Закончив свою работу, массажист стал собирать в саквояж свое нехитрое хозяйство: тальк в фарфоровой солонке, одеколон, салфетки...

Загоруйченко поднялся с кушетки, сделал несколько движений и сказал:

— Ты знаешь, инженер, я все-таки пойду к Мавромати. Мы с ним друзья. Черт знает, быть может...

— Еще придется послужить Мавромати вышибалой в Афинах! — не скрывая иронии, добавил Николай.

— Но, но! Ты у меня смотри! — пригрозил Загоруйченко.

— Прощай, раскаявшийся грешник! — бросил Николай и вышел из артистической.

Утром в помощь Загнеру по эвакуации прибыл из штаба обер-лейтенант де Валь, сынок прусского помещика, всю войну прокантовавшиися по тылам армии. Загнер послал де Валя раздобывать тару для упаковки оборудования: такелажный цех с изготовлением ящиков не управлялся.