Им помогали силы Тьмы

Садовая калитка хлопнула, и Грегори вышел со словами:

— Какие сногсшибательные новости. Но что это ты там колдуешь?

Она сделала в его сторону нетерпеливый жест рукой, а затем в телефонную трубку сказала:

— Это ты, Эрнст? Дай мне срочно господина рейхсминистра. Сейчас, сейчас! Это дело не требует отлагательства!

— Эй! — окликнул ее Грегори. — Ты что, хочешь заговорщикам все карты спутать, плутовка?

С горящими глазами и румянцем на скулах она прикрыла трубку ладонью и огрызнулась на него чуть ли не со злобой:

— Нет, конечно. Даже если бы и хотела, сейчас уже слишком поздно. Я по личному вопросу.

Снова в трубку она произнесла:

— Что, он в штаб-квартире в Восточной Пруссии? Шлосс Штейнорт? Тогда немедленно свяжись с ним, Эрнст. Немедленно. Скажи ему, что я только что узнала, что Гитлер мертв. Вроде какой-то «адской машиной» взорвали или что-то в этом роде. Что генералы захватили власть в Берлине. Передай ему, чтобы был осторожен.

Затем она отключила связь, убрала трубку в тайник, закрыла дверцу, тряхнула головой и объяснила Грегори:

— Это частная линия в Министерство иностранных дел, которую Рибб установил, когда наезжал сюда. Я ею не пользовалась, кажется, уже целую вечность. Слава Богу, она не пострадала от бомбежек. Что до меня, так пусть Гитлер жарится в Аду. И все его соратники-приспешники-лизоблюды вместе с ним тоже — пусть их. Но Риббу я должна предоставить шанс спастись. Как бы там ни было, но он мой старый близкий друг и всегда вел себя по отношению ко мне как джентльмен.

С этим Грегори поспорить не мог, наоборот, он восхищался ее решительностью и быстротой, с которой она действовала. Он улыбнулся Сабине:

— Разумеется, ты права. Твое предостережение позволит ему улететь в Швецию прежде, чем его возьмут за шкирку военные. Что ж, ему повезло, что он оказался не в Берлине, а где-то далеко отсюда.

Она, улыбнувшись, сказала:

— Пойдем-ка, дружок, в погреб и выберем по такому случаю самую лучшую бутылку.

К половине восьмого бутылка опустела, поэтому за ней последовала другая, а из кладовки была добыта холодная закуска. К половине десятого вечера шампанское начало давать себя знать. Сабина вольготно раскинулась на кресле и, заложив руки за голову, размечталась:

— Дорогой, как бы я хотела, чтобы ты поднял меня на руки и отнес в постельку… А что, это так уж совсем-совсем невозможно, милый?

Грегори обдумал ее предложение и пришел к логическому умопостроению, что если какие-нибудь обстоятельства и могли бы послужить ему извинением для нарушения обета верности Эрике, то сейчас наступила именно такая минута. Война, почитай, уже почти подошла к концу, и он дожил до победного финиша в самом что ни на есть целомудренном состоянии. Схвати его сейчас полиция, ему в принципе нечего бояться: гестаповцев к завтрашнему дню станут вылавливать, как когда-то евреев, а все камеры пыток постараются переоборудовать под бордели, чтобы скрыть по возможности следы преступлений от глаз победоносных союзников. Так что если уж пить шампанское и завершать праздник в постели с красавицей, каких мало, то не стоит с этим мешкать, а следует приступать прямо к делу.

Сабина тоже не собиралась сидеть в кресле весь вечер. Она вскочила, подбежала к нему и попросила:

— Ну, пожалуйста, не упрямься! Уже целых шесть месяцев прошло, разве какие-то недели могут сыграть большую роль? Я осторожно, милый, обещаю!

И воспитанно усевшись ему на колени, принялась объяснять языком жестов — поскольку губы были заняты поцелуем, а жестов он все равно не мог видеть, — насколько осторожно она будет обращаться с его боевыми ранами. У Грегори от шампанского, духов и осязания ее тела голова пошла кругом, и он поплыл. Оторвавшись от его губ, Сабина жарко зашептала:

— Милый, я тебя так хочу сейчас… Отнеси меня наверх, покажи, что ты меня любишь… Как раньше…

— Нет! — горько воскликнул несчастный англичанин. — Я не могу! Так будет нечестно по отношению к моим боевым ранам. Я сделаю все, что в моих силах сегодня ночью, а потом останусь навек импотентом. Ты разве этого добиваешься?

Она как-то подозрительно помолчала, потом вздохнула:

— Да, конечно. Ты прав, как всегда. Извини, дорогой. Насильно мил не будешь.

Грегори зажмурился как от пощечины.

— Мне очень жаль, что ты так думаешь обо мне. Но наверх нам надо отправляться в любом случае: кто его, твоего Курта, знает, когда он вернется с подробностями о путче.

— Тогда пойдем к тебе в комнату. Я скажу Труди, чтобы она подождала его внизу и предупредила, когда он придет.

Вторая бутылка уже почти опустела, пришла очередь сходить за третьей в погреб, что навело их на мысль о том, что если они не могут заняться любовью, то по крайней мере могут себе сегодня позволить по-настоящему напиться. Этого они к обоюдному удовольствию и добивались, причем Сабина вела себя донельзя корректно.

На прощание Сабина поцеловала Грегори и попросила утром не спускаться вниз, так как фон Остенберг, вполне вероятно, не пойдет на работу. И пообещала, что при первой возможности сама к нему придет.

Взбудораженный нежданными радостными вестями и изрядной долей шампанского, Грегори едва добрался до постели и отключился. Однако через полчаса был разбужен Сабиной. Когда он увидел ее озабоченное лицо, то последние остатки сна с него как рукой сняло: произошло что-то непоправимое. Он сел в постели и вопросительно посмотрел на нее.

— Путч провалился, — ответила она на его взгляд, — Гитлер остался жив. В Берлине генералы провалили все дело, и теперь нацисты вылавливают их поодиночке.

— A-а, черт! — ругнулся он, собираясь с мыслями. — Вот незадача. А где твой симпатяга Курт? Он небось улепетывает во все лопатки?

— Некуда ему улепетывать. Везде его так или иначе найдут гестаповские ищейки. Единственное, на что он уповает — это, что его не заложат. А сейчас он сидит в погребе и трясется всеми своими шестидесятилетними поджилками. Собирается спать там, пока не станет известна обстановка в городе. Если придет за ним гестапо, я должна сказать, что его со вчерашнего утра здесь не было — а вдруг они решат, что он ударился в бега? У них сейчас так много крупной дичи, и он надеется, что о нем, авось, забудут — хоть на какое-то время. А потом, когда все поуляжется, он выползет на свет Божий.

Грегори невесело усмехнулся.

— Ничего не вижу в этом смешного, — упрекнула его Сабина.

— Пожалуй, что и нет, но меня рассмешило то, что ты прячешь одновременно двух любовников — одного в подвале, другого наверху. Так почему же у них сорвалось с переворотом?

— Подвинься, я заберусь к тебе. Холодно все-таки стоять практически без ничего.

Она залезла к нему под одеяло, и Грегори ничего другого не оставалось, как обнять ее, она прижалась к нему, согреваясь, что заставило сердце Грегори колотиться как ненормальное. Но, к счастью, Сабина сейчас была сама серьезность.

— Бомба разорвалась как полагается, но то ли она оказалась недостаточно мощной, то ли Гитлер в момент взрыва отошел, но он почти не пострадал. Геббельс выступил сегодня поздно вечером по радио, разумеется, ничего, кроме лжи, от этого придурка не дождешься, так что пока ничего конкретного не известно. «Адскую машину» принес граф фон Штауффенберг. Какой мужественный, должно быть, человек, потому что он уже серьезно изувечился на минном поле: это ему стоило глаза, руки и всех пальцев, кроме двух, на второй руке — так что я ума не приложу, как это он умудрился справиться с бомбой.

Курту посчастливилось встретить такого же, как он, горе-конспиратора прямо у стен министерства, и они решили не заходить внутрь, а пойти на частную квартиру, где собирались путчисты. Курт слышал выступление по радио Геббельса и понял, что дело пахнет керосином. Командир батальона охраны майор Ремер стал подозревать что-то неладное, получив приказы от заговорщиков, и пошел выяснять обстановку к Геббельсу. К тому времени генералу Фромму стало известно, что Гитлер жив, он, не теряя времени, арестовал генералов, которые недавно арестовали его, перестреляли на месте очень много народа.