Хмурый Вангур

— Наша взяла!

Еще десяток метров. Еще!.. Вот и вершинный шихан — врезавшаяся в небо неприступная, обрывистая скала. К ней стянулся весь отряд.

Отсюда было видно чуть ли не полмира. Сползая по склону горы, неоглядным разливом уходила в синеющую дымку тайга. Среди нее, будто ленты на ветру, вились реки. Над болотами висли туманы. В бескрайные дали выстилалась на восток Сибирская равнина. А по западному горизонту синела главная линия горного хребта — будто разбежались в яростном порыве и, как в сказке, застыли, окаменели гигантские волны древнего моря.

Ветер обдувал разгоряченные лица, трепал волосы.

— Вот он, Каменный пояс, батюшка наш Урал! — негромко сказал профессор.

Что ж, теперь-то уж можно, сбросив тяжелую ношу, по-настоящему отдохнуть. Юра, как плохой актер, став в позу завоевателя, провозгласил:

— Здесь будет город заложен!

Глава третья

1

Ни у Юры, ни у профессора Кузьминых не было волшебной палочки, но палаточный лагерь-городок возник, словно по ее мановению. Его разбили не у вершины, а ниже, выбрав на склоне более пологое место, близ небольшого, струящегося меж камней ручья. Несколько сосен — полусухие, скрюченные ветрами горные ветераны — встали вокруг лагеря на страже.

Как всегда, с первых же минут лагерь охватило деловитое движение, сегодня оживленное тем более, что геологи устраивались здесь не на день, не на два, а надолго. Одни еще выверяли растяжку палаток и копали ровики вокруг них, другие уже заготавливали топливо и разжигали костры, третьи разбирали вещи, натягивали антенну для радиоприемника. Ухнули в лесу выстрелы: это старший Куриков и Пушкарев успели начать заготовку мяса.

Пристроившись у входа в палатку, Юра вытаскивал из рюкзака и сортировал его содержимое.

— Э! — неожиданно услышал он над своей головой. — Это у тебя что такое?

Не только голос — и вид у профессора Кузьминых был сердитый.

— Это? — С невинной физиономией Юра ткнул в футляр прибора. — Радиометр, Алексей Архипович.

— Не изображай из себя младенца! Я спрашиваю тебя вот про эту… штуку.

«Штука» представляла собой нечто длинное, обернутое в брезент и перемотанное бечевкой. Профессор вытащил ее из рюкзака, и сразу стало ясно, что это гитара. Ведь надо ж было ухитриться замаскировать ее в заплечный мешок!.. Ну, замаскировать замаскировал, а теперь вот, музыкант, объясняйся.

— Это, Алексей Архипович, значит… инструмент. Для подъема морального духа.

— Все бы забавляться! Сколько минералогических образцов можно унести вместо этого… духа. Геолог!

Рассерженный профессор потопал от палатки. Юра сконфуженно поморгал, огляделся и увидел, что Николай, сидящий у костра, одобрительно подмигивает ему: дескать, молодец, Петрищев, не робей! Тогда Юра расплылся в улыбке и проворно сунул гитару в палатку.

На горы опускался вечер. Потемнела зубчатая громада шихана, лишь с запада освещенная угасающей зарей. Расплывался сумрак, и с каждой минутой ярче казался огонь костра.

Наташа в рабочих брезентовых штанах и сапогах хлопотала над ведрами с варевом. Как у заправской хозяйки, возле нее лежал целый набор баночек и мешочков с надписями: «Соль», «Перец», «Лавр. лист». Николай взялся помогать ей. Сидя на сучковатых поленьях, он ощипывал принесенных к ужину глухаря и тетерку. Работа не из очень почетных, зато она не мешала ему разговаривать с Наташей.

— Я от этой экспедиции многого жду. Найдем на Вангуре рутил… а я уверен, что найдем, хоть кое-кто сомневается… найдем, и сразу же я сажусь за диссертацию.

— Только побыстрее, Николай Сергеевич, побыстрее.

Он удивленно поднял на нее глаза, потом, сообразив, в чем дело, засмеялся:

— Это про птицу — побыстрее, а я…

— Слушай, Наташа, — прервал его подошедший Юра, — выдай ты мне что-нибудь такое… пожевать. Ведь не дождешься твоего ужина.

— Бедненький!.. Ох, Юрий, выведешь ты меня из терпения! Третий раз подходит клянчить. Займись этой своей… контрабандой. — Наташа изобразила, как играют на гитаре.

— Да… займешься! — Юра кивнул на профессора, который копошился у костра манси.

Откуда-то из-за палаток раздался голос Пушкарева:

— Томми, ко мне!

Пес, дремавший у костра, сорвался с места и исчез в сумерках.

— Что это он так льнет к Пушкареву? — Николай спросил это будто между прочим.

— Ну как же! Они старые друзья. Мне его Борис Никифорович еще вот таким щеночком подарил. В прошлом году.

— Значит, и вы с Пушкаревым… старые друзья?

— Мы? — Под испытующим взглядом Николая Наташа чуть смутилась. — Ну, какие же мы друзья! Я лаборантка, студентка, он кандидат наук. И потом… знакомы мы с ним уже больше двух лет и он мне нравится, но… как бы это сказать… он со мной как-то особенно сух, официален, вот так себя держит. — Наташа показала, как: рукой как бы отгородила, не допуская к себе, кого-то. — Не знаю. — Она задумчиво покачала головой, потом, спохватившись, принялась размешивать варево.

Юра тем временем подошел к профессору. Тот разбирал свои вещи, вытаскивая из рюкзака походный несессер, компасы, одеколон, трусики, какие-то склянки. Подойдя, Юра наблюдал нехитрую работу начальства и вдруг сказал:

— Э! Это у вас…

— «Шипр». — Кузьминых деловито ткнул в одеколон. — Рекомендую. Прекрасное…

— Нет, Алексей Архипович, я спрашиваю вот про эту… штуку. — И Юра вытащил из рюкзака коньячную бутылку.

— Ну-ну! — угрожающе буркнул профессор, но тут же, вспомнив недавний разговор, перестроился: — Это, молодой человек, особый препарат для подъема морального духа.

Тут оба они расхохотались.

Так была отомщена гитара.

И надо сказать, что, когда все они собрались у костра, она пользовалась несомненно большим успехом, чем профессорский «препарат». Усердно приложился к бутылке лишь старый Куриков. Осоловев от выпитого, он смешно щурил глаза и, оглядывая шумную компанию, одобрительно кивал:

— Много раз, однако, геологов вижу. Всегда смеются, всегда веселые. Почему смеются, почему веселые?

— А потому, папаша… — Неожиданно с силой Юра ударил по струнам и запел сочиненную им еще в беззаботный год студенчества песню:

Наташа и Николай, а за ними долговязый техник-магнитометрист Кеша с азартом подхватили песню, замычал ее себе под нос профессор, и Василий Куриков, еще с трудом осваивая мелодию и слова, начал подпевать, оживленно оглядываясь на окружающих и очень довольный собой. Даже пламя костра, казалось, начало приплясывать в лад песне, и тьма отпрянула от этой молодой, здоровой и очень бодрой компании.

А Юра не растерялся — поймал момент, перешел на плясовую. Как тут усидишь? Наташа вскочила, крутнулась и пошла в пляс. Подлетела к Пушкареву:

— А ну, Борис Никифорович!..

Он только головой помотал и — руки вверх: дескать, не способен, не могу.

Тут с лихим па вышел в пару Наташе Николай, свистнул молодецки, топнул — она, должно быть, этого и хотела, только постеснялась сразу вызвать его, — и вместе они понеслись, закружились у трепетного костра…

2

Только позавтракали — Наташа куда-то исчезла. Уже люди ушли на работу и профессор давал последние указания дежурному по лагерю, когда она появилась, возбужденная, раскрасневшаяся.

— Товарищи, тут недалеко, на том склоне, пещера! Кто со мной? Алексей Архипович, можно?

— А почему это вы оказались «на том склоне»? Вы же с Крутояровым должны быть.

— Просто я… ходила размяться. Ну, Алексей Архипович, можно? Я с Васей схожу.