Охотники за ФАУ

Генерал Дубинский продиктовал текст шифровки командарму: «На правом фланге совместно с авиадесантниками веду активную оборону на рубеже северной опушки лесного массива. Главные силы бросаю на расширение успеха в городе «Ключевом». Сегодня ночью захвачу Герасимовку, чтобы воспретить противнику фланговый удар. Готовлю наступление на город с запада».

Генерал оставил у себя инструкцию об использовании трофейных фауст-патронов и отпустил их. Вместе с полковником Орленковым и Богуном Баженов отправился в штаб дивизии.

Льоху и Киселева они застали в штабе. Сразу занялись разработкой плана захвата Герасимовки.

Пока полковник Орленков уточнял средства усиления отряда, Баженов поехал к лейтенанту Стрепетову и предупредил, что оставляет его исполняющим обязанности коменданта. Он описал наружность «бравого солдата» и приказал «перерыть все село, но чтобы к утру был».

Баженов проснулся в селе Герасимовке, когда часы показывали 11.55. Он с аппетитом позавтракал, даже выпил сто граммов «за компанию» с Льохой и прошелся с ним по селу, намечая жилые помещения для ВПУ. Потом он вернулся в хату и сел за стол. Он уже знал: если не запишешь сразу, потом не будет для этого свободного времени.

Он вывел крупными буквами: «Ночной бой за Герасимовку с использованием элемента внезапности». Кончив отчет, он спрятал его в полевую сумку и пошел к «виллису».

За рулем он вспомнил ночную операцию… Противник спал. Они залегли в двухстах метрах от села. Где-то вдали лаяли бездомные собаки. Успех скрытого подхода вселял уверенность, что атака удастся…

А паника фашистов после первых залпов! Выскакивали на улицу в чем были, а проще сказать, в исподнем. Вот и стреляли по этим белым привидениям, метавшимся во тьме, валили их без счета.

Вот когда Баженов воочию убедился, к каким громадным потерям приводит паника…

Он прислушался. Доносился далекий грохот разрывов на переправе. Можно было не очень спешить и сначала наведаться к Марине.

Въехав на улицу «Орешка», он сразу увидел Аадронидзе с двумя автоматчиками. Андронидзе поднял руку.

— У нас чепе, дорогой, — сказал он. — Только что повезли твоего генерала на переправу.

— Убит? — воскликнул Баженов.

— Тяжелая контузия от авиабомбы. И опять один «юнкере», как тогда. И опять одна — единственная бомба. Ударила возле дома. От автоматчика только руку нашли. Генерал был в саду. Контузия… Кто-то работает! Прочесываю. Тебя не спрашиваю, как дела, знаю: победа! Что на поле?

— Пустое поле. Никаких укреплений. В семи километрах от опушки — линия железной дороги на ключевой «Узел». Генерал в памяти?

— Смотрит, а говорить не может. Спешу, дорогой! Еще увидимся.

Андронидзе приветственно взмахнул автоматом.

Из-за леса вылетели «юнкерсы» — семь штук. Зенитные пушки и зенитные пулеметы начали стрелять. Задний «юнкере» спикировал и сбросил бомбы. Они разорвались неподалеку. Баженов подошел к месту взрыва. На улице лежал убитый офицер.

Позже, когда Баженов занял для полковника Орленкова и дежурки другой дом, Богун подал Баженову уже знакомый картонный цилиндр и пояснил:

— Опять под крыльцом, где куры, Кураков найшов эту штуковину. Кураков клянется-божится, шо этой штуковины там же не було, когда он сажал туда кур.

Баженов вызвал старшего радиста узла связи. Тот с профессиональным интересом осмотрел цилиндр.

— Радиоаппарат, — сказал он. — Такой вижу впервые. То ли приемник, то ли передатчик — сразу и не скажешь… Антенна встроена в виде спирали в цилиндре… Конденсатор переменной емкости того… закреплен стопором… Да на какой же волне эта штуковина работает и для чего, не секрет?

— Секрет. Сделайте так, чтобы не работала, только не очень ломайте устройство. Возможно?

— Легче легкого, — ответил радист. Он отключил антенну и батарейку питания, подмигнул штуковине», улыбнулся и сказал: — Теперь ясно: не нашенская…

— Если от моего имени вас вызовут сделать операцию таким же «штуковинам» — сделайте то же самое. И молчите об этом.

Затем Баженов вызвал лейтенанта Стрепетова и приказал направить автоматчика в штарм, к майору Сысоеву, — доставить секретный пакет и вот эту «штуковину». Баженов замолчал и подумал: а зачем он, собственно, засекречивает оружие врага?..

— Эта «штуковина», — сказал он, — гитлеровское оружие. Туда, где она лежит, «юнкерсы» сбрасывают бомбы. Я не буду заворачивать ее, упакуешь сам, но лишь после того, как покажешь его всем своим автоматчикам и офицерам на ВПУ, а потом оперативникам из штаба дивизии. Пусть автоматчики срочно поищут такие «штуковины» в домах, отведенных для ВПУ. Пусть ищут везде: под крыльцом, в сенях, на чердаке, в радиусе десяти — пятнадцати метров от дома. Если найдут, пусть сейчас же несут на ферму, к сараям. Вызови туда старшего радиста, пусть сделает операцию, он знает какую. А уж после операции несите мне. Бегом/

В эту же ночь от Сысоева пришла шифровка: «Радио-устройство-манок для наведения бомбардировщика на цель. Многое стало ясным. Если имеются еще такие аппараты — испытай на объектах. Об испытании доложи. Лишние вышли мне».

К этому времени у Баженова оказалось еще семь таких радиоустройств. Одно было обнаружено в собачьей будке, У их дома. Враг не спал. Но «бравого солдата» и слад простыл. Баженов не находил себе оправдания. Два раза он встречался с ним! Тот сам выдал себя, став по фашистской стойке «смирно», а он, офицер штаба армии, оказался хуже, чем простофилей. Знал организацию армии врага, знал еще Уйму всякой всячины, а самых элементарных строевых положений не знал! Непростительный промах…

Майор Андронидзе был весьма удивлен, когда старший лейтенант Баженов явился к нему во время допроса и начал дотошно расспрашивать пленного унтер офицера о самых незначительных мелочах немецкой строевой службы. Майор поинтересовался, зачем он об этом спрашивает.

— Ужасно не люблю оставаться в дураках, — мрачно ответил Баженов и рассказал о «бравом солдате».

Вечером прибыл подполковник Казюрин. Сейчас он не казался Баженову уставшим и ничем не желающим утруждать себя. Сейчас это был подтянутый, немногословный, старательный офицер.

Служил Казюрин командиром и батальона, и полка, и начальником штаба дивизии. Штабная служба была ему не по душе. Узнав о назначении в оперативный отдел, он попросил послать его на командную должность. Начальник штаба не отпустил.

На крыльце дома, где помещались оперативники ВПУ, Казюрин заметил Баженова, беседовавшего с гражданскими.

— Беседовать с гражданскими, — заметил он, — надо в другом месте, а не привлекать в засекреченное место посторонних. Уходите.

Баженов пошел с Невысоким, своим «заместителем по гражданскому населению», и еще тремя гражданскими из актива к соседнему дому. Онуфрий Невысокий докладывал, что задержали двоих, — куда их теперь? И пусть старший лейтенант отменит свой приказ хлопцам, а то житья от этих ретивых не стало: ведут кого хотят!

После случая в Тарасовке, где селяне повесили старосту и полицаев, Баженов стал осторожен. Он сказал, чтобы задержанных передавали Льохе, но только для предварительного допроса.

Вечерело. В вышине шуршали снаряды тяжелой артиллерии противника и разрывались в районе переправы.

Баженов поднимался на крыльцо дежурки, когда на мотоцикле подъехал майор Филиповский. Он долго тряс Баженову руку, говорил, что «умирать нам рановато», что он привез шнапс — «ужо нашнапсуемся!»

Это услышал вездесущий подполковник Казюрин и ядовито спросил:

— Не слишком ли часто, майор, «шнапсуетесь»?

— А ты побывал бы в городе, в этом аду, где я был. Там трезвому трудно. Думаешь, разведчикам зря водку выдают?

— Значит, занимаете храбрость у водки?

Быть бы ссоре, да вестовой позвал их к полковнику.

Майор Филиповский доложил о причинах отступления:

— В город ворвались без особого труда. Улицы длинные, домов много, а солдат мало. Пошли солдаты смотреть ближайшие дома, вошли по одному, по два в дом — и нет солдат. Занял батальон улицу, и не видно стало батальона, рассосались солдаты. А тут по улицам пошли гитлеровские танки и пехота; их тоже мало, а все же сила. Надо больше солдат!