Поединок. Выпуск 17

— По нашим сведениям, в Афгане две недели, пока караван собрали, да в Пакистане почти полгода. Сперва — Толукан, потом — Пешавар.

— Да-да, — неопределенно заметил Плетнев, задумчиво глядя в окно. — Толукан и Пешавар… Думаешь, случайно? Черта с два! И там и там резиденции Башира. «Инженер» не только, выходит, оппозицию сколачивает, но еще и против нас решил работать. Готовили они его, что ль? Как думаешь?

Заруба принялся скрести ногтем плохо выбритую щеку.

— За полгода хорошо не подготовишь. Разве экстерн какой придумали…

— Ладно, — подвел итог разговору Плетнев, — поднимай всех на ноги… Башир человечек не простой — почитай, вторая фигура в исламской партии, заместитель самого Хекматиара. Не шиш с редькой! А с магнитофоном-то ты молодец. Ничего не скажешь! Где они пойдут, как думаешь?

— А тут и думать нечего — одна у них дорога… «Салям алейкум» прямиком к дому Хасана идет.

— Да, это ущелье, пожалуй, самое удобное — что камней, что изгибов вдосталь. Значит, так — контролировать каждый чих. От самой границы до кишлака. Делимся на две группы: часть, которая пойдет с тобой — я думаю, восьми ребят хватит? — в кишлак. Я же… — Плетнев сделал многозначительную паузу, которую Заруба не решился нарушить. — Нет, неправильно: тебе все вместе с группой захвата, а трое со мной к ущелью. Связь на восьмом канале. — Подполковник сбросил на спинку стула щегольской темно-синий пиджак и, раскрыв шкаф, начал облачаться в выгоревшую пятнистую, как и у майора, пограничную форму.

Ветер теребил неприбитый лист железа на крыше, и в прореху заглядывала какая-то необычайно яркая на южном небосклоне звезда. В плечо Зарубы ткнулось что-то теплое и шершавое и принялось теребить плотный ремень бронежилета. Он протянул руку и отвел в сторону пахнущую молоком и навозом голову теленка. Животное боднуло непокорно воздух и снова ткнулось мордой в плечо.

— Молчат? — шепотом спросил сидевший на ящике Кривцов.

Заруба посмотрел на висевшую на ржавом гвозде рацию, угадываемую лишь по рубиново тлеющему индикатору, и промолчал. Кривцову не сиделось, он все время возился, ворочался, стараясь удобнее устроиться. Конечно, телятник, место для наблюдения за домом Хасана не самое лучшее, но другого все равно нет: кишлак маленький, и каждый человек на виду. Тут, по крайней мере, тепло. Не то что у Плетнева, сидящего сейчас на макушке горы со своими ребятами и визуально «ведущего» по прибору ночного видения «ходоков». «Ветерок у них там, наверное, будь здоров, — поморщился Заруба. — Ничего, сидят не жалуются…» Минут сорок уже прошло с последнего сообщения — граница пересечена, трое мужчин, один «Калашников», движутся по запланированному коридору, ожидаемое время появления из «Салям алейкума» — час-полтора.

— Не расслабляться, ребята, — шепотом передал по цепочке Заруба примостившимся кто как мог ребятам из группы захвата. — Проверить предохранители автоматов.

— Предохранители… нители… тели… — понеслось по цепочке.

Лейтенант Кривцов не утерпел, поднялся с ящика и прижался лбом к щели — через улицу горели в ночи окна хижины Хасана.

— Ждет, — вполголоса выдохнул Кривцов и тяжело вздохнув, опустился на ящик. — Эх, житуха… Сейчас бы под теплый бочок, да на минуточек шестьсот… Никола, слышь, а чего этот Рустямов за кордон махнул?

— Сдуру, — огрызнулся Заруба. — Вроде тебя был.

— Молодой, что ли? — не обиделся лейтенант и посмотрел на Зарубу с уважением: о нем, несмотря на сравнительно небольшой срок службы в этих местах, уже ходили легенды — шутка ли, семерых духов «сделал» лично и трех с его подачи задержали другие.

— Сорок два ему. Поваром в Душанбе работал. Слыхал про «альчики»? Нет? Азартная игра такая. Двадцать тысяч продул и рванул через границу, только мы его и видели. А ты почему не знаешь? Ты же тогда был здесь, это у меня первая неделя была…

— В отпуск к матери ездил.

— А… Там он сразу попал в оборот, его сам Башир заприметил и переправил в Пакистан. В школу вроде… Ей Мирахмат заведует — его заместитель. Искусник, черт его дери. Разведкой у них занимается, с какими-то европейцами якшается. Вот они нашего повара там, и обрабатывали с этими самыми Смитами и Джонами.

— А теперь, выходит, заброска?

— Типун тебе на язык. Если так, то он вооружен, а у тебя, у меня и у всех ребят по одной головушке. Стучи, стучи по дереву!

На бревенчатой стене, обмазанной глиной, что-то тихонько пискнуло, как мышь, и замигал красный индикатор. Заруба нашарил в темноте наушник и прижался к нему.

— Второй, приготовиться: они на подходе. Очень насторожены, часто оглядываются. Впереди с автоматом. Повар посередке. Осталось метров шестьсот. Как понял?

— Порядок, — прошептал Заруба и, снова отстранив тянущегося к нему теленка, встал с корточек. — Подъем! Тихо, без шума! За один лишний звук убью.

То тут, то там из темноты начали появляться, словно грибы, сферические шлемы. Совершенно беззвучно офицеры вытянулись в цепочку возле дверей телятника. Заруба приник к щели. Улица по-прежнему была пустынна и тиха. За высоким дувалом, как и раньше, светились окна хижины Хасана. Заруба уж решил отойти от щели и проверить еще раз экипировку группы, но тут послышался скрип, дверь дома приоткрылась, и на крыльце появился сам старик. Он подслеповато приложил к глазам руку и долго всматривался в темноту. Где-то взбрехнула собака, за ней другая, и тотчас кишлак заполнился многоголосым лаем. Хасан одернул полосатый халат и медленно сошел со ступенек. Через секунду-другую ворота в заборе отворились, и старик нетвердой походкой прошел на улицу. Посмотрев сначала направо, он медленно повернулся всем корпусом в другую сторону и вперился взглядом в направлении гор. Замерев, он долго слушал ночную тишину, разрываемую последними взбрехиваниями успокаивающихся собак.

— Должны бы уж появиться, — жарко зашептал на ухо Зарубе Кривцов.

— М-м-м-м… — промычал тот в ответ, не спуская взгляда с ворот.

Ни Заруба, ни сопящий рядом Кривцов не успели заметить, как, словно из придорожной пыли, едва освещаемой тусклым фонарем, возникло трое людей. Двое в каких-то странноватых одеяниях, с тюрбанами на головах, в долгополых рубахах навыпуск поверх широких коротких штанов, заправленных в резиновые сапоги. У того, кто стоял ближе к Хасану, за плечом угадывался обернутый, дулом к земле автомат. Старик торопливо закланялся, что-то едва слышно забормотал и, прикладывая руки к груди, толкнул задом ворота. Двое афганцев, а за ними и высокий черноволосый мужчина в спортивном костюме с «дипломатом» в руках растаяли в темноте двора.

В глубине телятника звонко брякнуло железо по железу.

— Тихо, черти! — выкатил грозно глаза Заруба.

— Это не мы, товарищ майор, — зашептал кто-то в темноте. — Теля цепью по ведерку…

— Подержать не можете? — не сумел сразу погасить раздражение Заруба. — Тихо! — Он снова приник глазом к щели.

Один за другим в хижину Хасана прошли афганцы, затем не спеша тот черноволосый в спортивном костюме с чемоданчиком, а сам Хасан долго стоял на крыльце, придирчиво изучая тишину и мрак ночи. Приоткрыв дверь внутрь, он что-то гортанно крикнул на таджикском, и через некоторое время на крыльце появилось некое странное существо, все закутанное в разноцветные, поблескивающие в свете фонаря одеяния.

— Кажись, баба, — тягуче удивился Кривцов.

— Не возьму в толк, зачем ему понадобилось выставлять на улицу свою ханум? Мешает разговору или рассмотрению даров, а?

— Черт их разберет…

— А может, и за улицей поглядывать — вот невезуха…

— А собака-то у него есть?

— Днем бегала. Визгливая, сволочь! — Заруба протянул руку и наугад повел по стене, нащупывая рацию. Щелкнув клавишей, он вполголоса произнес: — Я — второй! Гости дома. Замыкаем кольцо вокруг Джалки. Повторяю: кольцо! Как поняли?

Сквозь шорох эфира донесся ослабленный расстоянием голос пограничного офицера, докладывающего о том, что команда принята.