Приключения-75

— Давайте запись, — едва мы вошли, приказал Шахинов.

Кто-то нажал клавишу, кабинет заполнили неживые, металлического тембра голоса. В общие сведения можно не вслушиваться, не забивать себе голову. Ага, вот:

«Мурсалов: Теперь, хала оглы [8], расскажи все по порядку. Волноваться не надо, стесняться не надо. Ты же меня знаешь?

Водитель самосвала: Да, Сеид-меллим [9], знаю. Вы начальник ГАИ майор Мурсалов.

Мурсалов: Так, правильно, хала оглы. Очень хорошо...»

Несмотря на серьезность ситуации, по всем присутствующим пробежала улыбка. Сеид многословен и как-то по-детски, по-хорошему честолюбив; эти его слабости нам хорошо известны.

«Водитель самосвала: ...Впереди никого не было, позади шел автобус. При въезде в город справа на магистраль вылетел мотоцикл с коляской. Прямо перед буфером. Я даже сообразить ничего не успел, нога сама тормознула на всю катушку. Машину занесло, хорошо, на автобусе шофер отличный, при торможении вправо взял, а то бы в меня врезался обязательно. Повезло, одним словом, даже не поцеловались. Вот и все.

Мурсалов: А мотоцикл, хала оглы?

Водитель: А мотоцикл, Сеид-меллим, проскочил, и до свидания. Он на шоссе темным выскочил, как ишак сумасшедший. Там справа и улиц нет, пустырь какой-то.

Кунгаров: Но мотоциклиста ты все-таки видел?

Водитель: Обязательно видел. Если б не видел, не тормозил. Он темным был, а у меня ведь фары включенные.

Кунгаров: Значит, ты осветил его?

Водитель: Как в кино.

Кунгаров: Как он выглядел? В лицо запомнил?

Водитель: Лицо? Разве в такой момент в лицо смотришь? Нет, товарищ Кунгаров, лицо не видел.

Кунгаров: Сам же сказал — как в кино.

Водитель: Обязательно. Все вместе видел. Мотоцикл видел, его видел, лица не видел. Нет, э, лицо тоже видел, но...

Кунгаров: Понятно. Тогда скажи, что запомнилось.

Мурсалов: Хала оглы, спокойно... Подумай... потом скажи. Чего не видел, не говори. Что видел, скажи спокойно...

Водитель: Молодой парень... Один... Вот, вспомнил: на голове шлема не было, кепка была.

Кунгаров: Кепка? Точно помнишь?

Водитель: Обязательно».

— Я думаю, шлем он в багажнике оставил, — первым высказался Рат. — Когда на грабеж шел, надел кепку, а потом времени не хватило.

— А помчался он в сторону Баку, — добавил Мурсалов.

— Срочный запрос через ГАИ республики всем постам бакинской магистрали. — Это уже Шахинов диктует в трубку дежурному. — Просим немедленно сообщить обо всех случаях, включая самые незначительные, нарушения правил движения мотоциклистами в период с двадцать одного тридцати до двадцати трех часов двадцать девятого декабря. Одновременно просим опросить те же посты о возможном фиксировании ими проезжавших мотоциклистов на машинах с колясками. Срочность задания объясняется расследованием тяжкого преступления».

Потом мы стоим у настенного плана города, и Мурсалов прокладывает предполагаемый маршрут мотоциклиста, на ходу поясняя:

— Теперь понятно, почему мой дорнадзор на шоссе с ним не встретился. Когда дежурный сообщил о происшествии, дорнадзор сразу поехал в город, а мотоциклист, кёпе оглы [10], в это время уже свернул на пустырь.

На карте это очевидно. Дорнадзоровец двигался к Морской по катетам прямоугольного треугольника, а беглец — по гипотенузе, которая почти напрямую вывела его к шоссе. Так они и разминулись.

— Это ясно, — сказал Шахинов. — Смущает другое. Судя по всему, он не «наш», по крайней мере, живет не здесь, иначе скрылся бы в городе, а не на шоссе, где исчезнуть несравненно труднее. С другой стороны, ограбление завмага предполагает хорошее знание местных условий. Не говорю уже об удачно выбранном, видимо заранее, маршруте бегства.

— Очень просто, живет в Баку, работает у нас, — сказал Рат.

Широко распространено представление, будто жители «спутников» работают на своих «планетах». В основном оно верно. Но ведь спутник спутнику рознь. Есть «жилые» и есть «промышленные»; наш относится к последней категории, здесь работают тысячи бакинцев, а местных жителей, работающих в Баку, можно сосчитать по пальцам. Все это Шахинову, конечно, известно.

— Надо проверить всех владельцев мотоциклов с колясками. Создаем две оперативные группы. Первая во главе с Сеидом займется «нашими», остальными — Кунгаров.

Расходимся по кабинетам около полуночи. Сержант из дежурной части сообщает, что меня ждут. Выхожу во двор и вижу одиноко стоящий мотоцикл со съежившимся в седле Алешей Наджафовым.

— Ты почему домой не поехал? — удивился я.

— Хотел узнать... Думал, вы ненадолго... И не холодно, ветра нет. — А у самого зуб на зуб не попадает.

Я предложил ему ночевать у нас, в комнате отдыха для дежурных, но он наотрез отказался.

— Отец спать без меня не ляжет, всю ночь ждать будет.

Но отпустить его, промерзшего, да еще на мотоцикле, я не мог. Он послушно пересел в люльку, укутался брезентом.

— С Апшеронской на Вторую Поперечную сверните, и я дома...

Улица короткая и низкая, сплошь из мазанок и таких же белых заборов.

— Здесь мы живем, — останавливает меня Алеша у покосившегося заборчика. Через него и дворик, и дом как на ладони; застекленная веранда ярко освещена. Зато летом они наверняка скрыты зеленым шатром: во дворе уйма деревьев.

— Летом, наверное, у вас цветов!..

— Теперь что... Розы какие были. Теперь я вас не отпущу. Честное слово, очень обидите. И телефон есть.

На веранде старик на корточках, не обращая на нас внимания, что-то быстро-быстро бормочет, ритмично, как китайский болванчик, раскачивая головой.

— Больной отец, совсем больной, — громко объясняет Алеша.

— Тише, — невольно прошу я.

— Все равно не слышит. Своим делом занят. Часами вот так с кем-то разговаривает.

Но старик услышал, только отреагировал чудно. Не оборачиваясь к нам, крикнул:

— Нури! Опять мне мешаешь. Приехал, иди в дом!

— С братом меня путает. Видите, совсем больной. Проходите, пожалуйста.

Пока Алеша возится на кухне, рассматриваю фотографии на стенах. Их много, настоящий семейный альбом. Молодой мужчина, густые курчавые волосы, и усы будто нарисованы тушью; рядом женщина с круглым лицом, круглыми глазами; оба строго в фас, оба смотрят куда-то в единую точку. Тот же мужчина, уже в железнодорожной форме. Трое: мужчина и женщина, с девочкой посередине. Пятеро: мужчина и женщина, девочка и два карапуза. Двое мальчишек на игрушечных лошадках и в настоящих папахах. Четверо: мужчина и женщина и два подростка по бокам. Двое юношей обнялись за плечи. Алеша постарше, у второго еле заметен пушок над губой. Два молодых человека уже отдельно. Похожи, но те же черты, резко очерченные у брата, у Алеши словно размыты. А девочка исчезла... Неужели несчастье?

Разливая чай, Алеша поясняет:

— Гюли умерла, когда мы были совсем маленькие. От дизентерии. Не было еще этих...

— Антибиотиков.

— А мы с Нуришкой дизентерией не болели. Плохая болезнь, ядовитая. А отцу лекарства не помогают. Может быть, потом тоже лекарства придумают, сейчас нету. Вы не думайте, с ним можно разговаривать. Он все понимает, по-своему все понимает. Про мух, например, что говорит? «Мух, — говорит, — все ругают. Неправильно ругают. Муха — санинспектор, прилетит, посмотрит, где чисто, сразу улетает. Где грязно, как ни гони, не улетит. Муха дает знать: человек, будь аккуратный, пока грязь не уберешь, буду тебе жужжать: «Убери, убери...» Зачем мух ругать, говорит, себя надо ругать».

Я киваю на прикрытую дверь спальни:

— Достается матери, наверное... — чуть не сказал «с таким мужем», но вовремя исправился: — С тремя мужчинами. Вы-то хоть помогаете?

— Ушла мать. Совсем ушла. Пять лет здесь не живет. Нури с ней ушел. Почему не пойти? Отчим хороший человек, щедрый. Меня тоже звали. В Баку живут. Мать обижалась: «Квартира большая, всем места хватит, почему не идешь?» Теперь привыкла, раз-два в месяц ее навещаю, не обижается.