До особого распоряжения

Усманходжи, обнаглели, даже не ставили Махмуд-бека в известность. Как и на этот раз.

- Искали вас, искали, - сокрушался наманганский купец, - не могли найти. - Дышал Тохта-бек тяжело,

со свистом. С трудом выговаривал слова.

Его сосед, мулла, глуховат. Не дослышав, что сказал друг, неожиданно сообщил:

- Знаем, как вы заняты, потому и не хотели беспокоить. А говорили мы о вас.

Это Махмуд-беку известно.

- Что же решали? - спросил он.

- Тяжелые у нас времена, - вздохнул Курширмат.

- Тяжелые, тяжелые, - поддержал наманганский мулла. - Но, слава аллаху, приближается

благословенный день.

Разговоры о войне носятся в воздухе. Упорно, как пыль, поднятая ветром пустыни. А если осядут

тревожные слова, то ненадолго. Снова налетает ветер. И снова носятся песчинки, колют глаза.

- Япония дружит о Германией. Вот и получается - кулак. - Один из басмачей сжимает солидный

кулачище. Этот человек, как и все, переполнен злом. С радостью он хватается за любой горячий и

бездарный план. Деятельный головорез. Подскажи, намекни ему: пора начинать - в эту же минуту

бросится к границе. Ему бы лишь доброго скакуна, такого, чтоб от запаха крови ноздри раздувал.

На Махмуд-бека басмач не может спокойно смотреть. Осторожность, осторожность... Какие-то

переписки, переговоры... Грамотей! Вот Усманходжа - совсем другой человек! Приехал недавно, а уже

подружился с японцами. Сильный, большой друг - Япония.

Приветствия и расспросы о здоровье, о делах затянулись.

Вероятно, план разработан во всех деталях. Кто-то должен первым объявить решение верхушки

туркестанских эмигрантов. Стая никогда сразу вся не набрасывается. Начать должен кто-то один, а потом

уже и остальные налетят. Прав Аскарали, в дикой сумятице друг с другом перегрызутся. Пора их

потревожить - пусть ощетинятся, насторожатся. И пусть налетают. . Он подготовлен к этому.

- Вижу, уважаемые аксакалы были заняты важным разговором.

- Да, Махмуд-бек, - соглашается Усманходжа и переводит взгляд с Курширмата на купца. Им бы и

начинать. Один поблескивает темными стеклами, другой что-то бормочет. Только свист раздается.

- Возможно, принято умное решение. С помощью аллаха оно поможет нам в борьбе.

- Да, Махмуд-бек. Аксакалы думают о Судьбе Великого Турана, - покачивая головой, заговорил

Усманходжа тихо, ласково, как с близким другом. - Здесь мы объединим наших людей. Но сколько

истинных мусульман не имеют умного, опытного наставника!

- Наши родные и близкие, нашедшие временный приют в соседней стране, знают только вас - ученика

муфтия Садретдин-хана. Они вас ждут.

Махмуд-беку известно, что ему предложат. Но он не ожидал, что сумма будет разделена пополам.

- А еще двадцать пять тысяч вы получите там...

И стало очень тихо. Послышалось, как глуховатый мулла потянул из пиалы горячий чай, как глотнул.

Кадык дернулся и замер. Старик отставил пиалу и, не меняя позы, покосился на Махмуд-бека мутными,

грустными глазками...

Его сосед, наманганец, качнув чалмой, наклонился. Дышал он тяжело. Курширмат поморщился от

глухого свиста: не любит слабых людей. А сильных ненавидит. Таких, как Махмуд-бек. Гляди ты: словно

наслаждается замешательством уважаемых людей!..

- Я счастлив получить от аксакалов такое важное задание. То, чем занимался достопочтенный муфтий

Садретдин-хан, теперь надлежит делать мне.

Зашуршала ткань халатов, раздался кашель, облегченные вздохи. Все в порядке!

- Силы сынов Туркестана рассеяны. Мы пытаемся их объединить. Этим только и занято руководство

Туркестанского комитета во главе с уважаемым господином Мустафой Чокаевым.

Усманходжа первым понял, за что хватается Махмуд-бек.

- Но господин Чокаев далеко.

- Он там, где должен находиться, - оборвал Махмуд-бек, - он в Берлине, рядом с Гитлером. Это очень

для нас важно.

- Да…

84

Махмуд-бек не обращал внимания на Усманходжу, поступая с ним, как с мальчишкой.

- Я сообщу в Берлин о ваших планах. Необдуманные действия могут привести к плохим

последствиям, и вы окажетесь в глупом положении. - С этими последними словами Махмуд-бек

обратился к Усманходже. Пусть замечание относится не ко всем, только к нему.

Махмуд-бек действительно решил сообщить Чокаеву о «необдуманных действиях», сообщить, что

предупредил верхушку эмиграции, но...

Теперь ничто и никто не удержит этих людей. Им захочется показать свои силы и возможности,

захочется настоящих действий. И это здесь, где уже об очередном сборище курбаши будет сегодня же

известно местным властям.

- Вы отказываетесь подчиниться? - глухо спросил Усманходжа.

Сейчас он попытается натравить их всех друг на друга.

- Я подчиняюсь воле Туркестанского комитета. Подождем решения из Берлина. Считаю своим долгом

предупредить вас, господа, долго не задерживайтесь. Мы в чужой стране. Время очень тревожное. Вы

знаете, что за этот дом я несу ответственность.

«Господам» его ответ явно не понравился. Они будут еще сидеть и тщательно перемывать косточки

Махмуд-беку.

Тем лучше. Точнее - тем хуже для них.

Если кто и вздумал бы следить за Махмуд-беком, то в его жизни не нашел бы ничего подозрительного.

Спокойно живет этот господин. Он связан с деловыми, почетными людьми. Известна его дружба с

турецким консулом Эсандолом, с купцом Аскарали. Изредка бывает и на дипломатических приемах.

Махмуд-бек в последнее время очень изменился. Даже со своими земляками не видится. А

туркестанские эмигранты слишком часто стали встречаться.

Тесен город. Слишком тесен. Все обо всем знают.

Махмуд-бек на базаре поглаживал шероховатые красочные ковры. Торговец знал, что это - не

покупатель. Но знал и другое - друг купца Аскарали. Шел долгий, тягучий разговор о достоинствах

местных ковров.

- Ваш друг - богатый купец, посланный всевышним на благо и радость хорошим людям. Человек,

блистающий умом, как солнце мая, он мог бы осветить и обогреть наши темные жилища.

С образованным чужеземцем торговец говорил на языке старых поэтов.

Махмуд-бек внимательно слушал торговца, поглаживал ковер и наблюдал, как из соседней лавчонки,

расположенной метрах в пяти - десяти, выныривают раскрасневшиеся от горячих речей его земляки.

Прогорит хозяин лавчонки - бывший кокандский купец! Его дело - торговать. А он дает возможность

собираться у себя в доме проходимцам и бандитам. Советник Кимура сверкает улыбкой. Он в темном

костюме: быстро выходит из узбекской лавки, замыкая разношерстное шествие, и скрывается в толпе. В

соседнем переулке его ожидает машина.

Многие считают, что на базаре легче затеряться. Чепуха!

Торговец, занятый разговором, на секунду затихает и неодобрительно косится в сторону чужих людей

с осторожной, крадущейся походкой. Ему этого не нужно и не хочется замечать. Но тем, кому нужно...

Тесен город. Слишком тесен.

Взбешенный дипломат - явление редкое. Даже когда солдаты, окопавшись, надвинув каски, щелкают

затворами, представители враждебных держав обмениваются вежливыми поклонами. Вежливость

сохраняется и при взрыве первого снаряда. Грохот, а тем более осколки не долетают до удобных

кабинетов, где разговаривают, не повышая голоса.

Эсандол стучал кулаками по столу. На лице выступили розовые пятна.

- Отребье! Несчастные тупицы! Нужно было колотить по их дурацким бараньим лбам!

Он, впрочем, понимал, что Махмуд-бек не мог драться с оравой одержимых, с фанатиками. Махмуд-

бек, кажется, сделал все, чтобы предотвратить беду, нависшую над туркестанскими эмигрантами. Беда

пришла вместе с Усманходжой Пулатходжаевым и советником японского посольства. Волею случая или

дьявола эти потерявшие осторожность и разум люди появились в городе почти одновременно.