Мир приключений 1962 г. №7

— Конечно, прошу вас, уважаемый Илья Александрович, проходите. Одну минуточку, я только надену галстук. А то мы тут по-походному, извините, — засуетился Кратов.

Он ушел в свою комнату. А мой дядя между тем неторопливо подошел к столу, на котором мы сортировали черепки, и по-хозяйски сказал:

— Молодые люди, освободите-ка нам один уголок. Мне здесь надо карты разложить.

Его просьбу послушно выполнили. Он вынул из своего черного футляра большой сверток бумаг и разложил на столе вычерченную от руки карту той части Черного моря, что прилегает к Керченскому проливу. Уголки ее, чтобы не загибались, дядя аккуратно приколол кнопками.

— Какая превосходная карта! — воскликнул подошедший Кратов. — Ваша работа, Илья Александрович?

— Моя.

— Вы настоящий художник!..

Было видно, что и наш начальник совершенно не понимает, что означает появление метеоролога с этой картой. А дядя, как назло, молчал, словно приглашая как следует полюбоваться своим произведением.

Кратов с недоумением склонился над картой. Несколько минут он рассматривал ее, потом спросил:

— Скажите, Илья Александрович, а это что за линия?

— Эта? Вы сразу схватили суть, профессор! — радостным тоном ответил мой великолепный дядюшка. — Это я проложил путь вашего корабля.

— Нашего?

— Ну, древнегреческого, я оговорился, простите.

Тут все мы немедленно окружили стол, заглядывая через плечи Василия Павловича.

Через всю карту от места, где крестик обозначал место гибели корабля возле банки Марии Магдалины, тянулась извилистая пунктирная линия к берегам Крыма. Дядюшка нанес путь затонувшего корабля так уверенно, точно сам был его капитаном две тысячи лет назад!

Мы все, конечно, совершенно опешили. Кратов переводил глаза то на карту, то на довольное дядино лицо, явно не зная, что сказать. Наконец он неуверенно спросил:

— Но позвольте… Откуда же вы все это взяли? У вас есть какие-нибудь источники?

— Есть, — невозмутимо ответил дядя и, развернув одну из принесенных с собою бумаг, громко, точно со сцены, прочел: — «То наш корабль Нот бросал в лапы Борею, то его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру…»

Он остановился, как актер, привычно ожидающий аплодисментов. Но мы совершенно ничего не понимали. Это были стихи, найденные в цисте. Но какая возможна связь между ними и путем корабля на карте?

— Не улавливаете? — спросил Кратова дядюшка.

— Нет, — честно сознался тот.

— Да ведь в этих словах ключ! — воскликнул метеоролог, потрясая над головой листком со стихами. — Это же точное описание циклона!

— Циклона?

— Ну конечно же! Смотрите: «То наш корабль Нот бросал в лапы Борею, то его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру». Направление ветров меняется по часовой стрелке!

— Постойте, постойте! — пробормотал Кратов. — Я, кажется, начинаю…

— Понимаете? — обрадовался дядя Илья. — Это же совершенно очевидно. Перечитайте-ка стихи: «Только покинули гавань, где мы одержали победу, как быстровейный Зефир подхватил наш корабль…» Западный ветер для них попутный, так что он отзывается о нем хорошо: «быстровейный Зефир подхватил». А что происходит потом? «Утром Зефир передал нас в лапы Борея седого…» Западный ветер сменился северным, потом восточным: «Чтобы на третью ночь Евру жестокому стал наш корабль игрушкой…»

Дядя довольно рассмеялся, потирая руки, и добавил:

— Не знаю, конечно, каким он был поэтом, этот ваш капитан, не берусь судить, но метеонаблюдатель из него получился бы неплохой. Совершенно точно передал смену ветров по ходу часовой стрелки, типичную для южной части циклона, перемещающегося с запада на восток.

Теперь мы смотрели на дядю Илью точно на кудесника, показавшего нам потрясающий фокус. Вы только подумайте: по каким-то слабым стихам восстановить след ветра, промчавшегося над морем двадцать веков назад! Разве это не чудо?

— Ваше открытие поразительно, дорогой Илья Александрович! — сказал Кратов, крепко пожимая ему руку. — Но простите мою назойливость, я все-таки не понимаю, как на основе его можно восстановить маршрут корабля. Ведь вы установили только общее направление ветров, которые в это время менялись над морем…

— Расчеты, расчеты, дорогой профессор! — перебил его дядя Илья, потрясая пачкой листков, сплошь исписанных какими-то формулами и цифрами. — Математика — наука точная. Ведь каждая смена ветров отражалась на курсе парусного корабля. Западный ветер судно подгонял, восточный — мешал ему. Вы мне сказали, профессор, что, по словам Геродота, за день торговое судно проходило почти семьдесят тысяч сажен, — помните, я вам звонил? Но это в тихую погоду. А для шторма я рассчитал ее по дням в зависимости от господствующего ветра. А пути весенних циклонов мы знаем. Так что все это сделано математически точно. Из Керчи, или, по-вашему, из Пантикапея, этот корабль выйти не мог: слишком близкое расстояние до места гибели получается. Да и вообще при сильном циклоне ему бы не выбраться из Керченского пролива, непременно бы напоролся на мели у косы Тузлы. Из Херсонеса это судно тоже не могло плыть: получается, наоборот, слишком большой путь, чтобы в такой шторм его преодолеть за шесть дней. К тому же при сильном западном ветре судно непременно бы разбило у мыса Меганом, возле Судака, его и сейчас в штормовую погоду побаиваются капитаны. Остается одно…

Мы снова все, как по команде, склонились над картой. Пунктирная линия, обозначавшая путь затонувшего корабля, начиналась от Феодосии.

— Феодосия… — задумчиво повторил Кратов. — Пожалуй, вы правы. Здесь проходила граница Боспорского царства. Дальше до самого Херсонеса побережье занимали тавры, а степные районы — скифы. Феодосия… А рядом Карадаг. Не о нем ли сказано в письме: «…в дикой и суровой местности на самом берегу Понта Евксинского»?

Неужели мы нашли место, где пряталась эта загадочная крепость Тилур, последнее убежище восставших рабов?! И как необычно нашли: по стихам, с помощью моего дяди, метеоролога!

А он с видом человека, полностью выполнившего свой долг, неспешно свертывал карту и складывал свои бумажки с расчетами. Потом убрал все в футляр и протянул его Кратову:

— Прошу вас, профессор, примите как мой посильный вклад в археологию…

Ай да дядя!

КАРАДАГ

На следующий же день мы выехали в Карадаг.

Василий Павлович раздобыл в одной из экспедиций грузовик — фургон с брезентовым верхом. Плыть морем в Феодосию на нашем катере он не разрешил.

— Постараемся найти какое-нибудь суденышко на Карадагской биологической станции, — обнадежил он нас.

Карадаг нам всем сразу понравился. Дикие, крутые скалы, и к одной из них, повиснув над самым морем, прилепилось красивое белое здание. Это и была биостанция.

Пока мы добрались туда, наступил уже вечер. Нам отвели местечко на склоне горы, за огородами, и мы поспешили разбить палатку, разжечь костер и приготовить ужин.

Рано утром Василий Павлович отправился на биостанцию и часа через полтора вернулся с хорошими вестями. На целую неделю нам давали изящный белый кораблик, которым мы еще вечером залюбовались с горы.

Он оказался рыбачьим тралботом, переделанным специально для недалеких экспедиционных плаваний. Все на нем было крошечное: кубрик с четырьмя койками, капитанский мостик высотой ниже человеческого роста и миниатюрный камбуз, величиной с платяной шкаф. Команда состояла всего из трех молодых загорелых ребят — капитана, моториста и матроса. Звали их Сергей, Женя и Валя.

Валя отдал концы, Сергей, подтянувшись на руках, вскочил на мостик и стал к штурвалу, Женя нырнул в люк, запустил мотор, и через пять минут мы уже гордо выходили в море.

Наш капитан уверенно вел судно у самого берега. И с каждой минутой перед нами открывались картины, одна великолепнее другой.

Я вспомнил замечательное описание Карадага в повести Паустовского «Черное море» и теперь понял, почему он взял эпиграфом к нему слова капитана Кука: «Красота этого зрелища наполняла душу восхищением и ужасом».