Капитан "Старой черепахи"

Бежав из плена, Куприн и его товарищи несколь­ко дней окольными путями пробирались к заставе. На леднике они встретили Асылбека Джурабаева, Едва живой, изможденный юноша полз, цепляясь обмороженными пальцами за камни.

— Это сын Сулеймана! — сказал Рехим-бай Куприну.

— Я был вместе с Андреем... Сидоровым... Он по­слал меня... — с трудом вымолвил Асылбек.

— Где Сидоров? Где все они? — с тревогой спро­сил Куприн...

Это было 24 апреля. А через сутки прибыл отряд пограничников из Оша. Отряд разгромил банды Барбаши Мангитбаева и Джаныбека-Казы, снял оса­ду с пограничных застав.

Воробьев с Куприным, Асылбеком Джурабаевым и группой бойцов поскакали в горы. На месте старой заимки они обнаружили обуглившиеся развалины.. Из-под головешек извлекли семь трупов, семь винто­вок с обгорелыми прикладами и закопченный пуле­мет.

Ни у одной винтовки не оказалось затвора, пуле­мет был без замка. Их нашли позже, под обломками очага. Перед смертью Сидоров и его товарищи ис­портили оружие, чтобы им не могли воспользоваться басмачи.

На стальном щитке пулемета чем-то острым было выцарапано:

Источник жизни

Проводника Ислама обвязали под мышками ве­ревкой и начали опускать в колодец. Неужели и здесь не будет воды? Хотя бы такой, какая оказа­лась в Бурмет-Кую: солоноватой, пахнущей серово­дородом.

Булатов сидел около сруба и следил воспаленны­ми покрасневшими глазами за медленно скользящей вниз веревкой. Рядом стоял командир отряда Петр Шаров. Просто непостижимо, как он способен стоять под таким солнцем в гимнастерке, туго подпоясанной ремнем и перекрещенной портупеей!

Только пятнадцать пограничников из ста могли еще держаться на ногах. Они столпились у колодца в нетерпеливом ожидании. Остальные лежали на песке. Многие были без сознания, некоторые бреди­ли, а пулеметчика Гаврикова пришлось связать: он вскочил, вдруг негромко засмеялся, подбежал к бар­хану, упал на колени, набрал в пригоршню горячего песку и с жадностью начал его глотать.

Врач отряда Карпухин вылил в пиалу из бачка с неприкосновенным запасом последнюю ложку во­ды, добавил несколько капель клюквенного экстракта и дал больному. А не прошло и минуты, как сам потерял сознание.

С каждым часом палящий зной становился все невыносимее. Но куда скрыться от зноя в пустыне? Будто окаменев, втянув под панцирь головы и лапы, лежали на склонах барханов черепахи. Лошади сгру­дились, понуря головы, тяжело вздымая бока. Даже кара-кумские жаворонки, нахохлившись, раскрыв клювики, притаились в безлистных кустах сак­саула.

Только неутомимые пустынные славки, совсем крохотные пичуги — видно им жара нипочем, — пе­репархивали с саксаула на саксаул, да юркие яще­рицы стремительно перебегали от норы к норе.

В голубовато-желтом небе, словно впитавшем в се­бя цвет бескрайных песков, — ни облачка, одно ры­жее беспощадное солнце.

Воды!.. Если бы выпить сейчас хоть глоток воды!.. А веревка все скользит и скользит, будто у ко­лодца нет дна.

Булатов облизнул сухим, распухшим языком го­рячие, потрескавшиеся губы. Он сидел на плаще, рас­поясанный, расстегнув ворот пропотевшей, скоробив­шейся от соли гимнастерки, обмотав голову полотен­цем, прерывисто дышал. Лицо его, с которого за короткую зиму не успевал сходить загар, стало темно-коричневым. На крутом лбу, на обострившемся носу, на обтянутых скулах кожа облупилась, глаза неестественно блестели.

Веревка на секунду остановилась и отчаянно за­прыгала.

— Вытаскивай! — скомандовал Шаров.

Комсомольцы Никитин и Сахаров — они чув­ствовали себя лучше других — навалились на ру­коятку железного ворота, и через несколько минут в четырехграннике сруба показались обсыпанные пес­ком чалма и плечи проводника.

— Плохо, начальник, совсем плохо! — встревоженно проговорил Ислам, пожилой туркмен с седой клинообразной бородкой, и разжал кулак. На ладони лежал сухой песок.

Булатов посмотрел на командира: «Что же теперь делать?»

— Будем откапывать! — сказал Шаров. Ислам поднял руку и слегка подул на ладонь.

Песчинки разлетелись.

— Совсем сухой! На дне сухой, с боков сыплется. Обвал будет, другой колодец надо идти.

Идти до другого колодца? Булатов оглянулся на неподвижно лежащих пограничников. Куда с ними? Они подняться не смогут.

Шаров наклонился к Булатову:

— Надо откапывать. Как себя чувствуешь? Булатов уперся руками в обжигающий песок и, пошатываясь, встал. Барханы закачались перед гла­зами и полезли кверху; вместо лица командира он увидел расплывчатое желтое пятно. Тряхнул головой, и барханы стали на свое место.

— Надо! — согласился он.

— Обвал будет! — предостерегающе воскликнул проводник. — Пожалуйста, верь Исламу. Дальше ид­ти надо.

Ислам лет двадцать чабанил в Кара-Кумах, и Шаров всегда считался с его советами, но сейчас приходилось пренебречь житейским опытом провод­ника и попытаться добыть воду именно здесь.

Булатов застегнул ворот гимнастерки, подпоясал­ся, стащил с головы полотенце, надел фуражку и, тяжело ступая, подошел к лежащим на песке погра­ничникам. Те, кто имел еще силы, повернулись к се­кретарю партийного бюро отряда. Некоторые смотре­ли так, словно им было все равно, что скажет сейчас этот низенький, плотный, крутолобый человек. Они уважали и любили его, но что он может сделать? Скажет: «Будем ждать каравана». А где этот кара­ван? Может быть, он уже прошел где-нибудь рядом за барханами и не заметил дыма сигнальных кост­ров...

Булатов откашлялся и хрипло, не узнавая соб­ственного голоса, сказал:

— Товарищи коммунисты и комсомольцы! Кто из вас может встать?

Несколько пограничников медленно поднялись. Булатов сосчитал их: шесть человек — секретарь партбюро второго эскадрона Киселев, комсомолец-снайпер Семухин, рыжеволосый, веснушчатый бала­гур Ярцев, три новичка, земляки-иркутчане Молоков, Добров, Капустин.

Булатов перевел дыхание и продолжал, делая после каждой фразы паузу:

— Наш долг — быстрее прийти на помощь отря­ду Джураева… Не поддержим — погибнут това­рищи...

И тогда с трудом поднялись еще три человека: коммунист Забелин, комсомольцы Кругликов и Сад­ков.

— Надо откопать колодец...

И тогда, пошатываясь, поднялись беспартийные бойцы Вахрушев и Коробов.

«Только бы самому не упасть», — подумал Була­тов и, помолчав, собравшись с силами, закончил:

— Первыми со мной спускаются товарищи Кисе­лев и Никитин.

— Может, тебе самому-то, Сергей Яковлевич, не. спускаться? — негромко спросил Шаров, обвязывая Булатова веревкой.

— Спущусь.

— Ну, гляди, чтоб была вода, — деланно улыб­нулся Шаров.

— Будет!..

Булатов пятый год служил в этих краях на грани­це, но, родившись и выросши в верховьях Волги, так и не мог привыкнуть к здешнему климату и мучитель­но переносил тропическую жару кара-кумского лета. Не раз во время переходов по пустыне он мысленно принимал решение обратиться к командованию с просьбой перевести его куда-нибудь в более про­хладное место: на Кольский полуостров, в Карелию, на Чукотку — куда угодно, только бы там не было этой палящей жары! Однако, стоило ему немного отдохнуть, отмыть пыль, напиться горячего, крепко­го, утоляющего жажду чая, как приходили совсем другие мысли. Если все станут жаловаться на жару и добиваться перевода в прохладные места, кто же будет служить в Кара-Кумах? Ведь не одному ему здесь тяжело! И Шарову не сладко: чуть ли не каж­дый год его треплет лихорадка, а терпит!..

— Нет, никуда я не уеду, пока здесь будет хоть один басмач, — говорил Сергей командиру.