Собрание сочинений. Том 5.

Тропинка, крутая, тяжелая, а местами и опасная, позволяла выгадать добрых две мили по сравнению с большой дорогой. Здесь было меньше шансов встретить кого-нибудь. Более крупные каньоны уже погрузились в тень; очертания дальних хребтов подчеркивались зарослями сосен, и на небе рисовались отдельные силуэты; воздух был еще теплый — холодный ночной ветер, она это хорошо знала, еще не начал спускаться с гор. Нижний край Бэрнт-Риджа еще не был захвачен надвигавшейся тенью горы, к которой она мчалась. Она могла без часов, с точностью до минуты, определять время по этому знакомому, медленно меняющемуся циферблату, который раскинулся перед ней. Вот холм Хэвитри, вершина пониже, уже стерт теневой указательной стрелкой — половина восьмого! А дилижанс придет в Хикори-Хилл ровно в половине девятого. Она должна, по возможности, добраться туда раньше, — дилижанс простоит минут десять, пока сменят лошадей, и надо поспеть до его отхода.

До ближайшего подъема оставалось две мили ровного пути. Ну, Синяя Молния, покажи себя! А это было дело серьезное — ее шляпка с развевающимися лентами низко пригнулась к синеватой гриве, шелковая накидка струилась над конской спиной, когда она неслась по обширному плоскогорью, как сойка, парящая в воздухе. Еще несколько птичьих взлетов и спусков на неровностях, и вот начинается длинный, мучительный подъем на перевал.

Весь в поту, облепленный пылью, скользя по измельченной в порошок почве, шатаясь как пьяный, в красном тумане пыли, кашляя, фыркая и дергая головой, неожиданно пугаясь и слабея на каком-нибудь легком откосе или преодолевая ловким, отчаянным рывком крутизну, мустанг не переставал думать о своей наезднице. Да, дьявольская проказница — это легко сидящее, ласковое, льстивое, воркующее создание!

Теперь-то он ее хорошо припомнил. Ну, ладно! Гоп-ла! И, прыгая как заяц, брыкаясь, переходя то на рысь, то на легкую иноходь, подскакивая на трех ногах — одним словом, резвясь так, как умеет только калифорнийский мустанг, — Синяя Молния, непобедимый конь, вымахнул, торжествуя, на вершину. Вечерняя звезда только что блеснула сквозь золотистую дымку на горизонте — восемь часов! Теперь она поспеет! Но тут внезапно на нее нашло сомнение. Да, она знает эту лошадь, знает тропинку, знает себя, — но знает ли она человека, к которому едет? Холод охватил ее, она вздрогнула от неожиданного дуновения ветра. Ночь спустилась, наконец, с невидимой уже Сиерры и окутала все, к чему прикасалась. Но до Хикори-Хилла оставался теперь один лишь длинный спуск, и она благополучно спустилась туда на крыльях ночи. Половина девятого! Прямо перед ней были огни поселка и среди них два фонаря дилижанса, ожидающего перед почтовой конторой и гостиницей.

По счастью, праздная толпа собралась возле гостиницы, и она незаметно проскользнула в контору через задний ход. Когда она вошла за перегородку, там был только один человек — красивый молодой парень с рыжеватыми усиками; он повернулся к ней в порыве радостного удивления. Но как изменилось это выражение при виде ее бледного, решительного лица и блестящих глаз, смотревших мимо него на большой, широко раскрытый почтовый мешок у его конторки.

— Где транзитное денежное письмо, которое пришло с этой почтой? — быстро спросила она.

— Что... что... вы... хотите сказать? — пробормотал он, и лицо у него стало еще бледнее, чем у миссис Бэйкер.

— А то, что это — ловушка, что оно уже проверено в Хэвитри-Кроссинг и что мистер Хоум из Сан-Франциско ожидает сейчас в моей конторе, чтобы узнать, взяли ли вы его.

Улыбка и ложь, которыми он готовился ответить, так и не появились на его губах. Повинуясь ее суровому и правдивому взгляду, он почти машинально повернулся к конторке и достал пакет.

— Боже мой! Вы его уже вскрыли! — крикнула она, показывая на взломанную печать.

Не столько слова, сколько ее вид, убедил его, что она знает все. И под влиянием тревоги и отчаяния, прозвучавшего в ее голосе, он заговорил, заикаясь:

— Да! Я был должен по счетам. Инкассатор ждал здесь денег, и я вынул кое-что из пакета. Но я собирался пополнить это со следующей почтой... клянусь вам.

— Сколько вы взяли?

— Только чуточку. Я...

— Сколько?

— Сто долларов!

Она вытащила из кармана деньги, которые захватила с собой из Лорел-Рэна, отсчитала нужную сумму и вложила ее в пакет. Он кинулся за сургучом, но она остановила его и бросила пакет в почтовый мешок.

— Не надо. Раз деньги окажутся в мешке — значит пакет мог разорваться и случайно. Надорвите слегка еще один или два пакета — вот так, — она взяла связку писем и принялась топтать ее, пока не распустилась скрепляющая тесемка.

— А теперь дайте мне что-нибудь тяжелое.

И она схватила медную двухфунтовую гирю и с той же лихорадочной, но сосредоточенной поспешностью завернула ее в бумагу, запечатала, наклеила марки и, написав на ней большими печатными буквами свой собственный адрес, бросила ее в мешок. Затем она закрыла и заперла его. Грин попытался помочь, но она опять отстранила его.

— Пошлите за кондуктором, а сами на минутку уйдите, — сказала она отрывисто.

Чувство страха у него прошло. Его сменило бессильное восхищение и неразумная страсть. Он в волнении повиновался, не произнеся ни слова. Миссис Бэйкер вытерла свой влажный лоб и запекшиеся губы и отряхнула юбку. Молодой кондуктор вздрогнул от неожиданности, увидев у окошка ее сверкающие глаза и скромную улыбку.

— Миссис Бэйкер!

Она поспешно приложила пальчик к губам и придала своему лукавому лицу выражение загадочное и необъяснимое.

— Сегодня, Чарли, на моем месте в Лорел-Рэне сидит щеголь из Сан-Франциско.

— Да, мэм.

— И как жаль, что ваш дилижанс так кидало и бросало по дороге сюда.

— Как?

— Так вот, — продолжала миссис Бэйкер самым серьезным тоном, хотя глаза у нее так и играли, — будет просто ужасно, если этот аккуратный городской клерк откроет мешок и увидит, что в нем все перемешалось. Ни за что на свете, Чарли, я не хотела бы причинить ему такое беспокойство.

— Да, мэм, на вас это не похоже.

— Так вы будьте особенно внимательны, прошу вас, ради меня.

— Миссис Бэйкер, — сказал Чарли с бесконечной серьезностью, — если этот мешок даже десять раз вывалится по дороге до Лорел-Рэна, я каждый раз сам буду спрыгивать и подбирать его.

— Спасибо. Вашу руку!

И они обменялись крепким рукопожатием через окошко.

— А вы не поедете с нами, миссис Бэйкер?

— Конечно, нет. Это невозможно, меня ведь здесь и не было. Поняли?

— Безусловно!

Она подала ему мешок через дверь. Он бережно принял его, но, несмотря на все предосторожности, дважды свалился на него по пути к дилижансу, а судя по некоторым возгласам и шуму, такое же невезение сопровождало и подъем мешка на крышу.

Миссис Бэйкер вернулась в контору, и едва затих стук колес дилижанса, в изнеможении бросилась в кресло и, вопреки логике, в первый раз дала волю слезам. Вдруг она почувствовала, что ее схватили за руку, и увидела, что перед ней на коленях стоит Грин. Она встала.

— Не уходите, — сказал он в истерическом порыве, — выслушайте меня, ради бога! Я погиб, я знаю, хотя вы только что спасли меня от разоблачения и позора. Я был безумцем! Я знаю, как глупо то, что я делал, но вы не знаете всего... вы не знаете, для чего я это делал. Вы не представляете, какое искушение толкало меня. Послушайте, миссис Бэйкер. Я старался добыть денег — честно, бесчестно, любым путем, — только бы понравиться вам, только бы стать достойным вас... только бы разбогатеть, чтобы иметь возможность предложить вам свой дом и увезти вас из Лорел-Рэна. Все это было для вас, все ради моей любви к вам, моя Бетси, моя дорогая. Выслушайте меня!

Разгневанная и оскорбленная в своих лучших чувствах, в своем негодовании и бесконечном презрении, которое переполнило в этот момент всю ее душу, она должна была бы выглядеть благородной, величественной, подобной богине, повелительной. Но иной раз бог не прочь подшутить над страдающей женщиной. Она могла только, съежившись по-детски, стараться вырвать свою руку. Она могла только гневно смотреть на него хорошенькими, задорно сверкающими глазками и шлепнуть пухлой бархатной ладонью по его протянутой руке. А когда к ней вернулся голос, он прозвучал высоким фальцетом.