Разум океана. Возвращение в Итаку

…В тот вечер, когда я пришла впервые в мореходку на танцы, они оба увидели меня, разыскали мою подругу Ольгу и упросили ее представить их мне. Первым пригласил меня Решевский, он опередил Олега, и тот стоял, насупившись, злился, и только, встречаясь со мной глазами, натянуто улыбался.

Они провожали меня вдвоем. А когда вернулись в училище, Олег потребовал, чтоб Стас ко мне больше не совался. Решевский заспорил, но Волков не отступал, и Стас дался. Потом он говорил, как клял себя за это, да было поздно…

На танцы в училище я больше не ходила и совсем забыла про этих парней.

Наступил день моего рождения, но надвигалась и защита диплома. Мы с Ольгой праздник решили отметить скромно: она, жених ее Петя и я.

Петя задержался, мы сидели вдвоем за накрытым столом, и тогда пришел Волков.

Ему открыла Ольга и провела в комнату.

— Здравствуйте, — сказал Олег. — Пришел поздравить…

До сих пор не ведаю, как он узнал об этом.

Тогда мы и зажгли свечи, их принес Волков, по числу прожитых мною лет.

Потом Волков сказал:

— Кончаю училище, девочки. Надо женою обзаводиться…

Ольга засмеялась:

— Чего-чего, а невест у нас в институте… Хоть завтра подберем.

— Нет, — сказал Волков, — уж если жениться, то на одной из вас.

Я спросила:

— А нельзя ли сразу на обеих?

Но Олег даже не посмотрел в мою сторону. Он достал из кармана коробок со спичками и вытащил из него две штуки.

— Испытаем судьбу, — сказал Волков, — пусть жребий решит, кто из вас будет моей женой.

С этими словами он спрятал руки со спичками под стол.

Ольга рассмеялась. Было смешно и мне, и только непонятный холодок возник в груди, но быстро исчез.

— Которая вытащит спичку без головки — та и будет моей женой, — сказал Волков и протянул кончики зажатых между пальцами спичек мне.

Я вытянула спичку без головки. Волков вскочил, позади упал стул, Ольга захлопала в ладоши, а я…

Уже на второй день после свадьбы он рассказал мне, как обломил обе спички и потому сам определил решение «судьбы».

— Делаю вам официальное предложение, — сказал Олег. — Свадьба через полтора месяца, после «госов». Все детали предлагаю обговорить наедине.

Тут Ольга надулась, но пришел Петя. О предложении Волкова не вспоминали.

Он сам об этом напомнил.

— Вы слишком торопитесь, Олег. Нельзя же так, право…

— Хорошо. Я подожду. До завтра.

И завтра он действительно пришел. Стал снова меня уговаривать. Я молчала, а он говорил, говорил, и слова его словно обволакивали, дурманили голову… Никогда он больше не был таким красноречивым…

А ведь Волков мне совсем не нравился, правда, потом я, кажется, даже любила его…

Потом, тогда… И все это в сочетании со словом «любовь», в сочетании с личностью моего бывшего мужа, обнимающего меня сейчас на правах всего лишь партнера по танцам…

А как я думаю о нем сейчас?

…Не могу сказать, что чувства никакого к Волкову у меня не осталось. Да, в тот день, когда начинался последний рейс, я поняла, что больше не люблю Олега. А может быть, и не любила вовсе… Кто сумеет обозначить критерии любви?… Немало было попыток, но общее определение этого чувства осталось за пределами человеческих возможностей.

Волков ушел в море, и я готовилась сказать ему все, когда он вернется.

Нет, о Станиславе не могло быть и речи. Мне хотелось попросту остаться одной и все переосмыслить, поглядев на нашу жизнь со стороны.

Но Волков вернулся иначе.

А потом я обязана была ждать его оттуда. Он продолжал быть моим мужем и отцом моей дочери тоже. Я приготовилась ждать и не сумела дождаться…

Разумом все оправдаешь… Ждать восемь лет, чтобы встретить у тюремных ворот нелюбимого человека? Разумом все приемлешь, он пересиливает, когда сердце уже замолчало. Только вот совесть человеку трудно убить. Ведь я оставалась для Волкова очень близким и родным существом, он верил мне, и вера эта поддерживала в нем волю…

«Казнись, казнись, милая, — подумала я, — заслужила, подружка… Волкову потяжелее было… И подумай над тем, как будешь относиться к нему теперь, ведь все равно не чужой он тебе человек».

Никому не говорила о том, что мучало меня все годы нашей жизни с Олегом. Да никто бы этого и не понял.

Нет, не приняли бы моего смятения, осудили бы единогласно. Пыталась намекнуть Олегу, но он намека не понял, а разъяснить ему не решилась.

Уж очень он был неуязвимым, и часто мне казалось, будто может Олег вполне обойтись и без меня.

Уже без него, перечитывая Льва Толстого, нашла такие слова:

«…Несмотря на все его старания быть постоянно наравне со мной, я чувствовала, что за тем, что я понимала в нем, оставался еще целый чужой мир, в который он не считал нужным впускать меня, и это-то сильнее всего поддерживало во мне уважение и притягивало к нему».

Эти слова объяснили мне многое из того, что было раньше непонятно. Да, у Олега был свой мир, большой и, видимо, интересный, у него было море, которого я не знала, и оно заслоняло меня.

Этот мир был чужим для меня, он отнимал мужа, а мне Олег был нужен. Мне хотелось опекать Волкова, заботиться о нем, нянчиться наконец, что ли… Но он был слишком сильным, чтобы позволить мне это, а я не могла примириться со второй ролью в семье.

Пока мы были вдвоем, это ощущение становилось все тягостнее и тягостнее. Он уходил в рейс, а я оставалась одна. Знаю, что есть и такие жены, которые не дождутся, когда корабли их мужей отдадут швартовы.

Нет, я ждала его с моря. А ожидание — тягостное состояние для человека. Считаешь дни, недели, потом снова дни и даже часы. Ждешь радиограммы или письма с плавбазой, тщетно до самого утра призывая сон. Потом короткий мир жизни вместе, и снова голос мужа: «Отдать швартовы!» — и снова ожидание.

Дочка все изменила, и останься она жить, кто знает, может быть, стала бы я примерной женой моряка, нашла бы счастье в детях, в домашнем очаге. Но не дано мне было этого счастья…

Нельзя, чтоб муж все время уходил из дому. В море, в пустыню, в тайгу — все равно куда; нельзя, чтоб жизнь прошла в разлуках, не заполненных ничем, кроме ожидания.

Я хотела рожать детей, кормить их грудью, стирать пеленки и готовить мужу обед, каждый день готовить, а не раз в полгода, когда он возвращается с моря. «Отсталая баба, обывательница», — скажете. Ну и пусть!

…Когда появилась дочка, я перенесла на нее все то, в чем не нуждался, как мне казалось, Волков. Теперь, после встречи на нашей улице, я засомневалась в своей правоте. Но сделанного не исправишь.

Это могла бы сделать Светка. Наша жизнь с ее рождением стала иной. Пусть Олег по-прежнему уходил в море, пусть… Теперь я ждала его не одна, со мной оставалась частица моего и его «я», и так было легче.

…В любви каждой женщины есть что-то материнское. Но Олегу опека была не нужна. А Станислав был слабее его. Об этом я знала давно и знала, что он любит меня. Решевский молчал, и только глаза его выдавали…

— О чем ты думаешь, Галка? — спросил вдруг Олег. — Если что-нибудь по части угрызений, то совершенно напрасно: я освободил тебя тем письмом.

Хотелось ответить ему резкостью, но нужные слова не приходили, и я промолчала, лишь неопределенно повела плечом.

Когда его осудили, ко мне вышел адвокат и сказал, что муж отказывается подавать кассационную жалобу в вышестоящую судебную инстанцию.

— Просит свидания с вами. Уговорите его. Дело-то сложное. У нас есть кое-какие шансы.

Волкова привели в комнату для свиданий. Он сел, поднял голову, силился мне улыбнуться, но улыбка вышла кривая, скорее гримаса. Выглядел Олег подавленным, но казался таким лишь мгновенье. Оно прошло, и передо мной сидел тот же подтянутый и невозмутимый Волков. Он заговорил глуховатым голосом, слегка покашливал:

— Не бери в голову, Галка. Восемь лет — не так уж много. Одна десятая того, что собирался прожить. Скоро меня отправят. Передач не надо. Оттуда напишу, сообщу новый адрес. Постарайся обо мне не думать. Живи. Как жить — совета не даю, не имею права. Сейчас я ни на что не имею права… Так уж получилось. Если в чем виноват — прости. Я этого не хотел.