Том 1. В дебрях Индии (с илл.)

Увы! Бедный Сердар! Торжество его было непродолжительно; он не заметил, что в ту минуту, когда ему представили полковника Лурдоне, последний не мог сдержать выражение сильного удивления, которое еще больше возросло, когда глаза его обратились на Барнета, одетого в мундир артиллерийского покроя.

По окончании представления полковник немедленно удалился на огромную веранду дворца, чтобы там на свободе подумать о том, что он видел, и о том, что повелевал ему свершить долг чести. Дело в том, что он всего пять дней тому назад приехал из Франции на пакетботе «Эриманта» и был в Пуант-де-Галле, когда пароход останавливался там в день осуждения и побега Сердара и его товарищей. Он слышал рассказы о подвигах Сердара и почувствовал необычайное влечение к этой легендарной личности, а потому поспешил на берег, чтобы видеть его, желая втайне способствовать его побегу, если бы для этого представился благоприятный случай.

Ему удалось попасть на то место, мимо которого Сердар, Барнет и Нариндра шли на смертную казнь, и это дало ему возможность вполне рассмотреть их… Можете вообразить себе его удивление, когда он очутился перед героем восстания в Индии, одетым в мундир французского генерала и играющим роль нового губернатора Пондишери. Сначала он подумал, что это один из тех странных случаев сходства, которые встречаются иногда и весьма возможны; когда же вслед за этим он узнал Барнета, а затем и Нариндру, сомнения его окончательно рассеялись.

Полковник сразу понял, какие патриотические побуждения заставили этих людей прибегнуть к такому способу действий, но он чувствовал, что не вправе потворствовать этой авантюре. Он вполне разумно рассуждал, что эти люди не имеют права бросать Францию на тот путь, к которому правительство ее не подготовилось, а потому ввиду тех непредвиденных осложнений, которые подобное событие должно было вызвать во всей Европе, он, французский полковник, не имеет права не выполнить того, чего требуют от него честь и долг его службы.

Он решил действовать спокойно и без всякого скандала; он знал, что полк никому не будет повиноваться кроме него и у него будет еще время действовать, когда это окажется необходимым.

В эту минуту Барнет, совсем задыхавшийся в своем мундире, вышел на веранду, чтобы подышать на свободе. Полковник поспешил воспользоваться этим случаем, чтобы рассеять свои сомнения и прибавить последнее доказательство к тем, которые он уже имел. Он подошел к Барнету и сказал ему.

— Что, любезный генерал, видимо, в гостиных очень гостиных?

Барнет смутился; ему так хотелось ответить, поговорить о чем-нибудь, ибо невольное безмолвие угнетало его; но в то же время он понимал, что дьявольский акцент его совсем неприличен для французского генерала, а потому, вспомнив придуманный Барбассоном предлог, он кивнул и показал полковнику на свои уши, желая этим дать понять, что он не слышит. Но Лурдоне не так-то легко поверил этому и продолжал, смеясь:

— Держу пари, генерал, что несмотря на страшную жару здесь, вам было, пожалуй, еще жарче в тот день, когда в Пуант-де-Галле вы с веревкой на шее и в сопровождении ваших товарищей шли на виселицу.

Услышав эти слова, Барнет едва не упал от апоплексического удара и в течение нескольких секунд не мог произнести ни слова; ничего нет удивительного, если на этот раз у него все пересохло в горле и язык отказывался служить ему. Когда наконец он мало-помалу почувствовал себя в силах говорить, он отвечал:

— Что вы хотите сказать, полковник?.. Повешена… веревка на шее… я не понимаю.

— Полноте! Вот и глухота ваша прошла, и мне кажется, что мы сейчас поймем друг друга. Я стоял подле того места, где вели на казнь вас, Сердара и еще одного туземца; я узнал всех вас троих, и вы понимаете, конечно, что с одной стороны вы не можете разуверить меня, а с другой стороны я не имею права позволить вам разыграть эту комедию до конца.

— Неужели вы думаете, черт возьми, что она очень забавляет меня!

— Хорошо, по крайней мере, что вы не желаете унижаться до лжи.

— Я во сто раз больше предпочитаю свой охотничий костюм этой шерстяной кирасе, в которой я задыхаюсь, а так как вы угадали нашу тайну, то я сейчас же предупрежу об этом своего, друга и мы не будем долго надоедать вам своим обществом… Вам лучше было бы молчать; во всяком случае, вы таким способом возвратили бы Индию Франции и при этом вас никто не обвинил бы в обмане.

— Вы, быть может, правы, но мне, видите ли, придется идти во главе своего полка, а это налагает на меня ответственность и не позволяет поэтому молчать. Идите и скажите вашему другу — я сам не хочу его видеть, так как питаю слишком большое уважение к его характеру и героическому поведению в Индии с самых первых дней революции и не в силах одним ударом разбить хладнокровно все его иллюзии — скажите, что я даю ему до вечера десять часов времени, чтобы удалиться с французской территории, и что по истечении этого срока я расскажу губернатору о комедии, жертвой которой он едва не сделался… До свидания! Это мое последнее слово, но не забудьте засвидетельствовать ему мое уважение.

Барнет вырвал листок из записной книжки и написал на нем несколько слов:

Пять минут спустя испуганный Сердар прибежал к своему другу:

— Что случилось? — спросил он.

— А случилось то, что полковник морской пехоты, которого тебе представили, был в Пуант-де-Галле в день нашего побега и узнал всех нас троих.

— Роковая случайность!

— Видишь ли, у одного человека может встретиться двойник, но у троих сразу — это уж слишком.

— Ты не пытался отрицать этого?

— Отрицать! Ты, кажется, с ума сошел. Тебе следовало оставить на шхуне меня и Нариндру и твое дело пошло бы, как по маслу. Но все мы трое здесь, а пять дней тому назад нас видели вместе и при таких обстоятельствах, когда лицо человека легко запоминается!..

— Послушай, Барнет, я решился на все. Потерпеть крушение у самой цели, когда все предвещало успех, это невозможно, я теряю голову! Все здесь верят моему назначению… Я прикажу арестовать полковника, ссылаясь на тайное предписание, и…

— Полно! Ты не только теряешь голову, ты ее уже потерял… Кто же исполнит твое приказание?

— Правда твоя, — сказал Сердар с отчаянием, — но видеть, как рушатся мечты о мести и славе отечества!.. О, Барнет! Я проклят судьбой и не знаю, что удерживает меня от того, чтобы не покончить сейчас же с жизнью…

Сердар схватил револьвер и рука его поднялась… Поднялась к голове. Барнет вскрикнул, бросился к нему и вырвал у него из рук смертоносное оружие: минута промедления — и Сердар перестал бы существовать.

— Что нам делать теперь? Как выйти из этого положения, не сделавшись предметом насмешек?

— Хочешь выслушать совет?

— Умоляю тебя.

— Полковник принадлежит к числу твоих поклонников и только долг мешает ему принять участие в этом заговоре; но он дает тебе возможность выпутаться из него с честью и срок в десять часов для устройства наших дел. Знаешь, что ты должен сделать? Продолжай играть роль губернатора, а вечером мы тихо и незаметно скроемся отсюда, а я предупрежу Шейх-Тоффеля, чтобы он держал «Диану» под парами.

— Пусть так, раз это нужно! Пошли ко мне Раму и Нариндру, мне необходимо поговорить с ними прежде, чем я выйду в приемный зал.

Барнет отправился исполнить поручение друга.

Сердар остался один и в ту же минуту на веранду вышел полковник Лурдоне с листком голубой бумаги в руке.

— Я не хотел сначала видеть вас, — сказал он Сердару, — но нашел средство выручить вас из смешного положения. Вот оно.

И он подал листок Сердару. Последний колебался сначала, но кончил тем, что взял его; крупные капли слез покатились у него из глаз. Растроганный полковник протянул ему руку, и Сердар, судорожно пожимая ее, сказал ему: