В дебрях Борнео

И опять дрожь пробежала по всему телу пленника.

Но он овладел собой.

— Я не участвовал в походе на страну твоих предков. Я был тогда еще ребенком. Тебе не за что мстить мне! — сказал он тусклым, дрожащим голосом. — И потом.. Все это было так давно. Неужели ты пришел мстить по истечении не одного десятка лет?

— Да! — ответил сухо Сандакан. — Я собирался с силами.

— Ты собирался с силами?! — воскликнул удивленно пленник. — Ты, кого называют «ужасом морей»?

— Твой владыка заставил меня сделаться ужасом морей! — глухо отозвался Сандакан.

— Ты — вождь островных пиратов…

— Да. Я, у которого отнято, похищено все, отнята возможность мирной жизни, я стал пиратом и вождем пиратов! — прозвучал еще глуше ответ Сандакана.

— Но ты и раньше был могуществен. Разве не ты заставил дрожать раджу Варауни? Разве не ты сверг и изгнал раджу Саравака Джеймса Брука, перед которым трепетала половина Борнео? Разве не ты завоевал Ассам и сделал раджой твоего друга, Янеса? Чего же ты ждал? Почему не приходил мстить раньше?

Не отвечая на вопрос, Сандакан спросил:

— Значит, ты знаешь все?

— Весть о твоих подвигах дошла до страны Кинабалу!

— Или, вернее, самозваный белый раджа, убийца моих родных, держал вокруг меня хороших шпионов, сообщавших ему о каждом моем шаге! И нет ничего невероятного в том, что это он натравливал на меня англичан, чтобы они отняли у меня приютивший меня утолок земли, мое последнее убежище, мой остров! Но оставим это. Ты уличен, Назумбата! Я знаю все. Твои минуты сочтены. Отвечай же прямо, говори правду: ты знаешь путь отсюда в страну Кинабалу?

— Туда нет дорог, господин! — ответил, немного придя в себя, пленник.

— Знаю. Но тебе известны горы и леса, которые надо пройти, чтобы пробраться к Голубому озеру. Если ты проведешь меня и моих воинов туда, я подарю тебе жизнь. Я отпущу тебя на свободу. Согласен?

Пленник несколько мгновений, словно колеблясь, раздумывал.

— Хорошо! — сказал он наконец. — Если я оправлюсь от нанесенной тобой раны, я согласен провести тебя в глубь страны. Но с тобой не должен идти большой отряд.

— Почему? — насторожился Сандакан.

— Потому что нам придется проходить страну даяков Кайданган, могущественного и воинственного племени. Мимо его воинов может проскользнуть незамеченной только горсточка людей, но тщетно пытаться пройти целому войску.

— Я не боюсь собирателей черепов и охотников за скальпами! — сказал гордо Сандакан.

— Но мне-то нет охоты потерять свою голову! — отозвался пленник. — Если ты задумаешь вести с собой большой отряд, то лучше просто прикажи кому-нибудь из твоих воинов прикончить меня. Все равно, гибели не избежать.

— А мне сдается, что ты рассчитываешь завести меня в ловушку и выдать с головой радже Кинабалу. Ну, ладно. Мы еще вернемся к этому разговору. А пока ты мне нужен.

И Сандакан отдал распоряжение своим спутникам-малайцам перевязать раны пленника и спешно изготовить носилки для того, чтобы его можно было взять с собой в далекий путь.

В это время в хижину вошел один из малайцев и доложил, что в предрассветной тишине ясно слышны выстрелы пушек. Сандакан встревожился.

— Неужели подверглась нападению наша флотилия?

— Нет, господин! — ответил посланец. — Паровое судно и наши прао стоят на рейде в полной безопасности.

— Тогда, может быть, кто-нибудь напал на яхту и она отстреливается? Самбильонг! Ты останешься с двадцатью воинами стеречь пленных и поддерживать сообщение с берегом. Мы же отправимся Узнать, в чем дело.

И маленький отряд, держа оружие наготове, покинул только что взятый приступом поселок. Но Сандакан знал, что котта остается в верных руках: на протяжении уже многих лет Самбильонг, такой же бездомный изгнанник без роду и племени, как и он сам, не раз исполнял самые рискованные и ответственные поручения своего вождя и своей беззаветной храбростью и опытностью заслужил его полное доверие.

В колонне, сопровождавшей к берегу Сандакана, находился и Назумбата: его несли в наскоро сделанных носилках.

— Смотрите, ребята, — обратился Сандакан к воинам, несшим пленника. — Это не человек, а ядовитая змея! Он сумеет убежать и с перебитой ногой. Стерегите его!

Хотя еще стояла ночь и путь пролегал в густых зарослях, до берега колонна добралась довольно быстро и без всяких приключений.

Там, у прибрежных скал, в небольшой бухте, колыхалась какая-то черная масса, в которой взгляд моряка без труда различил бы небольшое паровое судно водоизмещением около двухсот тонн. Несколько поодаль от парохода виднелись силуэты четырех парусных судов, оснащенных как малайские прао.

На сигнал, поданный свистом, отозвалась стоявшая на вахте команда парохода. По объяснению вахтенных, вокруг маленькой флотилии не было замечено ничего подозрительного, но часа полтора—два тому назад издалека доносились звуки пушечных выстрелов. Всего было четыре выстрела.

Обеспокоенный Сандакан перевел свой отряд на борт парохода и отдал распоряжение пустить судно полным ходом в ту сторону, откуда доносились звуки выстрелов. Команда держала машину под паром, в полной готовности, так что пароход задержался лишь на несколько минут, чтобы поднять якорь. Затем, описав полукруг, помчался, рассекая носом все еще сильную волну, набегавшую с моря. Следом пошли, конечно, значительно отставая, парусные суда.

— Прибавить ходу. Еще прибавить! — нетерпеливо командовал Сандакан, расхаживая по капитанскому мостику и пристально вглядываясь в темноту ночи.

Он беспрерывно курил длинную индийскую трубку, чубук которой был снизу доверху, словно чешуей, покрыт инкрустацией из перламутра, золота, драгоценных камней. Рука, державшая чубук, не была спокойна, как обычно. Поминутно она судорожно сжималась, так что драгоценному чубуку грозила нешуточная опасность быть сломанным.

— Еще угля в топки. Прибавить ходу! — командовал время от времени Сандакан.

И пароход, мчавшийся со скоростью не менее тринадцати с половиной —четырнадцати узлов, дрожавший всем телом, словно разъяренный конь, рвался вперед и вперед.

Прошло около четверти часа этой сумасшедшей гонки, когда до слуха Сандакана донесся характерный звук, напоминающий раскат грома. Сомнений не было: у бухты Кудат, по направлению к которой несся пароход, что-то творилось. Там кто-то стрелял из большой судовой пушки.

По силе звука можно было предположить, что стреляют не далее, как в шести-семи милях.

Прошло еще несколько минут. Опять донеслось эхо выстрела, а затем Сандакан уловил еще целую гамму звуков: это была трескотня довольно беспорядочных ружейных выстрелов.

Казалось, на рев большого и страшного зверя нестройным хором отозвалась лаем стая окружавших хищника собак, злобных и трусливых, не смевших накинуться на врага.

— Приготовиться к сражению. По местам! — распорядился Сандакан, когда пароход, несшийся на всех парах, пролетел еще пару миль.

Жизнь закипела на палубе, где до этого, казалось, были не люди, а таинственные тени, призраки, ютившиеся по углам, у бортов, в трюме и каютах.

Кто-то сдернул чехол со стоявшей на неподвижном лафете митральезы, и странное орудие выглянуло вперед, словно отыскивая, нащупывая врага десятками своих жерл. Одновременно шесть человек возились у большой кормовой пушки, так называемой спингарды, готовя к бою и ее.

И теперь, когда пароход, очевидно, находился в двух шагах от места, где разыгралась какая-то трагедия, скрытая от взора только предрассветным туманом да силуэтами скал, было слышно, что на пушечные выстрелы орудия большого калибра отвечала уже не только ружейная трескотня, но и выстрелы спингард или, по крайней мере, миримов.

— Господин, я вижу дым! — воскликнул один из спутников Сандакана, показывая в сторону выдававшейся языком в море узкой и длинной песчаной косы, за которой чуть виделась широкая, просторная бухта. Сандакан присмотрелся и различил в клубах тумана волны серого порохового дыма. И еще глаз смутно различал, вернее, угадывал в полумгле очертания небольшого парохода, по-видимому стоявшего неподвижно и окруженного со всех сторон быстро двигавшимися, то налетавшими на него, то отходившими назад, словно убегавшими, маленькими юркими парусниками и гребными судами.