Им помогали силы Тьмы

— Все ясно. Согласен возобновить наши телепатические сеансы при условии, что они не будут связаны с сатанизмом.

Приняв это решение, он снова начал тренироваться с доктором в передаче мыслей на расстояние, сначала с оглядкой, но когда увидел, что никаких отрицательных побочных эффектов от его гимнастики для ума не было, даже с интересом. Декабрь вступил в свои права, и Грегори теперь уже мог свободно детально описывать доктору его деревенских пациентов, сидя в постели, а Малаку рассказывал Грегори о книгах, которые тот читал, о его успехах в ходьбе на костылях. Успехи и вправду были обнадеживающие: он не только передвигался по комнате, но и перенес свои занятия на галерею.

К Рождеству Грегори настолько окреп, что мог уже рассчитывать на то, чтобы покинуть свое убежище и отправиться в дальний путь. Поэтому он нисколько не удивился, когда в канун Рождества Малаку сказал:

— Уже несколько раз за последнее время я перехватывал ваши мысли об отъезде.

— Да, — признался Грегори. — Я уже могу самостоятельно одеваться, и примерно через неделю буду в состоянии отправиться домой. Разумеется, лучше всего ехать по тому же маршруту, что и фрау Бьорнсен: от Гриммена вдоль побережья до Шассница, там на пароме до Треллеборга. В Стокгольме, боюсь, придется немного подождать, чтобы они отправили меня на одном из «Москито», которыми возят диппочту в английское посольство, но, кажется, рейсы у них регулярные: раз в неделю. Самый трудный участок — это добраться до Гриммена. Но ведь вы можете загипнотизировать Вилли, чтобы он доставил меня до Гриммена и потом все забыл, не так ли?

Малаку печально покачал головой.

— Сожалею, но ваш вариант совершенно нереален.

— Отчего же? Разве с Вилли приключилось какое-нибудь несчастье?

— Нет, с ним все в порядке. А ваше предложение совершенно нереально оттого, что оно меня не устраивает. Я не собираюсь выпускать вас отсюда.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду?

— То, что вы слышали. Я уже не раз повторял вам, что наши с вами судьбы тесно взаимосвязаны. Через несколько месяцев, указывают звезды, я вступаю в опасный период жизни. В частности, звезды предсказывают мне смерть, если только меня не спасет человек, чей гороскоп чрезвычайно схож с вашим. Гороскопы людей носят еще более индивидуальные черты, чем отпечатки их пальцев, поэтому вероятность того, что, когда грянет кризис, где-то поблизости окажется человек с подходящим гороскопом и изъявит желание спасти меня от смерти, ничтожно мала. Если я позволю вам вернуться в Англию, я с трудом представляю себе возможность вашего возвращения в эти места, чтобы исполнить эту благородную миссию с риском для жизни. Следовательно, моя собственная жизнь зависит от вашего присутствия здесь.

— Здесь у вас промашка вышла, господин хороший. Даже если вам удастся держать меня здесь в качестве вашего узника и заложника — а я сомневаюсь, что это будет осуществимо, когда моя нога будет в полном порядке, — клянусь, что я пальцем не пошевельну, чтобы спасти вас.

— Пошевельнете, не сомневайтесь. Обстоятельства, при которых мне будет грозить смертельная опасность, пока скрыты от моего взора. Но когда придет время, вы станете такой же игрушкой в руках судьбы, как и я. Ваши звезды прикажут вам защищать меня — и вы будете защищать.

— Будьте вы прокляты! — вскричал в сердцах Грегори. — Я вас заставлю выпустить меня отсюда. Теперь я сильнее и не позволю диктовать мне чью-то волю. Добро всегда побеждает в схватке со Злом, так и я сломлю вашу злую волю. Ну же, я вызываю вас на поединок!

Все это он прокричал, глядя в глаза Малаку. Тот моргнул и с такой же яростью впился взглядом в глаза Грегори. Англичанину показалось, что эта игра в гляделки длилась вечность, он вкладывал всю свою волю, пытаясь превозмочь мрачную решимость этих немигающих глаз колдуна, которые из-под приспущенных век вонзались в его мозг подобно раскаленному железу; они, казалось, все увеличивались и увеличивались, заполняя собой все пространство, а воля к победе у Грегори все падала и слабела. Поняв, что он проиграл, англичанин опустил голову и сел на край постели.

Такого отчаяния Грегори не доводилось испытывать даже тогда, когда Малаку заставил его расстаться с Эрикой. Почти всю ночь он не мог заснуть от рождественского подарка, который ему преподнес чернокнижник. Утром новое событие отвлекло его от тягостных раздумий.

Малаку буквально ворвался в его комнату в радостном возбуждении, едва в силах говорить от волнения, но под недоуменным взглядом Грегори выпалил одним духом:

— Хвала великому Иблису! Он снизошел до мольбы его верного слуги. Гауфф мертв!

— Мертв? — удивился Грегори. — Правда, мертв?

Он не придал особого значения россказням Малаку, что эта отвратительная церемония ему, видите ли, была необходима, чтобы заручиться поддержкой Дьявола в умерщвлении соперника в любви.

— И как же он отошел в мир иной?

— В машине. Он всегда носился как сумасшедший, того и гляди, кого-нибудь задавит. А теперь никого он не задавит. Как мне рассказали, он вчера поехал в Грейфсвальд на празднование Рождества и, я уверен, налился до бровей шнапсом и шампанским. Когда он рано утром возвращался домой, то на огромной скорости врезался в крестьянский фургон. Машина вдребезги, а сам он скоропостижно скончался там же от полученных увечий.

— Так-так, вы получили то, что хотели, но не забывайте, что на Страшном суде вы предстанете перед ликом Бога Всемогущего, и вам придется держать ответ и за это преступление.

— Может быть, может быть, — пригорюнился сатанист. — Но Хуррем моя! Она моя безраздельно, никто не посмеет отнять ее у меня!

— Ну, я бы на вашем месте не был бы так уверен в этом, — цинично ухмыльнулся Грегори. — Женщина она видная, и не забывайте, что она — владелица этого имения. Законная притом. Что же, по-вашему, одни дураки кругом? Стоит ей только привести себя в порядок, бросить пить — и от женихов отбоя не будет.

— Нет, этого я не боюсь. Если бы что-то в этом роде могло случиться, я бы прочел это в траекториях небесных светил. Нет, она сейчас проходит через черную полосу своей жизни, очень черную. Но ее жизненный путь не пересекает ни один мужчина, кроме меня.

На следующий день выпал снег, а еще несколько дней спустя Грегори отказался от своих ежедневных прогулок на костылях, поскольку это становилось опасно — слишком скользко. Но англичанин не сдавался и по нескольку часов ежедневно маршировал на костылях по комнате.

Под Новый год к нему неожиданно зашла после полудня Хуррем. Грегори был немало удивлен этим визитом, так как с той самой ночи, когда Эрика увидела ее голую на алтаре в замковой часовне, она, понятное дело, к англичанину не заглядывала. А тут вдруг такая нежданная честь! Грегори сразу же устыдился своих мыслей, когда рассмотрел ее получше.

Ее отец говорил, что она проходит через очень черную полосу в жизни, об этом же говорил и ее внешний вид. Светло-серые глаза только изредка освещали изможденное лицо, а по большей части были тусклыми и невыразительными, под ними залегли большие тени. Рыжие волосы она не расчесывала, видимо, уже несколько дней подряд, продолговатое лицо еще больше заострилось, на щеках появились глубокие складки.

Так как идеей фикс Грегори стал побег из замка, у него мгновенно сложился план: уговорить Хуррем отвезти его в Гриммен. Но он сразу же отбросил эту мысль — ведь Малаку может читать и его и ее мысли и быстро узнает о готовящемся побеге.

Хуррем вынула из сумочки конверт и сказала:

— Мистер Саллюст, я знаю вас как прямого и честного человека, единственного, кому я здесь могу доверять. Я знаю, что вы, должно быть, обо мне самого худшего мнения, но если бы вы знали, как на самом деле сложилась моя жизнь, я думаю, что вы скорее бы испытывали ко мне жалость, а не презрение. Но, так или иначе, я уверена в том, что вы не откажете мне в небольшой услуге: спрячьте, пожалуйста, у себя это письмо до завтра, а утром вскройте, прочтите сами и отдайте отцу.