С Красным Крестом

Не обладает ли она сверхъестественным даром принимать образы, какие ей вздумается, и преображаться мгновенно по своему желанию?

Повод к этим рассказам подала дополненная и искаженная история химического маскарада, благодаря которому Фрикетта из белой превратилась в негритянку, а из негритянки снова в белую, притом в такой короткий срок.

А между тем эта метаморфоза объяснялась весьма просто. Фрикетта терпеливо рассказала королю, как в тюрьме Массовы она вычернила свою кожу простейшим способом: у нее было в распоряжении довольно большое количество ляписа, известного своим свойством чернеть на воздухе или, скорее, на солнечном свете.

Зная это свойство ляписа, Фрикетта распустила в достаточном количестве воды весь свой запас его, вымыла раствором лицо, шею, руки и ноги и влезла на стол своей тюрьмы, где на нее падал свет.

В короткое время она почернела… превратилась в настоящую негритянку.

Прибыв в лагерь Менелика, она нашла в одной из походных аптечек необходимые средства для возвращения коже ее натурального цвета. Нескольких обмываний раствором йодистого калия было достаточно для этого чуда.

Менелик никак не мог понять этого.

— В таком случае ты и меня из черного можешь сделать белым, а потом опять из белого черным? — спрашивал он.

Подобное логичное, на первый взгляд, рассуждение оказалось неприменимым на практике, по крайней мере при настоящем состоянии химии, насколько ее знала мадемуазель Фрикетта.

Впрочем, новые драматические события несколько отвлекли внимание абиссинцев, дав свежую пищу их физической и умственной деятельности.

ГЛАВА VII

Вообще этот чернокожий король, приготовивший такой сюрприз своему европейскому собрату по сану — королю Гумберту, — замечательная личность. Он прошел тяжелую школу; без семьи, без поддержки, в плену, он сумел так извернуться, что стал в настоящее время самым могущественным из всех африканских монархов. Он решительно всем обязан самому себе.

Менелик — сын храброго и несчастного Аиеллэ-Малакота, негуса Шоа, побежденного и казненного Теодором абиссинским в 1856 году. Теодор, не всегда отличавшийся великодушием, увел в плен молодого князя Сахала-Марием, которому в то время было четырнадцать лет. Восемь лет он держал молодого человека в заключении, под строгим надзором, не позволяя ему никаких сношений с его семьей и с жителями Шоа.

Однако несмотря на всю бдительность тюремщиков, в 1864 году молодому принцу удалось бежать, в чем ему помогла героиня одного романтического эпизода.

По возвращении в Шоа, жители которого тотчас признали в нем законного наследника Аиеллэ-Малакота, он поднял все население против учрежденного Теодором правительства, сам стал во главе восстания, напал на губернатора и убил его в битве.

После ряда побед Сахала-Марием занял престол отца и провозгласил себя негусом Шоа под именем Менелика II.

При своем природном уме, любознательности, способностях и либеральных взглядах, он произвел такие благодетельные реформы в своем отечестве, что ко времени падения Теодора в 1868 году оказался самым могущественным из всех владетельных князей Абиссинии.

Это могущество возбудило зависть наследника Теодора, Иоанна, и он попытался уменьшить его. Однако сам Иоанн не решился напасть на молодого государя, послал против него князя годжамского, Теклахимонота.

Менелик энергично защищался, опять всюду одерживал победы, в конце концов разбил на голову Теклахимонота и взял его в плен. Испуганный этой победой, удвоившей могущество короля Шоа, Иоанн абиссинский, не чувствуя себя достаточно сильным, переменил тактику. Он признал победы Менелика и его независимость.

Впоследствии чувство зависти уступило место живой и искренней симпатии, никогда не охладевавшей. Между двумя государями был заключен семейный союз: единственный сын Иоанна женился на старшей дочери Менелика. Последний дал за ней в приданое маленькое царство Онолло, а Иоанн, чтобы не остаться в долгу, дал сыну Тигрэ.

Наконец, — и это самое важное — Иоанн назначил преемником абиссинского престола после своей смерти Менелика, с тем условием, чтобы после смерти последнего престол перешел к его зятю.

Иоанн погиб в 1889 году, и, по условию, Менелик тотчас сделался императором Абиссинии.

Всем известно, как любит его народ, о благе которого он неустанно заботится. Он либерален в своих взглядах, и между прочими мерами, делающими ему честь, уничтожил в своем государстве невольничество.

Менелик — старинный друг Франции и доказал это в тяжелое время, пережитое ею, наивным, но трогательным образом.

Узнав, что Германия наложила на Францию огромную контрибуцию, Менелик, только что сделавшийся властителем Шоа, хотел было послать в Париж несколько тысяч талари, чтобы помочь французам в уплате требуемой суммы. Один европеец заставил его отказаться от этого намерения, представив, сколько талари нужно, чтобы составить пять миллиардов, и король побоялся, как бы не стали смеяться над его пожертвованием.

Симпатия Менелика к Франции никогда не ослабевала, и французы всегда находили при его дворе самый радушный прием. Так было и относительно Поля Солейлье и Жюля Бореля, мужественных путешественников, так много потрудившихся на славу и пользу своей родины.

Само собой разумеется, что эта симпатия не могла не проявиться по отношению к мадемуазель Фрикетте, горячей патриотке, так сердившейся на итальянцев.

Тэбия была достойна такой симпатии и сторицей отплатила за гостеприимство негуса.

Между тем Менелик со дня сдачи Макаллэ проявлял лихорадочную деятельность. Он призвал всех здоровых запасных и ополченцев, и они спешили на его призыв, как для священной войны. Без сомнения, они далеко не были так дисциплинированы, как европейские солдаты, и не имели той специальной подготовки, но они обладали знанием страны, привычкой к климату, горячим патриотизмом, ни перед чем не отступающим мужеством и фанатической преданностью своему императору.

Кроме того, они были многочисленны, и если Менелик не был великим тактиком, он умел, по крайней мере, привести на поле битвы эти массы, вовремя начать атаку и, если нужно, храбро пожертвовать собственной жизнью.

Таким образом, его войско не представляло вооруженной орды, собрания всякого сброда, а настоящую армию, составленную из крепких, закаленных людей, не боящихся ни страданий, ни смерти, неспособных отступить и превосходно владеющих усовершенствованным огнестрельным оружием.

Эти воины сходились со всех сторон под предводительством своих начальников и после смотра, производимого негусом, занимали свое место на той громадной шахматной доске, где скоро должна была начаться решительная партия, в которой ставкой была независимость Абиссинии.

Сбор происходил без шума, с необыкновенной осторожностью и точностью.

Несмотря на капитуляцию Макаллэ, влившую новый энтузиазм в войска негуса, итальянцы, плохо осведомленные о нравственном состоянии этой массы людей, никак не думали, чтобы положение могло быть так серьезно.

Баратьери, главнокомандующий, расположил свои силы — отборные отряды экспедиционного корпуса — вокруг Адуа note 13. У него было около двадцати тысяч человек, и он надеялся, овладев этой позицией, которую он считал вначале неприступной, «как опустошительный поток, излиться на страну».

Сразу в его власти оказалась бы вся местность до Нила.

Но между чашей и губами еще довольно места. Масса людей, которыми располагал Менелик, несмотря на все презрение итальянцев к диким абиссинцам, все-таки беспокоила генерала. Время самохвальства миновало, начинали слушать советов благоразумия. Не чувствуя своего положения достаточно прочным, сомневаясь в возможности удержаться и опасаясь, что отступление будет ему отрезано, генерал Баратьери счел за нужное отсрочить исполнение своих воинственных планов и решил отступить.