До особого распоряжения

несколько дней в Кашгар. Это, - он хлопнул по стопке газет и журналов, - нам ничего не дает.

Аскарали решил, что в Кашгар необходимо ехать Махмуд-беку.

Фузаил Максум снова ускользнул. Ускользнул ловко и неожиданно. В Синьцзян он двинулся дальней

дорогой через кочевья свободных племен и даже краем прошел соседнюю страну. Караван, который, по

предложению Садретдин-хана, курбаши должен был нагнать в пути, давно прибыл в Кашгар, купец уже

распродал товары и собирался в обратную дорогу, а Фузаил Максум все еще где-то петлял по чужим

степям. Сопровождало курбаши трое всадников. Он отобрал лучших джигитов за час до выхода из

города. Салима в их числе не оказалось. Фузаил не желал доверять новичкам, пусть их даже

рекомендует сам муфтий. Он словно чувствовал расставленные сети и, посмеиваясь, обходил их.

В кочевьях свободных племен жили лихие люди, далекие от политики. Но у них веками складывались

собственные обычаи и традиции. Фузаил являлся в кочевье и просил пристанища. Племя обязано было

укрыть его, будь он даже отъявленным преступником, который еще не вытер кровь с лезвия ножа.

Хозяева при случае даже вставали на защиту человека, искавшего пристанища. Пользуясь этим

59

обычаем, Фузаил Максум спокойно спал в дырявой юрте или под открытым небом. Рядом жались друг к

другу овцы, приглушенно ржали кони.

Курбаши отвык от походов, от ночевок в степи, в горах. Теперь к нему будто вернулась молодость. Он

лежал с открытыми глазами и мечтал собрать огромные силы. Даже - поднять эти племена, повести их

на столицу, захватить власть. Потом подготовиться к большому походу на Советы. Фузаил представлял,

как он врывается в Душанбе, Самарканд, Ташкент.

В степи просыпаются рано. Еще не потускнели звезды, а где-то заплясал под черным котлом первый

огонь. Дым от кривых веток саксаула какой-то сладковатый, напоминает становище и маленькие уютные

кишлаки.

Мечты обрывались сразу же, стоило только вспомнить темную комнатку полицейского участка и

унизительную процедуру, которая называлась - личная явка. Курбаши знал в лицо и по именам всех

полицейских. Когда за хрупким, стареньким столиком сидел офицер, процедура была короче и тактичней.

Сержант задерживал Фузаила несколько дольше, задавал ему вопросы. Рядовой полицейский в

полинявшей гимнастерке прятал под столик босые ноги и упивался временной властью. Фузаил скрипел

зубами. Лицо багровело. Но полицейские привыкли к налитым кровью глазам. В глубоких ямах зинданов

громыхали цепями подобные головорезы. Одежда тех бандитов уже изрядно потрепалась. Через

лохмотья проглядывала дряблая кожа да кости.

Добравшись до границы Синьцзяна, курбаши решил не ехать в Урумчи или в другой крупный город.

Он остановился в кишлаке, где жили узбеки, дунгане, уйгура и даже монголы. Такое пестрое население

устраивало курбаши. у

Фузаил Максум поселился на окраине кишлака. Мимо глинобитного домика проходила тропинка в

горы. По ней изредка поднимались стада. Хозяин домика, одинокий человек, по нескольку дней пропадал

на горных пастбищах. Вскоре вместе с ним стал уходить и Фузаил. Он боялся людей.

Ферганский чайханщик спешил навстречу. Он с должным почтением относился к ближайшему

помощнику муфтия. Лица посетителей чайханы тоже светились расположением к Махмуд-беку.

Чайханщик с поклоном поставил поднос. Махмуд-бек редкий гость. На Фруктовом базаре у него нет

никаких дел, значит, он пришел к нему, к хозяину.

- Что еще нужно господину?

- Вы нужны.

- Я ваш слуга, господин.

Махмуд-бек отпил несколько глотков, осторожно поставил пиалу.

- Мне нужен хороший человек. Я собираюсь в дальнюю дорогу.

- Хороший джигит?

- Да, - согласился Махмуд-бек, - в дороге все может случиться.

- Из людей Фузаила Максума? - вслух размышлял чайханщик.

- Я мало кого знаю.

Чайханщик лез из кожи, чтобы угодить дорогому гостю.

- А не подойдет ли ваш земляк? Он крепкий парень.

- Как он там живет? - поинтересовался Махмуд-бек. - Я даже забыл о нем.

- Благодарен за кров. Сдружился с нашими воинами.

- Хорошо. Подумайте. Я очень надеюсь на вас.

Чайханщик нагнулся еще ниже.

Турецкий консул одобрил предложение Садретдин-хана.

- Да, да, ему пора и в большие дела вникать. Он согласен?

- Согласен, дорогой Эсандол, согласен.

- Тяжелая дорога, беспокойная.

- Вся наша жизнь беспокойная, - философски заметил муфтий.

- Ну что ж, уважаемый отец, благословите его. Пусть завтра зайдет ко мне, и я вручу адреса наших

людей в Кашгаре.

В кабинете консула всегда опущены шторы. Эсандол не любит жары, яркого света. Даже днем горят

европейские лампы с зелеными абажурами.

Свет падает на усталое лицо муфтия.

«Как он стареет», - опять невольно подумал Эсандол.

Кроме адресов Эсандол вручил Махмуд-беку инструкции для своих агентов. Небольшой пакет,

пожалуй, был самым главным, ради чего затевалась поездка. Эсандол решил воспользоваться этой

поездкой, чтобы проверить работу агентов, а также оперативность Махмуд-бека и его способность

самостоятельно разбираться в сложных вопросах.

С небольшим сборным караваном Махмуд-бек и Салим двинулись в путь в полночь. Люди в караване

плохо знали друг друга. Каждый с завистью поглядывал на верблюдов и тюки своего спутника. Казалось,

что именно в этих тюках, незнакомых и заманчивых, находится самый дорогой товар.

Распалив воображение, торговцы успокаивали себя тем, что в случае нападения разбойников эти

дорогие тюки будут разграблены в первую очередь.

60

Подобные мысли не давали им покоя, и все же торговцы не забывали обмениваться самыми

искренними улыбками и вежливыми поклонами. Узнав о недомогании спутника, они вздыхали,

покачивали головами, молили аллаха послать ему здоровья и доброго окончания большой дороги.

А ей, дороге, не было конца. Топорщились на выжженном просторе безлистые кустарники. Плоды

джузгуна - щетинистые орешки - перекатывались по степи от редких порывов горячего ветра. Гордо

стояли выносливые кусты черкеза и карагана. Для них зной ничего не значит. До поздней осени они

сохраняют сочные, мясистые листья. Один из купцов сорвал листик, даже прокусил его. Вероятно, он

вспомнил свое давнее занятие и пожалел, что сменил спокойную жизнь животновода на тревожные

странствия по чужим селениям.

Они побывали в трех кишлаках, где не только домики, но и названия были похожи. Везде жили люди

различных национальностей, вносившие самую невероятную путаницу в поиски. Одно и то же название

звучало по-узбекски и по-киргизски по-разному. Дунгане, уйгуры дали кишлакам свои имена.

К турецкому паспорту Махмуд-бека полицейский отнесся почтительно. В своей каморке он достал

карту, развернул ее и, сверкая улыбкой, предложил гостям найти нужный им населенный пункт. Махмуд-

бек грустно вздохнул: карта была японская.

Еще один адрес имелся у Махмуд-бека. Но селение, упомянутое в нем, лежало в стороне от горных

кишлаков.

Маленький городок, кажется, весь состоял из харчевен и крошечных лавочек. Рядом с лавочками

сидели скучающие хозяева. Городок только торговал.

Под вечер Махмуд-бек и Салим уже валились с ног, когда в одной темной харчевне с длинным, грубо

сколоченным столом их встретил худой уйгур. Он долго щурился и щипал жиденькую бородку, потом

усадил гостей за стол. Доски часто скоблили, но жир въелся в дерево, и оно мутно лоснилось при свете

коптилки.

Лагман был приправлен острым перцем, обжигал губы. Проголодавшись, Салим не стал ожидать

начала разговора, а со свистом втягивал тонкую лапшу. Тесто, пропитанное хорошо прокаленным

маслом, успело впитать и запах мяса. Салим отодвигал в сторону жирные кусочки баранины: на закуску!