Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича)

— А сыновья у тебя коммунисты?

— Это зачем же?- воззрился на меня старик.- Нет, нет! Старшой, правда, хотел было записаться, да я рассоветовал. К чему? Можно и так прожить. Хлопоты лишние и опять же неприятности… Времена меняются. Предполагаешь одно, а глядишь — другое получается. А вы не ходили в коммунистах?

— Нет,- сказал я, усмехаясь,- можно и так прожить. Хлопоты лишние, и опять же неприятности.

Дед насупил брови, закрыл печную дверцу, поднялся и сказал:

— Ну, пойду. Дорожки надо расчистить.

Я проводил его и взглянул на часы. За разговором я не заметил, как прошло без малого полчаса, а Константина все не было. Он отличался аккуратностью, и я решил справиться у коменданта,почему его нет. Но в коридоре я наткнулся на Похитуна.

Он пощелкал себя по горлу и поинтересовался:

— Есть?

Я кивнул.

— Несколько капель для поправки, а?

Я ответил,что жду Константина.Похитун приложил палец к своим синим губам и, дыша на меня чесноком, таинственно шепнул:

— Вы его не дождетесь.Берите водку и ко мне. Я вам расскажу такое, что вы ахнете.

Через минуту с бутылкой в руках я был в комнате Похитуна. Он сам выбил пробку, налил в стакан и выпил, ничем не закусив.

Затем он подсел ко мне поближе, обнял меня за плечи и, строго-настрого предупредив о строжайшем молчании, начал рассказывать.

Оказывается,сегодняшней ночью Константина повезли на самолете для выброски под Москвой.Его сопровождал помощник Гюберта- Отто Бунк. Константину выдали деньги, документы, пистолет и рацию. И только сейчас стало известно,что самолет вернулся не на свой, а на прифронтовой аэродром. В самолете все кроме пилота оказались мертвыми, в том числе Отто Бунк. Пилот, раненный в шею и руку, с трудом посадил самолет. Из шифровки можно понять, что под Каширой, перед тем как совершить прыжок, Константин вытащил пистолет и уложил всех.

Я и в самом деле чуть не ахнул.

Вот тебе и Константин! А я что думал о нем? За кого я его принял?…

Вот как оно бывает: встанет гора между людьми и не распознают они друг друга.

В отношении Константина у меня сложилось довольно твердое убеждение, а вышло… вышло иначе. Он оказался настоящим советским человеком, героем. Как трагично сознавать, что между нами- единомышленниками и соратниками в общей борьбе- сразу легла пропасть взаимного отчуждения, что мы не поняли друг друга, не нашли общего языка. Какую силу мы представляли бы вдвоем! Трагизм был именно в том, что мы не имели права доверять друг другу, открыться друг перед другом, подчиняясь основным законам нашей работы- конспирации, когда простое, человеческое, должно быть подчинено более высоким соображениям, и дело не может быть поставлено на карту.

Похитун же негодовал. Он пил водку и наливался злобой.

— Собака!Бешеная собака!- ругал он Константина.-Его вырвали из лагеря еле живого, опухшего. Он был похож на мешок с костями. Его выходили, вылечили, выкормили, обучили. И смотрите, отблагодарил!…

— Да-а…- протянул я.- Страшная история! Я вам говорил как-то, у меня душа не лежала к Константину…

— Помню, помню… Но кто же мог допустить? Только, ради бога, молчок. Ни гу-гу! Иначе с меня кожу сдерут…

Я заверил Похитуна, что все останется в тайне, но тут у меня возникла неожиданная мысль: а что, если использовать болтовню Похитуна в свою пользу для закрепления своего положения? Я пропускал мимо ушей ругань Похитуна и думал о своем.

Сославшись на то, что надо повидать инструктора Рауха, я немедленно отправился к Гюберту и постучал в закрытые двери его кабинета.

— Войдите!- разрешил Гюберт.

По его лицу трудно было что-нибудь определить, на нем лежала маска абсолютного спокойствия.

— Урок с Константином сегодня не состоялся из-за его неявки,- доложил я.

— Ах, так! У вас все? — небрежно спросил он.

— Нет, не все.

— Я вас слушаю.

— Мне он не нравится.

— Не нравится?- удивился Гюберт.- Чем именно? Садитесь!

Я понимал, что ничем навредить Константину не могу. Он сделал все, что задумал.Я рад за него. Но,как разведчик,я должен был использовать с выгодой такую удобную ситуацию.

— На последнем занятии он вел себя подозрительно, — сказал я.

— То есть? — Гюберт чуть-чуть приподнял брови.

— Интересовался мной,спрашивал, как я сюда попал,спрашивал о вас. Когда я пояснял ему расположение московских парков, мне показалось, что он знает их не хуже меня.

— Почему вы решили доложить мне об этом лишь сегодня?

То, что Гюберт вчера отсутствовал весь вечер и появился на Опытной станции только ночью, я знал точно, и поэтому ответил:

— Я хотел это сделать вчера,но мне не удалось. Я дважды пытался попасть к вам, но вас не было. Кроме того, я считаю, что это не поздно и сейчас. Если вы подскажете мне,как себя вести с Константином, то я надеюсь прощупать его основательно. Правда, он тип очень скрытный и замкнутый, но мне думается, что я смогу его расшевелить.

— Не стоит,- произнес Гюберт.- С Константином вы больше не встретитесь.

— Совсем?

— Да, кстати, он знает вашу фамилию?

— Если и знает, то не от меня.Я ему не назвался,- солгал я и спросил:- А что?

— Так,между прочим,- ответил Гюберт и,очевидно, для того чтобы не вызвать у меня никаких подозрений, добавил: — Если вы с ним встретитесь в городе и он заговорит с вами,то ни имени, ни фамилии своей не называйте. Это лишнее. А то, что вы мне сообщили, заслуживает внимания. Я учту. У вас все?

— Все.

— Хорошо, идите.

Я направился к инструктору Рауху,затем к Похитуну, а после обеда собрался в город.

18. ВЕСТИ ИЗ ЛЕСА

Кольчугин расчищал от снега дощатый настил, ведущий к бане. Увидев меня, он разогнул спину, снял рукавицу, осмотрел небо и почесал затылок.

— Погодка-то, господин хороший!- заговорил он.- Сейчас бы по первой пороше да по зайчишкам поплутать, а? Стоющее дело!

— Да, заманчиво, согласился я.

— Теперь снег пойдет валить…

Я согласился и с этим. Небо затянули тучи, и с часу на час можно было ожидать снегопада.

— Куда собрались, господин хороший?

— Хочу воздуха зимнего глотнуть.

— Ну, ни пуха ни пера, гуляйте!

Я вышел со двора.Тропку, которой обычно пользовались,идя в город, занесло снегом, и я пошел по дороге, наезженной автомашинами.

Морозец пощипывал кончики ушей. Острые струйки студеного воздуха проникали под одежду и приятно холодили тело.

Лес наполняли зимние, горьковатые запахи хвои. Я дышал глубоко, всей грудью.

Кольчугин оказался прав.Не успел я добраться до города,как в воздухе тихо и беззвучно запорхали первые снежинки. Сухие и колкие, они щекотали лицо. А когда я вошел в город, снег повалил мягкими и крупными хлопьями.

За последние десять дней я уже третий раз приходил в город, но слежки за собой не замечал. Не заметил ее и сегодня, хотя все время был начеку.

Я шел не торопясь,с видом праздношатающегося, останавливался у плакатов и объявлений. Время я рассчитал строго.

Местом для встречи с Криворученко был намечен небольшой район,где я загодя поставил условный знак. По договоренности удаляться от знака в ту или другую сторону разрешалось не больше чем на сто шагов. Недалеко от единственного оставшегося в городе кинотеатра, где крутили немецкие фильмы, на деревянном заборе я разглядел свой знак.

По улице торопливо сновали прохожие.

Я пошел дальше, сдерживая нарастающее волнение. В моем распоряжении оставались считанные минуты.

Я считал шаги: двадцать… тридцать… семьдесят. Довольно.

Я остановился возле объявления бургомистра, недавно вывешенного на всех улицах, и стал его читать. Бургомистр настойчиво призывал трудоспособных горожан записываться вместе с семьями на отъезд для работы в германской промышленности и сулил им молочные реки в кисельных берегах.

С обращением я познакомился на всякий случай заранее. Сейчас я его не читал. Я смотрел на него, и буквы плясали у меня перед глазами. Волнение ширилось, нарастало, а снег все валил и валил…