Рыцари морских глубин (СИ)

От выпитой морской воды в ушах ломило, стучало в висках и першило в горле. Я, Петя Молчанов и Саня Емцов снова спустились вниз, на свой боевой пост, где нас поджидал Тарантин.

— Так, парни, нечего сачка давить, вот вам паста, бархотки — надраивайте медяшку. Все трубки, вентили, «барашки» на клапанах должны сиять зеркальным блеском.

Не давал нам Тарантин сидеть, сложа руки, прислушиваясь к забортным шумам и с опаской коситься на переборки. И как–то сразу забывалось о двухсотметровой толще воды над головой, гигантскими тисками сдавившей корпус подводной лодки.

Колокола громкого боя вдруг разразились беспрерывным звоном.

— Учебно–боевая тревога! — огласила «Нерпа» отсек.

И всё повторилось, как час назад:

— Десятый боевой пост к бою готов!

— Есть десятый!

— Двадцатый к бою готов!

— Есть двадцатый…

Точно боясь опоздать, скороговоркой выпаливают доклады все посты и отсеки.

— Корабль к бою готов! — летит доклад из центрального поста командиру в боевую рубку.

— Торпедная атака! — рявкает «Нерпа» голосом Каутского. — Первый аппарат для стрельбы учебной торпедой приготовить!

Проходят минуты ожидания. Кипит напряжённая работа умов в центральном посту.

В тесном закутке склонились над картой штурман капитан–лейтенант Косолапов и его помощник лейтенант Малкиев. В их руках циркули, линейки, транспортиры. То и дело бросают взгляды на репитер гирокомпаса, высчитывают расстояние до цели и курс, сообщают командиру.

Тонкий слух гидроакустика старшины первой статьи Малышевского улавливает шумы винтов «противника», определяет пеленг — направление на движущуюся цель. Торпедный электрик матрос Кротов крутит ручки сельсинов, вводит координаты цели и другие данные в электронную память торпед.

Командир корабля Каутский в боевой рубке просчитывает угол атаки.

На заданной глубине и точно по курсу удерживают лодку рулевые мичман Гусаров и старшина первой статьи Гаврик.

А в первом отсеке у манипуляторов пуска торпед застыли в напряжении матросы Иван Герасимов и Александр Моисеев. Командир минно–торпедной боевой части капитан третьего ранга Чернышов, прильнув ухом к «Нерпе», следит за их действиями.

Замер в ожидании залпа весь экипаж. Томительно тянутся минуты.

— Первый аппарат… товсь!

Каждый успел подумать в эти мгновения: «Ну, сейчас… Не промахнись, командир!».

— Первый аппарат — пли!

Глухой стук в носу лодки. Сжатым воздухом, как из пневматического ружья, вытолкнута торпеда из трубы аппарата. Автоматически включился на ней парогазовый двигатель, завертелись винты, с большой скоростью увлекая семиметровую сигару вперёд, к цели. И если рассчёты штурмана, акустика, торпедного электрика и командира верны, промаха не будет. Дойдя до цели, учебная торпеда–болванка поднырнёт под днище корабля условного противника, вынырнет с другой стороны и всплывёт. Там её обнаружат моряки с катера–торпедолова, поднимут краном из воды, уложат на свою палубу и отвезут в торпедные мастерские для профилактики.

«Потопили» мы «вражеский» корабль или нет — узнаем позже. Лодке новая задача: уклониться от противолодочного корабля, не стать для него мишенью.

Противолодочник рыскает неподалёку. Слышен приглушенный расстоянием шум винтов: «ти–ти–ти–ти–ти–ти–ти…». Но вот он ближе, громче: «та–та–та–та–та–та–та…».

— Тишина в отсеках, — предупреждает «Нерпа» сипловатым голосом старпома. Мог бы и не говорить: и так все как воды в рот набрали. Сидим молча, не шевелясь. Электромоторы не жужжат. Лодка замерла в нулевой плавучести гигантской акулой.

Где–то там, наверху вслушивается в глубину акустик надводного корабля. Шум его винтов надвигается справа, и вот уже прямо над головой чёткое: «дак–дак–дак–дак–дак…». Стук винтов «противника» удаляется влево, становится тише, затухает в отдалении совсем. Не обнаружил нас «поплавок» — надводник. А то бы отметил местонахождение лодки звуковой шашкой. Дескать, нашёл я вас, селёдок необученных, можете не прятаться, выныривайте, да говорите «спасибо», что свои вы, а не чужие, а то сбросил бы на вашу посудину парочку глубинных бомб, и раскололась бы она быстрее, чем грецкий орех.

— Отбой боевой тревоге. По местам стоять — к всплытию!

Желанная команда. И очень кстати. Некоторым невтерпёж, по нужде приспичило. Есть в центральном посту небольшая кабинка для отправления естественных надобностей. Подводный гальюн, называется. Но им никто во время кратковременных выходов в море не пользуется во избежание неприятных запахов и случающихся казусов с рассеянными посетителями туалета. Забудет какой–нибудь умный очкарик–штабист стравить давление из резервуара, нажмёт на рычаг сливного клапана да ещё и заглянет при этом в унитаз, всё ли там в порядке… Ну, и прилетит ему его добро в лицо, очки залепит, переборки заляпает. Трюмному машинисту Терёшкину, в чьём заведовании гальюн, на глаза потом не попадайся: башку оторвёт, отмывать стенки заставит. Нет, уж лучше, если невмоготу, опытом старых подводников воспользоваться. Берёшь всё ту же жестяную квадратную банку из–под галет или печенья. Обрез, то бишь… Наливаешь в него дизельного масла и делаешь туда свои дела. Ставишь в уголок и ждёшь разрешения выйти наверх. Удобно! Никаких пассажей в пользовании общественным отхожим местом, чистоту которого так ревностно блюдёт трюмный машинист Гена Терёшкин, известный на всей 29‑й дивизии половой «гигант».

За бортом зашипело, засвистело, забулькало: продувается главный балласт. Лодка всплыла, закачалась на волнах.

— Второй смене заступить на вахту. Свободным от вахты разрешается выйти наверх в надстройку, — объявила «Нерпа». — Отдраить переборки, провентилировать отсеки.

Загремели дизеля, с силой засасывая воздух через люки, нагнетая в лодку свежесть и запах моря.

Я поднялся на мостик, жадно оглядел бескрайний синий простор.

Пронизывающий холодный ветер гнал по небу косматые облака.

Свинцово–серые волны, пенясь, тяжело колыхались, накатывались на закруглённые борта лодки.

Вот оно! Исполнилось!

Я стал подводником!

Стою у верхнего рубочного люка подводного ракетного крейсера.

И как в день принятия присяги вновь сожалею, что не видят меня в эту минуту одноклассники, учителя, отец и мать, Тоня Борцова, Ольга Саар и даже тот сержант–авиамеханик из общежития стройтреста.

Много было выходов в море.

Много было срочных погружений, но то, первое, разве забудешь?

Вот и сегодня, погрузившись по самые уши в парабельскую тину предательского заливчика, вспомнилось мне моё первое срочное погружение на К-136 в холодные, мрачные глубины Берингова моря.

«Хождение по мукам»

Ни с какого бока известный одноимённый роман–трилогия Алексея Толстого здесь и рядом не стоит. Всё гораздо проще. Я продолжу свой рассказ о буднях на К-136, о её дружном, сплочённом экипаже. «Спаянном и споенном», — как в шутку говорили мы о себе. «Почему, в таком случае, «хождение по мукам»? Отвечаю: так на флоте прозывался второй год корабельной службы. 51‑й учебный отряд подводного плавания мне теперь казался если не курортом, то домом отдыха. Придирки инструктора Петухова, закидоны мичмана Загнибородина в сравнении с корабельными требованиями просто детский лепет, игра в моряков.

Второй год службы на К-136 для всех тех, кого в ту весну изрыгнул из своих необъятных твиндеков пароход «Балхаш», начался напряжённой боевой учёбой.

Дни бежали в частых выходах в море. В бесконечных покрасочных и ремонтных работах. В нарядах на камбуз, в караул, в патруль, в дневальную и пожарную вахты. В погрузках, выгрузках ракет, торпед, аккумуляторных батарей, топлива, продовольствия, патронов регенерации воздуха, огнетушителей, приборов, легководолазного снаряжения и ещё много чего. И там, где требовалось «круглое таскать, а плоское катать», пыхтели одни мы, салаги. Это про нас сказано в распространённой поговорке: «Дайте нам трактор или пять матросов».