У Пяти ручьев

Было уже совсем темно, когда в лесу послышались приближающиеся шаги и голоса Тошки и Андрея.

Напряжение находившихся в лагере достигло крайней степени.

Увы! Они тоже вернулись одни, не найдя никаких признаков Яна и Пимки или хотя бы следов крови или борьбы в лесу.

Отчаяние охватило ребят. Возможно, что Ян и Пимка попали в лапы медведю, и он утащил их в чащу, они могли упасть в ущелье или их могла укусить змея. О сне в ту ночь никто не думал. Перед лагерем выставили караул. Но и оставшиеся в палатке не спали. Что теперь делать? Раз не вернулись – значит с осторожным Яном случилось что-то необычное.

Дед был удручен не менее ребят, охал и вздыхал. Но весь вид его так и показывал: «Я так и знал. Нечистое место, будь оно трижды проклято... Большая охрана приставлена. Оно себя окажет...»

Ночью в лагере действительно разыгрались необыкновенные события.

V. Кликун-Камень

Первые часы темноты прошли спокойно, близился уже рассвет.

На карауле стояли Федька и Гришук.

Федька беспокойно ходил с места на место. Почти напротив его через реку высился Кликун-Камень. Кругом стояла необыкновенная тишь. Ни звука. Лес молчал. Впереди темнела река, недвижная, как зеркало. Позади стояла зубчатая черная стена дремучего бора. Федька нервничал.

Ему было жутко. В таком глухом лесу есть что-то грозно затаенное. Словно он полон каких-то таинственных неведомых существ. Они собрались и смотрят со всех сторон. То здесь, то там раздастся тихий шорох или шепот. Вот, точно кто-то крадется сзади. Под неосторожной нотой хрустнула сухая ветка... Подкрался и осторожно подходит к тебе сбоку...

Жутко Федьке. Напряженно, чутко ловит он малейший шум. Потом, стараясь заглушить страхи, ходит.

Вот он поднялся на небольшую возвышенность и очутился совсем близко от Кликун-Камня. Повернулся, хотел идти обратно и вдруг... Среди ночной тишины до него донесся какой-то отдаленный глухой шум, шедший из Камня.

Федька как стоял, так и застыл. Вдруг из Камня явственно долетели человеческие голоса.

– Ко мне! – стоном вырвалось у караульного, скованного безотчетным суеверным ужасом.

Через мгновение встревоженный донельзя взбежал Гришук.

Ружье Федьки валялось на траве. Гришук схватил его за руку. Она была холодна, как лед.

– Где? Что? – испуганно спрашивал Гришук.

Безумный взгляд Федьки, устремленный на скалу, показал, что его испугало.

– Там голоса!

Гришук с недоумением недоверчиво взглянул на скалу. Посреди наступившей тишины скала вдруг застонала совсем по-человечески.

– Слыхал?

Федьку трясло как в лихорадке.

– Странно, – прошептал Гришук, не зная, верить ему своему слуху или нет.

Крутом ничего нет. Это Камень. Но они слышали, как в Камне кто-то стонал. Таинственное исчезновение Яна и Пимки, тревога, дикие глухие леса – «овчина овчиной», ночь, суеверный ужас и рассказы деда, опасности, угрожающие на каждом шагу, – все невольно взвинчивало фантазию и даже несуеверного человека наполнило бы тревогой.

Гришуку стало вдруг как-то не по себе. Уж очень дивно! Камень стонал человеческим голосом.

– Давай позовем ребят, – предложил он, и оба они бегом кинулись к палатке.

Оставшиеся в лагере не закрывали глаз. Тревога веяла над ними. Какое-то предчувствие говорило, что случилось недоброе с Яном и Пимкой.

Еще не подбежали близко караульные, как Андрей и Тошка, заслышав их необычные шаги, сами выбежали из палатки с ружьями в руках. Позади ковылял дед.

Встревоженные лица караула ясно говорили, что что-то случилось.

– Ничего страшного! – крикнул Гришук ребятам навстречу. – Идите сами послушайте.

Дед вывернулся вперед. Он был расстроен и бледен.

– Што? Кликун заговорил? – хрипло с тревогой спросил он.

– Да, – прошептал Федька.

– Угодники! – дрожащий стон вырвался у деда. – Я знал... Кликун себя окажет. – Крестясь, он шел за ребятами. – Страхи-то, страхи-то какие!.. Поминайте, сынки Янову и Пимкину душеньки... Недаром Кликун заговорил.

Удивленные и испуганные ребята бегом поднялись на место, где Федька и Гришук слышали стон, и притихли, вслушиваясь.

Тотчас среди ночной тишины явственно прозвучал из скалы протяжный человеческий стон. У деда вырвался какой-то нечленораздельный звук ужаса.

Снова стало тихо. Прошло несколько томительных минут. Стон повторился уже с новой силой, точно человек был где-то совсем вблизи. Потом в скале кто-то закашлял по-человечески и таким характерным кашлем, что ребята, похолодев от ужаса, – сразу узнали в нем кашель друга.

– Ян!

– Страхи-то, страхи-то какие! – шептал дед.

Если допустить, что это стонал Ян, и кашель его же, если он подполз к лагерю – так нет! Здесь, около лагеря в лесу, в кустарниках не слышно ни звука, а стонет именно кто-то в скале, и в ней кашляет Ян.

Сознание становилось в тупик. Делался понятен ужас деда, и холодок пробегал по телу. Ребята не заметили, сколько так прошло времени, но, должно быть, порядочно. Они все стояли и молчали, ожидая еще что-нибудь услышать, но Кликун-Камень смолк.

Начал брезжить рассвет. Стало прохладно и сыро. Хотели уходить, но в эту минуту скала опять ожила.

Природа еще не просыпалась. Кругом было изумительно тихо. Выпадают такие минуты перед самым началом утра. И в этой тиши с какой-то необыкновенной отчетливостью, поистине дьявольской, не оставлявшей места каким-либо сомнениям, из Камня вдруг заговорили человеческие голоса. Они были настолько отчетливы, что можно было различить отдельных людей.

Ребята окаменели и переглянулись.

– Это черт знает что! – вырвалось у молчаливого Андрея.

– Поет! – шепнул Федька.

Это было нечто изумительное! Кликун-Камень вдруг запел сиплым голосом.

– «По диким степям Забайкалья...», – прошептал Тошка. – Слушай!

– Да, да!

Камень продолжал петь каторжную песню, потом вдруг оборвал и разразился долгим хохотом.

– Кульпа! Это он, змей! – затрясся дед. – Страсти-го какие!

И вдруг как-то странно наклонился на бок и, как мешок, рухнул на землю.

Когда его подняли, он был без сознания.

VI. Поиски Яна и Пимки

Солнце светило уже высоко. Проснувшиеся ребята в удрученном настроении принялись за утренние дела, но все валилось из рук.

Все же, по-видимому, удивительные события минувшей ночи ни на кого не произвели такого сильного впечатления, как на Тошку.

Даже дед, придя в себя и немного поспав, успокоился. Для него все было ясно: «нечистый пугал». Но с парнем положительно творилось что-то неладное. Его мысли, видимо, были так сильно заняты чем-то, что он смотрел кругом и не видел. Он не умывался, забыл надеть сапоги, не слышал, когда к нему обращались. Глаза были устремлены куда-то в одну точку.

– Что с тобой? – встревожились ребята.

Он не ответил. Ему налили кружку чаю. Он пил совершенно механически. Ему дали сухарь. Так же механически он стал есть. Лицо его сделалось необычно сурово.

– Черт возьми! – крикнул вдруг он. – Я должен узнать!

– Что? – спросили ребята.

– Ничего. Я сам с собой...

И опять несколько минут сидел молча, перестав есть.

– Ешь! – сказали ему.

Он взял вместо сухаря деревянную ложку и стал ее размачивать. Потом, заметив общий смех, положил кружку, ложку и сухарь и так застыл, на чем-то сосредоточившись.

Вдруг хмурое лицо его неожиданно оживилось, точно луч света блеснул изнутри. Он улыбнулся. Какое-то торжество выступило на лице. Ребята, следившие за ним, диву дались.

– Дед, – совсем весело спросил вдруг Тошка, – отчего ты прозвал камень Кликуном?

– Так прозван он, сынок, спокон веков. Не мной назван, всегда был бесовским.

– Ага! – Тошке это, видимо, очень пришлось по вкусу, к нему вернулась сразу вся его прежняя энергия.

Он встал, быстро надел сапоги, захватил ружье и крикнув:

– Через полчаса ждите! – пошел из палатки, не ответив на расспросы. – Приду и пойдем Яна с Пимкой искать.