Тайна Мага

Оставшись сиротой шестнадцати лет и будучи единственным покровителем и защитником нежно любимой сестры, он сказал себе: «Я заменю отца и мать Катрин… Отчего мне, ее брату, не быть для нее лучшим руководителем, чем постороннее лицо? Можно добиться всего, чего хочешь!».

И он бодро принялся за свои новые обязанности.

В то время, когда свирепствовавшая эпидемия унесла в могилу обоих его родителей, молодой человек только что блестящим образом окончил лицей в Ванне. Его отец, известный профессор, при жизни своей устроил все уже для отправления сына в Парижский лицей, где юноша должен был приготовиться для поступления в одно из высших учебных заведений. Теперь положение вещей значительно изменилось. Следовало ли Морицу придерживаться намеченного плана? Помещать ли сестру в пансион до того дня, когда положение его сделается более определенным, и он будет в состоянии взять ее к себе? Все друзья их семейства советовали юноше поступить таким образом, находя это наиболее разумным и практичным. Но десятилетняя девочка, бледная и хрупкая, умоляла брата не покидать ее.

— О, Мориц, возьми меня с собой в Париж!.. Не оставляй меня одну среди чужих… Я умру!..

Юноша в крайней нерешительности целый день думал о том, что ему делать. Молящие, полные ужаса восклицания сестренки раздирали ему душу.

Эти восклицания не были капризами избалованного ребенка. Хотя сестра Морица и не была больной в прямом смысле, но не отличалась и хорошим здоровьем; оттого ее покойная мать никогда не расставалась с ней; она даже не допускала мысли отдать ее в пансион, тем более, что отец и брат находили большое удовольствие быть первыми наставниками дитяти. «Бог знает, что станется с ней, — размышлял Мориц, — когда она внезапно лишится окружающих ее забот и будет поставлена в совершенно новые условия жизни?! Нельзя же допустить, чтобы сестра зачахла и в самом деле умерла, как она говорила!»

После целого дня размышлений сознание своих обязанностей, как старшего и к тому же единственного брата, восторжествовало: Мориц решил, что возьмет с собой сестру в Париж. Кардики далеко не были богачами, их доходы не превышали трех тысяч франков. Впрочем, соблюдая известную экономию, с этими деньгами можно было кое-как перебиваться даже и в Париже. О прислуге Мориц не заботился: он знал, его верная няня, старая Элоиза, ни за что не согласится расстаться с ними; старушка тем охотнее готова была последовать за детьми в Париж, что там у нее была сестра замужем за мелким торговцем в Пасси.

Сказано — сделано. Нечего и говорить о тех препятствиях, которые встретил в своей жизни шестнадцатилетний юноша, будучи заброшен в незнакомый город; но он никогда не падал духом и привел в исполнение всю намеченную им программу действий. Катрин, помещенная вместе с Элоизой в небольшой квартирке, находившейся невдалеке от Люксембургского сада, росла счастливой и нежно оберегаемой. Благодаря брату, она почти совсем не испытывала горя раннего сиротства и выросла красивой, сильной девушкой, очаровательной не только по наружности, но и по своему уму и образованию.

Кардикам достались, как бы в наследство, солидные дружеские связи их отца с ученым миром Парижа. Они встретили радушный прием у лучших здешних профессоров. Некоторые из последних вызвались позаботиться о научном образовании сирот. Под их руководством Мориц неустанно принялся за науку, а так как с железным здоровьем он соединял необыкновенную силу ума, то ему смело можно было предсказать успех. И действительно, как выше уже было замечено, он блестящим образом завершил свое образование. Вскоре после того случилось событие, имевшее влияние на всю дальнейшую карьеру молодого археолога: к величайшей своей радости он был приглашен участвовать в археологической экспедиции Дьеляфуа. Но тут возник один вопрос: как отнесется сестра к этой разлуке? согласится ли расстаться с Морицом?

Словом, девушка в конце концов убедила брата. Добрая Элоиза перебралась к своей сестре в Пасси и с тысячами напутствий, вся в слезах, проводила свою госпожу «к дикарям», как говорила бедная старушка.

В продолжение нескольких дней Мориц был в страшной тревоге, опасаясь, что поступил опрометчиво, сдавшись на просьбы сестры. Но когда он увидел ее за делом, веселой, здоровой, неутомимой, хорошей советчицей и помощницей, не отступающей ни перед какими трудностями, то мало-помалу успокоился, и через несколько недель должен был сознаться, что сестра была для него просто незаменима. Безукоризненная хозяйка, она исполняла в лагере обязанности казначея, секретаря, сиделки и доктора, смотрела за кухней и гардеробом; эти многочисленные обязанности не мешали ей, кроме того, в случае нужды помогать брату и своей киркой.

Жизнь брата и сестры возле Хамадана была далеко не роскошною. Средства в их распоряжении были очень небольшие, и поэтому самая строгая экономия представлялась безусловно необходимой. Тем не менее общий вид лагеря представлял весьма заманчивую картину. Мориц расположил его на обширном лугу, усеянном группами деревьев и орошаемом быстрым ручьем. Местоположение было прекрасное, а когда солнце озаряло белые палатки, зеленые ветви шалашей и трехцветное знамя, развевавшееся в центре, — эта жизнь на вольном воздухе представлялась очень привлекательной.

Центральный шалаш лагеря, более обширный, чем прочие, служил одновременно салоном, столовой и приемным залом. Здесь члены экспедиции проводили дождливые дни и вечера по окончании работ. Несколько ковров местного производства, недорогие, но с большим вкусом выбранные украшения для стен, изобилие книг, европейское и персидское оружие, искусно разложенное на отдельных подставках, и цветы, беспрестанно обновляемые Катрин, — придавали уютный и почти элегантный вид этому простому жилищу. Шалаш мадемуазель Кардик, примыкавший к правой стене, вмещал в себя только походную кровать и простой, но полный туалет. Мориц устроил свой шалаш как можно ближе к шалашу сестры, чтобы молодая девушка и днем, и ночью находилась под его охраной. Ящики, инструменты, запасы продовольствия и одежды помещались немного далее, под присмотром Гаргариди, слуги-грека, который очень искусно устроил кухню на открытом воздухе, в яме, вырытой им в земле. Когда шел дождь, он накрывал импровизированную кухню плетеным щитом, так что очаг всегда мог действовать исправно.

Каждое утро шалаш молодой девушки был осаждаем нескончаемой вереницей туземцев, которые являлись к ней со своими недугами. Каждый европеец в глазах персов — непременно «хаким» (доктор): его совет исполняется с такой же точностью, как нами — совет наших знаменитостей медицинского мира. Походная аптека Катрин помещалась в большом ящике из орехового дерева и стояла в одном из углов шалаша. Туземцы с разинутыми ртами смотрели, как молодая девушка брала из этого ящика флаконы с разными этикетками и привычной рукой раздавала лекарства, которые, по ее мнению, могли быть полезны «ее больным». Особенное удивление выказывали женщины, которые с подавленными восклицаниями толкали одна другую локтями.

Этот ящик производил на них впечатление арсенала волшебств…

Скоро слава «ханум-фаранги» (француженки) распространилась по всей стране, и отовсюду стали приходить массы народа только для того, чтобы ее увидеть. Хорошо владея персидским языком, молодая девушка старалась втолковать этим бедным людям некоторые элементарные понятия о гигиене и чистоплотности. Но надо сознаться, что ее проповедь имела мало успеха: сыны Ирана продолжали выказывать необыкновенную привязанность к нечистоплотности, унаследованной ими от предков…

В ожидании завтрака брат и сестра показали приезжим весь лагерь, устроили прогулку по берегу ручья и, наконец, исполняя желание лейтенанта, который, как истинный кавалерист, хотел видеть лошадей, — отправились взглянуть на последних. Вдруг из лагеря раздался странный, пронзительный крик.

— Ах, Боже мой, что это такое?! — вскричал доктор Арди. — Вероятно, мулла созывает правоверных на молитву?

— Нет, — отвечала мадемуазель Кардик, — это наш эконом приглашает нас к завтраку. Если вы позволите, господа, то мы сейчас же отправимся к столу. Наш повар крайне самолюбив и будет в отчаянии, если приготовленный им завтрак останется стынуть.