Охотник на тигров

— Позвольте спросить вас, молодой друг, далеко ли вы намерены проехать на вашей лошади? — участливым тоном спросил этот всадник первого, стараясь ехать с ним нога в ногу, что было очень трудно для его горячего коня.

— Нет, слава Богу, только до гасиенды Сан-Сальвадор, до которой отсюда, мне думается, не больше шести лиг, — ответил первый.

— Сан-Сальвадор? Знакомое что-то… А не знаете, далеко это от гасиенды Лас-Пальмас?

— Около двух лиг.

— Да? В таком случае нам с вами по пути, — сказал второй всадник. — Боюсь только, что вы быстро отстанете от меня. Ваша лошадь, кажется, не из проворных, — с улыбкой заметил он.

— Вы правы, сеньор, — добродушно согласился первый всадник. — Это все ошибочная экономия моего отца. Вместо того, чтобы снабдить меня подходящим для длинного переезда конем, он дал мне эту почтенную клячу. Когда-то в молодости она имела очень неприятные столкновения со всеми быками вальядолидского цирка и хотя чудесным образом уцелела, однако до такой степени напугана ими, что с тех пор без панического ужаса видеть не может даже простой мирной коровы. Стоит ей увидеть где-нибудь в отдалении корову, как она, не помня себя, несется в противоположную сторону, до тех пор, пока не упадет от усталости. Это единственный случай, когда она проявляет известную прыть, да и то не на пользу всаднику.

— Да, это не совсем приятно. И неужели же вы все-таки добрались сюда из самой Вальядолиды?

— Да, сеньор, именно оттуда, зато и еду уже без малого два месяца.

Совершенно неожиданно цирковой Россинант, видимо, возбужденный присутствием другой лошади, подтянулся и напряг свои последние силы, чтобы идти с той нога в ногу. Это давало всадникам возможность продолжать начатую беседу.

— Вы были так откровенны, что сообщили мне, откуда едете, — снова начал второй всадник. — Так позвольте же мне, в свою очередь, сказать вам, что я — из Мексики и состою в драгунах королевы, в чине капитана, а имя мое — Рафаэль Трэс-Виллас. Могу ли я узнать вашу фамилию?

— Очень приятно, дон Рафаэль, — отозвался первый всадник. — Конечно, можете. Я — Корнелио Лантехас, студент вальядолидского университета, к вашим услугам.

— Очень рад познакомиться с вами, дон Корнелио, — с подкупающей вежливостью произнес всадник, назвавшийся Рафаэлем Трэс-Вилласом. — Скажите, пожалуйста, не можете ли вы мне объяснить одну странность, вот уже второй день поражающую меня в этих местах? Что значит полное опустошение здешних поселений и подвешенная к деревьям целая флотилия лодок, совершенно неуместная в краю, где можно пройти или проехать десятки лиг, не встретив ни капли воды?

— Я и сам не могу понять этой загадки, дон Рафаэль, — ответил студент. — И не только крайне удивлен всем этим, но, должен откровенно сознаться, даже несколько испуган.

— Что же, собственно, вы видите в этом страшного, дон Корнелио? — спросил драгун.

— Уж такая у меня скверная особенность, но я больше боюсь тех опасностей, которых не знаю, нежели уже известных мне, — продолжал студент. — Меня уверили, что в этой провинции пока еще тихо, но очевидное бегство здешнего населения указывает на то, что и здесь далеко не все благополучно. Быть может, инсургенты уже где-нибудь близко отсюда, что и побудило местных жителей бежать.

— О нет, беднота не имеет обыкновения бояться мародеров, — возразил с усмешкой драгун. — Во всяком случае, сельскому населению не может угрожать никакой опасности со стороны идущих под знаменем освобождения. Потом, не для плавания же по здешним пескам приготовлены тут, в лесу, пироги и лодки. Очевидно, совсем другая причина согнала с родных пепелищ здешнее население. Но какая именно — никак не могу понять.

Некоторое время молодые люди ехали молча, погруженные в раздумье об окружавшей их загадке. Первым заговорил драгун:

— Так как вы прямо из Вальядолиды, то, наверное, знаете более меня о движении Гидальго с его армией. Мне давно уже ничего об этом неизвестно.

— Едва ли мне более известно, чем вам, сеньор дон Рафаэль, — заметил студент. — Вы забываете, что, благодаря тихому шагу моей лошади, я уже без малого два месяца в пути. Сам я узнал кое-что уже в дороге, по слухам; а эти слухи держатся в границах, охраняемых святой инквизицией. Если верить словам оахакского епископа, то вооруженное восстание не найдет себе поддержки в его епархии.

— Какими же доводами подкрепляет епископ свое мнение? — спросил капитан с некоторой резкостью в голосе, по которой можно было догадаться, что он сочувствует повстанцам.

— Его преосвященство просто-напросто подкрепляет свое убеждение своим же намерением подвергнуть отлучению от церкви всех членов своей паствы, которым вздумалось бы примкнуть к повстанцам, — пояснил дон Корнелио. — Кроме того, он объявил, что каждый инсургент дьявольскою силою будет отмечен рогами на лбу и раздвоенными копытами на ногах.

Следовало бы ожидать, что драгун рассмеется над ребяческим легковерием студента, но вместо этого он только передернул плечами и в его больших глазах загорелся огонь негодования.

— Да, — проговорил он как бы про себя, — такими вот нелепостями наше духовенство и смущает умы креолов, прививая им самое дикое суеверие и слепой фанатизм… Наверное и вы, сеньор Латехас, — обратился он к студенту, — никогда не решились бы вступить в ряды инсургентов из опасения, что у вас могут явиться предвещанные епископом украшения?

— Разумеется, я не желаю попасть во власть дьявола, которую так красноречиво описывает епископ, потому и удостоенный своего высокого сана, что он лучше других знает то, что верно и что ложно. К тому же, — поспешил добавить студент, заметив негодующий тон своего спутника, — я человек мирного характера и сам готовлюсь вступить в духовный сан. Чью бы сторону я ни принял, мое желание помочь ее торжеству ограничилось бы только силою молитв. Церковь ужасается крови.

Пока студент высказывался, драгун бросал на него сбоку взгляды, ясно говорившие: «Ну, милый друг, кажется, ни та ни другая сторона ровно ничего не выиграла бы от твоего участия в ней».

— Значит, вы едете в Оахаку, чтобы защитить вашу диссертацию? — спросил он после некоторого молчания.