Старое русло

Экспедиция профессора Стольникова

Алибек сидел на песчаном берегу Сыр-Дарьи, в руках он держал областную газету, только что купленную. Его внимание привлекло объявление:

Алибек прочитал объявление, его задумчивый взгляд был устремлен на реку.

Мутно-желтые воды Сыр-Дарьи быстро неслись широкими струями, будто стремились перегнать друг друга, в иных местах они схлестывались, бесшумно боролись между собой и либо разъединялись и шли порознь, опять соревнуясь в беге, либо, слившись в единую мощную струю, косо устремлялись к берегу, врезались в него, подмывали, отваливали огромные глыбы глины, тут же размывали их и еще более пожелтевшими поворачивали к противоположному берегу.

Не такова ли и жизнь человеческая! Когда она плетется буднично, кое-как, или медленно кружится, не зная пути, то на душе человека смутно, как в застойной воде.

Но вот-он увидел заветную цель и устремился к ней. На пути — препятствия; но какая радость, когда препятствие взято! В этот момент душа человека, как вода на быстрине, светлая и поющая.

Интересна в летний солнечный день Сыр-Дарья! Она кажется разноцветной. Под берегом, за излучиной, вода медленно кружится и кажется темной; на быстрине она густо-желтая; там, где струи перекрещиваются, — светло-желтая, а под косыми лучами солнца — розовая…

Капризна и своевольна Сыр-Дарья. В древние времена она не раз меняла свое русло, оставляла людей, расселившихся по ее берегам, без воды — их поля и жилища засыпало песком.

Нельзя надеяться на характер Сыр-Дарьи. На противоположном берегу белеют крыши нового, поселка. Там строят плотину, она будет регулировать сток воды, часть ее можно будет пустить по старому руслу реки и оживить иссохшую землю. Строители намерены укрепить берега капризной реки камнем, чтобы она не вздумала менять русло.

Алибек мечтал, окончив институт, работать в школе-десятилетке Плотинстроя. Теперь эта мысль потускнела.

В старом русле Сыр-Дарьи, всего в двухстах километрах от Кзыл-Орды, лежат сокровища и ждут его. Туда же, судя по объявлению в газете, собирается археологическая экспедиция на раскопки древних разрушенных временем строений. Было над чем подумать.

«Экспедиция, раскапывая развалины, может случайно наткнуться на клад. Случайно! А я знаю, где он, и мучаюсь в раздумьях, медлю. Сколько времени будет собираться экспедиция? Неделю, две? Я отправлюсь завтра. Сколько времени потребуется на розыски сокровищ? Но через месяц начнутся занятия в институте…»

Над степью и над рекой повис протяжный гудок. За поселком, на противоположном берегу, воронкой поднялся белый дым, ветер понес его в сторону. Это паровоз притащил по железнодорожной ветке на плотинстрой состав платформ с лесом. Сейчас, в этот зной рабочие будут сваливать тяжелые бревна обливаясь потом, протирая запорошенные песком глаза.

Под берегом кружилась мутная вода Сыр-Дарьи. Смутно было на душе Алибека.

Вспомнилось, как в прошлом году выбирали на профсоюзном собрании местком. Кто-то выкрикнул фамилию Алибека. В президиуме переглянулись, наступила неловкая тишина. Донеслось еле уловимое: «У него же отец басмач, за границей где-то шляется…» И все — замяли кандидатуру, даже на голосование не ставили.

«Теперь, когда многим известно, кто был мой отец, мне и с дипломом не дадут ходу. Хоть из всех сил старайся, все равно на меня будут смотреть как на сына басмача. Пусть отец не воспитывал меня: я жил с матерью, потом у тетки, затем попал в детдом — без фамилии, и меня прозвали Джетымовым [6], — воспитывался в школе, но все равно «сын басмача» черной тенью всюду будет следовать за мной. Моя педагогическая карьера начнется и кончится в аульной школе».

Эти мысли не были новыми, а в последние три дня они не покидали голову. Алибеку представилось лицо умирающего отца, мертвенно-желтое, иссеченное морщинами страданий. Запомнились руки — иссохшие, с тонкими пальцами, на которых резко выделялись утолщения суставов. Эти руки когда то держали винтовку и саблю…

Нет, не было в сердце сыновнего чувства. И не ощущал в себе Алибек струй иранской крови. Только «сын басмача» лежало черным пятном на душе. Что ж, судьба!

«А что такое судьба? — задал он себе вопрос, — Слепая сила, стоящая над человеком? Нет. Направление жизненного пути. А я сам волен выбирать себе путь».

Вдруг лицо Алибека просияло, он вскочил, сунул газету в карман.

«Решено, — иду искать сокровища Джунаид-хана». — Он посмотрел на середину реки, где безропотно катились в солнечных бликах волны, и сказал вслух:

— Ты сестра мне, Сыр-Дарья. Ты своевольно меняешь русло и не даешь в том никому отчета. Я тоже поступлю так, как хочу…

Дом № 47 на Приречной, как почти все дома в Кзыл-Орде, был соединен с соседними глинобитным дувалом. На деревянной калитке белела прикрепленная кнопками газета с объявлением, обведенным красным карандашом.

Было утро. Алибек решительно толкнул калитку, вошел во двор и остановился в смущении: пожалуй, прежде чем открывать, следовало бы постучаться. Возле большой трехосной автомашины, кузов которой был обтянут брезентом, стояла девушка в темной шелковой куртке; синие брюки, стянутые у щиколоток, свободно спадали на легкие тапочки. Волосы у девушки были пушистые, светло-желтые, как пена волн в Сыр-Дарье. Девушка держала в руках ведро и, смеясь, плескала воду на плечи и спину высокого пожилого человека, на котором были только трусы. Мужчина был крепкого телосложения, с бронзовым от загара телом, пышной седой шевелюрой и темными, подстриженными до уголков рта усами. Он громко охнул, когда струя плеснулась ему на спину, и начал быстро тереть себя широкими ладонями. Видно было, что он испытывал истинное удовольствие.

Заслышав скрип калитки, мужчина выпрямился, Алибек сделал шаг назад.

— Наниматься? — спросил мужчина, стряхивая с кистей рук капли воды. Алибек подумал, что это, должно быть, и есть профессор Стольников.

— Да, — ответил он.

— Входите смелее! Я сейчас… Дочка, — полотенце.

Девушка поставила ведро, подала отцу мохнатое полотенце и ушла в дом. Профессор вытерся, надел просторные коломянковые штаны, серые, помятые, сунул руки в рукава пижамной куртки и пошарил в карманах.

— Хотел поработать в экспедиции, — сказал Алибек.

— Что, вы нигде не работаете?

— Я учусь.

— Где?

— Здесь, в институте.

— Что? В каком институте?

— У нас один институт, педагогический.

— Странно. — Профессор шарил по карманам. — Где же мои очки? Без очков я плохо соображаю.

На крыле автомашины лежали очки в роговой оправе, с выпуклыми стеклами, от них на зеленую окраску металла падали широкие круги отсвета с желтыми разводами. Алибек подал профессору очки. Профессор быстро надел их и блестя стеклами, долго смотрел на юношу.

— Позвольте, мы уедем на три месяца, а через месяц начало учебного года. Как же так?

Алибек опустил голову.

— У меня умер отец, — сказал он тихо. — В ауле осталась сестра матери — старушка, при ней трое внучат. Им надо помочь. Мне нужен заработок.

— Мы выезжаем через три дня, работать будем не менее трех месяцев. Вас не отчислят из института?

— Не должны. В крайнем случае, я перейду на заочное отделение, кончу институт заочно.

— Да, да, — согласился профессор. — Но я могу вас взять только землекопом.

— Мне не страшно, — обрадовался Алибек. — Я бывал на ремонте железной дороги, в ауле работал кетменем…

— Лина! — крикнул профессор. Девушка вышла и остановилась на пороге. — Послушай, что говорит этот молодой человек. Он студент местного пединститута, скоро начало лекций, а он нанимается в нашу экспедицию землекопом. Говорит — ради заработка, чтобы поддержать своих родственников, которые нуждаются…