Алый знак доблести

- Идут! Глядите, идут! И прямо на нас! - Его голос потонул в свирепом раскате ружейных выстрелов.

Юноша мгновенно посмотрел в ту сторону, куда взволнованно показывал лейтенант, сразу исцелившийся от столбняка, и увидел сквозь предательскую дымку вражеский отряд. Он был так близко, что юноша различал лица солдат. Всмотревшись, даже узнал характерный облик этих людей. Смутно удивился, обнаружив, что их мундиры своим цветом радуют глаз - светло-серые с яркими нашивками. К тому же они все были новехонькие.

Враги продвигались, явно соблюдая осторожность, держа ружья наперевес, и сразу остановились, когда, вслед на криком лейтенанта, заметившего их, синие дали по ним залп. Было очевидно, что они или не ожидали такой близости темномундирного противника, или ошиблись направлением. И тут же их скрыл густой дым от ожесточенных выстрелов однополчан юноши. Напрягая зрение, он пытался определить, попадают ли пули в цель, но перед ним колыхался только дым.

Противники схватились, как двое боксеров. Без устали ожесточенно стреляли друг в друга. Синие, сознавая безвыходность своего положения, были полны решимости отомстить врагу, раз уж он оказался почти рядом. Их выстрелы гремели как-то особенно громко и грозно. Изогнувшись дугой, полк ощетинился вспышками залпов, наполнил округу лязганьем шомполов. Юноша то приседал, то вставал на цыпочки, и несколько раз ему удалось смутно увидеть фигуры в серых мундирах. Их как будто было много, на выстрелы они отвечали без промедления. И шаг за шагом приближались к синим. Он мрачно уселся на землю, поставив знамя между колен.

Глядя на свирепые, по-волчьи оскаленные лица товарищей, он злорадно подумал, что если уж неприятель захватит и сожрет полк, эту здоровенную метлу, то метла может по крайней мере доставить себе удовольствие полезть ему в нутро колючими прутьями вперед.

Но ответные залпы серых становились все менее энергичными. Пули реже свистели в воздухе, и, когда однополчане юноши прекратили, наконец, огонь, дабы выяснить, что же происходит, они увидели только густой колышащийся дым. Люди продолжали неподвижно лежать и смотреть. Докучливый дым вдруг капризно заклубился и медленно пополз вверх. За ним не было ни единой живой души. Можно было бы сказать - вообще ничего не было, когда бы не трупы, валявшиеся на земле в самых невообразимых, нелепых позах.

При виде этого почти все синемундирные выскочили из-за прикрытий и пустились в дикий ликующий пляс. Глаза у них сверкали, из пересохших глоток вырывались хриплые клики торжества.

Еще недавно солдатам казалось, что весь ход событий старается утвердить в них сознание полного бессилия. Эти стычки были как будто для того лишь и придуманы, чтобы синие поняли: они не умеют сражаться. Но вот, когда люди совсем пали духом, маленькая дуэль с противником доказала им, что его перевес не так уж велик, и тем самым помогла одержать победу не только над врагом, но и над собственной слабостью.

Они снова исполнились воодушевления. С гордостью взирали друг на друга, с окрепшей верой - на свое, несущее гибель, но всегда покорное их воле оружие. Они были мужчинами.

XXI

Теперь они знали, что уже никто не будет в них стрелять. Им вновь открыты все дороги. Темно-синие ряды их товарищей совсем близко. Издали доносится все тот же грохот, но в этой части поля внезапно наступила тишина.

У них появилось ощущение свободы. Оставшиеся в живых глубоко и облегченно вздохнули и, сбившись в кучу, продолжали путь.

На этом последнем участке дороги солдаты начали как-то непонятно себя вести. Они почти бежали, подгоняемые судорожным страхом. Даже те, кто в самые грозные минуты вел себя с угрюмой решительностью, даже они не могли скрыть обуревавшего их безмерного ужаса, возможно, люди боялись, что случайный выстрел убьет их ни за что ни про что именно сейчас, когда момент для героической смерти упущен? Или считали, что очень уж нелепо умереть, когда спасение - вот оно, рядом? Так или иначе, они тревожно оглядывались и все время убыстряли бег.

Не успели они добраться до своих, как их засыпали насмешками худые, бронзовые от загара солдаты, отдыхавшие, лежа в тени под деревьями. Вопрос следовал за вопросом:

- Куда вас к черту носило?

- Чего это вы приплелись назад?

- Какого дьявола вы вернулись?

- Что, сынок, жарко там?

- Домой торопитесь, мальчики?

- Мама, иди сколей сюда, посмотли на солдатиков! - издевательски запищал кто-то.

Израненный, обессиленный полк молчал, только один солдат бросил громогласный вызов на кулачный бой, да рыжебородый офицер вплотную подошел к рослому капитану из чужого полка и смерил его уничтожающим взглядом. Но лейтенант умерил пыл любителя кулачных боев, а рослый капитан, хотя и густо покраснел от нагловатой выходки рыжебородого, но сделал вид, ии внимательно рассматривает какое-то дерево.

Чувствительная кожа юноши очень страдала от этих шуток. Он хмуро и негодующе сверлил глазами зубоскалов. Придумывал, как бы им отомстить. Но многие его товарищи так виновато опустили головы, что казалось, они сгибаются от непосильной тяжести, ибо несут на плечах гроб своей чести. Молодой лейтенант, взяв себя в руки, тихонько бормотал устрашающие проклятия.

Дойдя до прежней своей позиции, они повернулись и увидели то место, где кончилось их наступление.

Юноша был совершенно потрясен тем, что открылось его глазам. Он обнаружил, что путь, рисовавшийся его воображению столь блистательно длинным, на самом деле был до смешного короток. Бесстрастные деревья, среди которых разыгралось так много событий,- вот они, рукой подать. Думая об этом, он понял, что и времени прошло немного. И поразился - сколько чувств и происшествий может уместиться в таком ограниченном пространстве. Волшебство мысли все преувеличивает, доводит до гигантских размеров,- подумал он в заключение.

Значит, как это ни горько признать, но шуточки худых, бронзовых от загара людей справедливы. Юноша пренебрежительно покосился на однополчан, которые валялись на земле, запыленные до самых макушек, красные, потные, растрепанные, мутноглазые.

Они жадно пили из манерок, вытягивали всю воду до последней капли, а потом рукавами и пучками травы без конца отирали вспухшие мокрые лица.

Но о своем поведении во время стычки юноша думал с изрядным удовольствием. До этой минуты ему было недосуг заниматься собственной персоной, тем приятнее спокойно оценивать сейчас каждый свой поступок. В памяти всплывали красочные подробности, которые запечатлел в той сумятице его мозг, занятый как будто совсем другими мыслями.

Солдаты все еще лежали на земле, переводя дух после многотрудного дела, когда мимо них галопом промчался генерал, обозвавший их стадом баранов. Свой головной убор он где-то потерял. Всклокоченные волосы развевались по ветру, лицо потемнело от досады и гнева. Он был в бешенстве - это проявлялось даже в том, как он шпорил коня. Подскакав к командиру полка, генерал с безжалостной злобой осадил взмыленную лошадь. И сразу же разразился упреками, отнюдь не предназначенными для солдатских ушей. Но эти уши тотчас насторожились - рядовым всегда интересно послушать перебранку начальников.

- Извольте объяснить, Мак-Чесни, почему вы так постыдно провалили всю операцию! - начал генерал. Он старался не повышать голоса, но был вне себя от возмущения, и солдаты отлично улавливали смысл его слов.- Так постыдно провалили! Господи, подумать только, еще сто шагов - и вы добились бы успеха, настоящего успеха! Продвинься ваши люди еще на сто шагов - и наступление было бы обеспечено, а получилось… Не солдаты у вас, а мусорщики!

Люди, слушавшие затаив дыхание, теперь жадно уставились на полковника. В эту минуту их интерес к разговору был интересом праздных зевак.

Полковник выпрямился, и ораторским жестом поднял руку. Он был похож на дьякона, оскорбленного обвинением в краже. Солдаты беспокойно заерзали, предвкушая дальнейшее развитие событий.

Но полковник внезапно изменил позу и стал похож уже не на дьякона, а на француза.