Когда пробьет восемь склянок

— Когда вам было двадцать один, вы, наверное, могли отличить нормального человека от репортера. А я — нет. Сейчас-то научился. Даже с расстояния в сто ярдов. И я могу отличить настоящий спасательный вертолет от фальшивого. Да и ты могла бы это сделать, моя дорогая… Я очень сожалею, мистер Джонсон, но мы не можем ничем вам помочь. Я со своими людьми провел прошедшую ночь на скалах, стараясь хоть что-нибудь увидеть: огни, сигналы бедствия… Мне очень жаль — это все, что я могу сказать.

— Я очень благодарен вам, сэр. И мне остается пожелать, чтобы у нас было побольше таких добровольных помощников. — С моего места отлично просматривалась раскачивающаяся мачта судна экспедиции из Оксфорда; само же судно и палатки были скрыты восточным берегом бухты. Я спросил лорда Кирксайда:

— А почему речь зашла о репортерах, сэр? Ведь Дюб Скейр не рекламируется, как Вестминстер.

— Это действительно так, мистер Джонсон. — Он улыбнулся, но глаза остались холодными. — Вы, вероятно, слышали о… в общем, о нашей семейной трагедии. Мой старший сын Джонатан и Джон Роллинсон — жених Сью.

Я понял. Все эти месяцы у нее постоянно были круги под глазами. Должно быть, она сильно его любила. В такое трудно было поверить.

— Я не репортер, сэр. Все это меня не касается…

И тем не менее это тоже было моим заданием, моей сущностью, если угодно. Но в данный момент говорить об этом было нельзя.

— Погибли в авиационной катастрофе. У Джонатана был свой собственный самолет. — Он сделал движение рукой в сторону газона, ведущего к северным скалам. — Отсюда он поднялся в воздух… Репортеры хотели сообщить о месте взлета и примчались, как говорится, по горячим следам. Прилетели на вертолетах, приплыли на яхтах. Там, на западном берегу, есть довольно удобная стоянка. — Снова безрадостная улыбка. — Их приняли не слишком приветливо. Может быть, по глоточку виски, вам и вашему пилоту? — Лорд Кирксайд, похоже, был сделан из другой породы дерева, чем его дочь и Мак-Ихерн. Но, с другой стороны, и об этом знал даже архиепископ Кентерберийский, лордовская порода оказалась потверже их обоих.

— Благодарю вас, сэр. Очень любезно с вашей стороны, но у нас мало времени. Начинает смеркаться.

— Я понимаю, понимаю. Глупо с моей стороны. Но мне кажется, что надежды мало…

— Откровенно говоря, почти никакой. Но вы же понимаете, как все это бывает, сэр…

— Мы чтим людей, которые не сдаются до последнего. Всего хорошего, мистер Джонсон. — Он пожал мне руку и отвернулся. Его дочь колебалась какое-то мгновение, потом протянула ладонь и тоже улыбнулась. Порыв ветра разметал волосы, и, увидев ее улыбающейся, я подумал, что мечта о девушке по имени Дейрдре в конце концов не так уж призрачна.

— У нас осталось мало времени и бензина — такими словами встретил меня Уильямс. — Приблизительно через час станет совсем темно. Куда мы теперь, мистер Калверт?

— На север. Летите вдоль этого участка. У меня такое чувство будто там есть места, где могут причалить легкие суда. Потом дальше, поверх скал. Только медленно.

Он выполнил все, о чем я его попросил, и летел на север минут десять. После того как наблюдать с воздуха за тем, что творится на островах, стало невозможно, мы описали большую дугу и полетели на запад; через какое-то время свернули на юг, потом на восток и наконец полетели к «базе».

Солнце зашло, и когда мы достигли песчаной бухты на западном побережье острова Торбей, на землю опустилась ночь. В темноте я с трудом различал контуры деревьев, слабую серебристую полоску песка и белый полукруг, где скалы открывали с моря проход в бухту. Спуск мне показался довольно опасным, но Уильямс уверенно вел машину. Что ж, если он уверен в себе, то и мне незачем волноваться. Я ничего не понимал в вертолетах, зато разбирался в людях и знал, что сижу сейчас рядом с опытным пилотом. Меня приводил в отчаяние лишь обратный путь к «Файркресту» через темный лес. Правда, даже это имело свои преимущества: мне не нужно было спешить к определенному часу.

Уильямс протянул руку, чтобы включить прожектора, но свет появился на долю секунды раньше. До того, как его пальцы коснулись выключателя. И не от вертолетных прожекторов. Какое-то мгновение царила гробовая тишина. Узкий луч ослеплял. Он исходил от источника, находящегося между линией воды и деревьями. Мгновение луч шарил по небу, а потом вдруг уперся точно в кабину вертолета. Все вспыхнуло так, словно на небе засияло солнце. Я отвернулся, заметив, как Уильямс взмахнул руками и тяжело подался вперед. Так он и остался сидеть на своем месте, мертвый. Я видел, как окрасилась в красное его белая рубашка — кровь хлестала из большой раны на груди. В тот же момент я бросился вперед и вниз, ища защиты от пулеметной очереди, которая прошила стекло. Вертолет, выйдя из-под контроля, резко снижался, вращаясь вокруг оси. Я поднял руку, пытаясь вырвать штурвал у мертвого Уильямса, но в то же мгновение пули прошили вертолет под другим углом. Внезапно заглох мотор, причем так резко, словно кто-то выключил зажигание, и вертолет повис в одной точке. В любом случае ему не провисеть долго, но я ничего не мог сделать. Я приготовился к удару, но он оказался таким сильным, что я едва не отдал концы, потому что вертолет упал не в воду, а на скалы.

Я попытался добраться до двери, но это оказалось невозможным. Вертолет упал носом вниз, а меня при ударе отбросило к ящику с инструментами. Дверца находилась надо мной, вне пределов досягаемости. Я сильно ударился и был слишком слаб, чтобы делать серьезные усилия. Холодная как лед вода текла сквозь разбитые стекла, заливая искореженный остов машины. Какое-то мгновение стояла мертвая тишина. Лишь вода с шумом вливалась в пробоины, подчеркивая еще больше немоту. И снова застрекотал автомат, а может пулемет. Пули пробили на сей раз верхнюю часть обшивки. Два раза я почувствовал, как они чиркнули совсем рядом, и еще глубже втянул голову в холодную воду. Потом, вероятно, вследствие смещения центра тяжести от вливающейся в пробоины воды, а также от разрывов вертолет внезапно повернулся, медленно двинулся по скале, замер на мгновение и соскользнул в море носом вперед.

Глава 5

Одна из самых глупых, но тем не менее распространенных сказок на свете — о том, что смерть в воде тихая, мирная и довольно приятная. Ерунда! Умирать подобным образом страшно. Знаю, потому что испытал на собственной шкуре, и это не доставило мне ни малейшего удовольствия: такое чувство, будто голову заполнили сжатым воздухом. Мои глаза и уши невыносимо болели. Нос, рот и желудок были полны соленой морской воды, а в клокочущие легкие словно вливали бензин, оставалось только ждать, чтобы кто-нибудь поднес к нему спичку. И если бы я открыл рот, чтобы избавиться от страшной боли в легких, то этот глоток воздуха стал бы для меня последним. Мирная тишина после него — предвестник смерти.

Проклятую дверь заклинило. При тех метаморфозах, которые претерпела машина, сперва грохнувшись на риф, а потом съехав в море, это было неудивительно. Я толкал дверь плечом, тянул к себе, бил по ней кулаками, но она не подавалась. Кровь бухала у меня в ушах. Грудь сдавило, словно горячим обручем. Он сжимал мне ребра и легкие, видимо пытаясь выдавить из меня всю жизнь до капли. Я уперся ногами в приборную доску, схватился обеими руками за ручку двери и начал трясти ее с такой силой, на какую способен человек, знающий, что смерть близка. Наконец дверь подалась и вместе с движением переборки в мои легкие ворвался поток свежего воздуха. Это была дверь, ведущая в другой отсек, в котором образовалась воздушная пробка.

Вода уже доходила мне до шеи. Но это было сейчас все равно — я жадно вдыхал свежий воздух. Потом начал продвигаться в заднюю часть вертолета. Тут вода доставала мне до груди. Я поднял руку вверх, чтобы определить, на какое время мне хватит воздуха. Выходило, минут на пятнадцать.

Я пошел влево, глубоко вдохнул и толкнулся вперед и вниз. Приблизительно футах в восьми от сиденья пилота находилась пассажирская дверь. Может быть, удастся открыть?… Я быстро ее отыскал. Вернее, не дверь, а то, что от нее осталось, — дыру. Если при ударе о скалы правую дверь вертолета заклинило, то левая просто отвалилась. Я снова проскользнул под водой в верхнюю часть остова и несколько раз жадно вдохнул. Но на этот раз воздух не показался таким вкусным.