Чекисты. Книга первая

Словом, было чему удивляться. Но именно тайна, окружавшая гостя, более всего другого привлекала к нему Пашку. Молодой, а, поди ж ты, сколько у отца хлопот из-за его приезда! Ждал уже три дня. Из дому не выходил, а Пашке велел во дворе дежурить.

Да и с виду гость Пашке понравился. Высокий. Руки большие. В запястье Пашке одной рукой нипочем не захватить. Пожалуй, он и с Цацей совладал бы…

Пока дядя Леша ел, Пашка успел многое рассказать ему.

Гость узнал, что Пашкина мать умерла от черной оспы, а отец с самого начала гражданской войны пошел воевать. На фронте отцу прострелили грудь. Привезли совсем плохого. Думали, не встанет. А он встал, но от раны так и не может оправиться…

Алексей вытряс в ложку последние капли супа из котелка, ложку облизал, завернул в тряпицу и сунул в карман. Ложка у него была собственная.

— Знаешь, Павел, — сказал он, поглядывая на койку, — сейчас бы в самую пору поспать, как ты думаешь?

— Ложитесь, дядя.

— Разбуди меня, когда отец придет.

— Ладно, разбужу.

Алексей стащил сапоги, портянки развесил на голенищах, из внутреннего кармана пиджака достал браунинг и спрятал в головах. Пиджак он бросил на табурет и растянулся поверх одеяла, продев босые ноги сквозь прутья слишком короткой для него кровати…

Спал он бесшумно, слегка приоткрыв рот, и во сне, казалось, к чему-то прислушивался.

Алексей рывком соскочил с койки. В комнате за столом сидели Синесвитенко и коренастый седой человек в матросском бушлате. Окна были плотно заложены ставнями. На столе горела керосиновая лампа.

Пашка маячил в тени у двери.

— Я, дядя, не виноват, — быстро сказал он, — я хотел разбудить, а они не дали.

— Ничего, — произнес человек в бушлате, — было не к спеху. Ну, давай знакомиться: Инокентьев.

— Михалев. — Алексей пожал протянутую ему тяжелую и жесткую руку и присел на табурет к столу.

С минуту они разглядывали друг друга. Отец с сыном вышли. Инокентьев свертывал цигарку. Широкое лицо его казалось бронзовым от неяркого света лампы, белые брови свисали на глаза. Помолчав, он спросил:

— Оловянников ничего мне не передавал?

— Передал.

Из часового кармашка брюк Алексей вытащил сложенный вчетверо листок бумаги.

Инокентьев внимательно прочитал записку, затем свернул трубочкой и подержал над лампой, пока бумага не вспыхнула. Прикурив от огонька, он бросил горящую бумагу в глиняный черепок, служивший пепельницей.

— Оловянников говорил, зачем ты понадобился?

— Говорил, что для разведки. Остальное, мол, на месте.

— Так…

Бумага догорела. Огонек съежился и угас под кучкой пепла, Инокентьев заговорил негромко, отрывисто, будто выдавливая из себя слова:

— Дело, значит, такое… В Одессе худо. Голод, разруха, сам мог видеть.

Алексей кивнул.

— К тому же еще на Молдаванке и на Пересыпи до черта бандитов и блатных. Но это бы куда ни шло. Хуже заговоры. Не успеем с одним разделаться — другой… В двадцатом году, когда в Крыму сидел Врангель, здесь работала его организация. Руководили Макаревич-Спасаревский, Краснов, Сиевич и Шаворский — все бывшие офицеры. Дело ставили широко. Тогда же, в двадцатом, их и прихлопнули. Макаревича-Спасаревского расстреляли. А Краснов, Сиевич и Шаворский ушли… — Инокентьев запустил руку во внутренний карман бушлата и достал конверт из черной непроницаемой бумаги. Из конверта он вытащил три фотографии. — Вот они. В пенсне — Краснов. Второй — Шаворский, с бородкой… Третий — Сиевич. Карточки я тебе пока оставлю. Присмотрись. Недавно они снова всплыли. Первые сведения начали поступать еще в феврале. Стали наблюдать. Выяснить удалось вот что: организация у них большая, имеют связь с закордоньем, по нашим данным, с белогвардейским центром и, возможно, с петлюровским штабом. Структура организации такая: все участники разбиты на группы по пять человек. Есть среди них “старший”, который их объединяет и держит связь с другими группами. Получается этакая цепочка из отдельных звеньев. Допустим, провал, одна какая-нибудь пятерка накрылась. В центре делают перестановку, и цепочка не рвется. Хитро? Так вот… В одной из этих пятерок есть наш человек. Он, видишь ли, “с прошлым”: бывший эсер. На том он и его и прихватили: подчиняйся, мол, иначе Советской власти будет известно, кто ты такой. Словом, как обычно. И знаешь, кто его завербовал? Вот этот! — Инокентьев указал пальцем на фотографию толстого врангелевского офицера в пенсне. — Краснов! Этот Краснов теперь старший в его пятерке и зовется Мироновым. А где Краснов, там и те двое могут быть.

— Краснова можно взять? — спросил Алексей.

— Взять? Зачем? Не, брат, это дешево. Одной пятерки нам мало. Нам нужно до конца всей цепочки добраться, до самого центра. Пускай Краснов-Миронов гуляет пока…

Инокентьев докурил цигарку, воткнул ее в черепок.

— Дело в том, что они кого-то ждут из-за кордона. Вот где можно зацепиться. Слушай теперь внимательно, Михалев. Тех, что являются оттуда, они проводят через три-четыре этапа. План у Оловянникова такой: “гостя” перехватить, выяснить, с чем прибыл, и узнать все пароли. Если получится, тогда… Тогда введем в дело тебя. Пойдешь вместо “гостя”. — Он выпрямился и несколько мгновений смотрел на Алексея, стараясь, видимо, понять, какое впечатление произвели его слова. — Как тебе все это покажется? Справишься?

Алексей ответил не сразу. В прозрачной глубине его зрачков мерцал холодный желтоватый отсвет. И, глядя в эти глаза, Инокентьев подумал, что, хотя сидящий перед ним человек молод, Оловянников, пожалуй, не ошибся в выборе.

— Так как же? — поторопил он.

Алексей медленно проговорил:

— Кто его знает. Нужно справиться.

— Очень нужно! — сказал Инокентьев. — К тому же есть одна тонкость… Почему нам понадобился чекист из другого города? Думаешь, у нас своих не хватает? Хватает! И кое-кто уже проник в организацию. Но связывать тебя о ними не будем. Почему? Скажу тебе прямо, Михалев: похоже, что какая-то контра пробралась в чека! Выяснить, кто именно, — это тоже твоя задача. Потому и нужен человек, которого в Одессе не знают ни свои, ни чужие.

— Понятно. — Алексей тоже вынул кисет и принялся молча свертывать “козью ножку”.

Инокентьев пристально следил за его лицом, ища на нем признаки сомнения или нерешительности. Но лицо парня было замкнутое, малоподвижное, и при всей своей опытности Инокентьев не мог понять, какие мысли бродят у него в голове.

“Крепкий, кажется”, — подумал Инокентьев. Но на всякий случай сказал:

— Давай начистоту. Дело тебе предлагается трудное, опасное дело. Если сомневаешься или не уверен в себе, лучше сразу скажи. Такой случай, как сейчас, вряд ли еще представится, и действовать надо наверняка. Значит, и человек нужен, который на все готов. В одиночку придется работать. Чуть ошибся — пропал.

— Это верно! — сказал Алексей. Он помолчал и вдруг смешливо растянул губы. — Того и гляди, испугаете вы меня, товарищ Инокентьев. Придется домой возвращаться. А ведь дело-то не опаснее других. Давайте уж не передумывать.

— Ну, коли так, передумывать не будем, — сразу согласился Инокентьев. Парень с каждой минутой все больше нравился ему. — В таком случае надо договориться…

Договорились они о том, что Алексей до начала операции поживет у Синесвитенко. Всякие дополнительные инструкции получит позднее. Синесвитенко — бывший красноармеец и личный друг самого Инокентьева. Мальчонка у него смышленый и умеет держать язык за зубами. Алексею выходить из дому не следует…

Они подали друг другу руки. Инокентьев надвинул на лоб выцветшую фуражку-мичманку, на все пуговицы застегнул бушлат, чтобы не видно было армейской гимнастерки, и ушел.

Алексей вернулся к столу, придвинул лампу и взял в руки фотографии.

Наступили дни, которые Алексей Михалев прожил тихо и безмятежно, как не доводилось ему ни разу за последние четыре года. Свободного времени было хоть отбавляй.

Синесвитенко исчезал из дому чуть свет: у него были дела на заводе сельскохозяйственных машин. Вечерами, по дороге домой, он где-то встречался с Инокентьевым, который передавал ему паек для Алексея и неизменное распоряжение: терпеливо ждать.