Жена дитя

его распечатать, Мейнард вздрогнул. На конверте был герб, который он тотчас же узнал. Это был герб Вернонов!

Теперь он распечатывал конверт осторожно, дрожащими руками.

И пальцами, дрожащими, как листья осины, расправил лист бумаги, на котором тоже был герб.

Постепенно успокаиваясь, Мейнард прочел:

«Сэр,

Вашими последними словами были: «Надеюсь, настанет день, когда вы не так строго будете судить мое поведение». Если верно припоминаю, я ответил: «Маловероятно».

Я старше вас и поэтому казался себе более мудрым. Но и самые старые и мудрые могут ошибаться. Я не считаю унижением признаться, что ошибался – и ошибался относительно вас. И если вы согласны простить мое грубое – я бы даже сказал, варварское – поведение, я с удовольствием принял бы вас в качестве гостя. Капитан Мейнард! Я очень изменился с тех пор, как вы в последний раз меня видели – изменился и душой и телом. Я на смертном одре; и хотел бы повидаться с вами до того, как расстанусь с этим миром.

Есть еще кое-то, кто сейчас смотрит на меня и хочет вашего приезда. Приезжайте!

Джордж Вернон»

В тот же день в дневном поезде, уходящем из Лондона на Танбридж Уэллс, сидел пассажир. Он заказал билет до Семи Дубов в Кенте.

Звали этого джентльмена Мейнард!

Глава LXXXIII

Оба обручены

Прошла неделя с той нелепой встречи графа Роузвельдта и капитана Мейнарда в кабинете последнего, и они снова оказались в той же комнате.

Но обстоятельства изменились, и об этом свидетельствовала их наружность.

Оба казались такими веселыми и сияющими, словно вся Европа стала республикой!

Они не только казались, но и были веселы; и у обоих были на то причины.

Граф вошел. Капитан только собрался уходить.

– Какая удача! – воскликнул он. – А я собирался вас разыскивать.

– А я пришел в поисках вас! Капитан, мы могли с вами разминуться! Я бы и за пятьдесят фунтов не хотел этого!

– А я за сто, граф! Вы нужны мне по чрезвычайно важному делу.

– А мне вы нужны по еще более важному.

– Вы с кем-то деретесь, граф? Мне жаль. Боюсь, я не смогу вам помочь.

– Оставьте свои сожаления при себе. Скорее вы попали в такую переделку. Pardieu! Я прав?

– Совсем наоборот! Но я все же попал в переделку, как вы говорите, хотя и гораздо более приятную. Я женюсь.

– Mein Gott! Я тоже!

– Значит, она согласилась?

– Да. А ваша? Но мне не нужно спрашивать. Это та золотоволосая девочка?

– Я ведь сказал вам когда-то, граф, что эта девочка будет моей женой. И теперь имею счастье подтвердить это.

– Mere de Dieu (Матерь Божья! Фр. – Прим. перев.)! Замечательно! Отныне я верю в предчувствия. У меня тоже было предчувствие, когда я впервые увидел ее.

– Ее? Вы имеете в виду будущую графиню Роузвельдт? Вы мне так и не сказали, кого удостоили этой чести.

– Скажу сейчас, cher capitaine, потому что другой такой милой, красивой и достойной девушки вы не видели. Вы все равно удивитесь, когда увидите ее. Но только, когда мы будем стоять перед алтарем. Я как раз пришел просить вас об