Жена дитя

Однако этого он не особенно опасался. Он чувствовал, что она согласится и позволит его гнусному плану осуществиться. А что потом? Что будет дальше?

У нее будет над ним власть, которой стоит бояться, – настоящий Дамоклов меч!

Придется делиться ней с таким трудом добытым богатством – он для этого достаточно хорошо ее знал, – подчиняться ей во всем. Он знал, что она обладает достаточно сильной волей. А теперь она снова вернулась на Роттен Роу и стала одной из самых красивых «наездниц и укротительниц лошадей».

Но было еще кое-что, помимо мыслей о требованиях Фэн; и это кое-что тревожило Свинтона гораздо больше страха наказания. Он отдал бы все, что угодно, даже половину состояния Джули Гирдвуд, чтобы навсегда сохранить при себе будущую жену.

Как ни странно это звучит, но он почти перестал думать о деньгах; впрочем, это не покажется странным, если мы объясним причину.

Странным это кажется, только если вспомнить о характере этого человека. Как ни низок был Свинтон, он безумно влюбился в Джули Гирдвуд – безумно и отчаянно.

И теперь, на пороге обладания ею, он понимал, что нить, на которой держится его счастье, может быть по капризу каждую минуту обрезана.

И этот каприз – воля его оскорбленной жены! Неудивительно, что негодяй видел впереди трудное будущее – тропу, если и усаженную цветами, то обрамленную и смертельными ловушками и скелетами!

Фэн помогала ему осуществить план и добиться почти сказочного состояния; но одним прикосновением она может все уничтожить.

– Клянусь небом, я ей это не позволю! – сорвалось с его губ, когда он курил сигару, размышляя о будущем. И с помощью той же сигары принялся сочинять план, который позволит ему не опасаться вмешательства жены в его будущее.

Сравнительно с планом, который возник в его сознании, попытка двоеженства казалась невинной.

Он стоял на краю канала, крутым берегом которого кончался его сад. Фарватер по другую сторону, и поэтому водная бездна раскрывалась почти непосредственно у него под ногами.

Это зрелище и подсказало ему план. Он знал, что тут очень глубоко. Видел, что вода мутная и не выдаст своей тайны.

На небе луна. Ее лучи падают яркими пятнами на воду. Они проходят сквозь ветви кустарников; луна молодая и скоро совсем зайдет.

Там, где он стоит, в тени вечнозеленой калины, совсем темно; но будь здесь свет, он показал бы, что дьявольский взгляд по-прежнему задумчиво устремлен на канал.

– Должно получиться, – размышлял он, – но только не здесь. Эту штуку могут выловить. Даже если покажется, что это самоубийство, ее могут опознать и связать со мной.

– Это было бы очень некстати! Я не должен показываться на расследовании коронера и давать показания.

– Какой смысл размышлять? При таких обстоятельствах объяснения меня погубят.

– Невозможно! Здесь это делать нельзя!

– Но вообще сделать можно, – продолжал он, – и сделать именно в канале. Не сомневаюсь, что это проделывали много раз. Да, молчаливый лежебока, если бы ты мог говорить, ты бы рассказал, сколько