Бабье лето медвежатника

Над площадью гул, ожесточенные крики. Пенкрофт нервно сглотнул и огляделся по сторонам. Должно быть, так чувствует себя санитар в доме умалишенных, один среди множества вырвавшихся на свободу буйнопомешанных. Чутье подсказывало ему, что сейчас разгорается огонь из углей, годами тлевших под пеплом. Раздул пожар он, Пенкрофт, какими-то своими поступками или словами, и сдержать стихию вряд ли удастся…

– Друзья мои! Не станем отвлекаться, Равиан подождет. Прежде пусть Хильдегард выскажется по существу дела, а уж потом я выложу все, что мне известно. Нелишне бы призвать к ответу Бернса, коль скоро Эрвин прямо указал на него! Ну, и Пробатбикол… Это ведь тоже важно!

Тут началось нечто невообразимое. «Братья-земляки» мигом потребовали расправы над Бернсом и признания Хильдегард во всех грехах и готовы были вырвать у нее это признание, поджаривая ее на медленном огне. И вдруг у самой головы Пенкрофта просвистел нож, пущенный откуда-то из темноты. А с нашим героем творилось невероятное: охваченный безумным волнением и подъемом, он начисто забыл о том, что в действительности ни сном ни духом не ведает о делах филиппонцев, и бросал свои реплики наугад. Возвышаясь над толпой, он ощущал прилив небывалой энергии и власти над людьми. Он сделал шаг вперед и, воздев кулаки, грозно взревел, перекрывая шум на площади:

– Ни ножом, ни пулями, ни убийством из-за угла меня не возьмешь! Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость, и покараю виновных, как они того заслуживают!

«Что же это делается?!» – с ужасом думал Пенкрофт, когда толпа, подхватив его на руки, понесла куда-то. Все размахивали шляпами, кричали «ура!», и он поймал себя на мысли, что и сам начинает верить в ту чепуху, которую несет, и с решимостью и неукротимым боевым пылом готов встать во главе масс и повести их за собою. Весь вопрос – куда?…

Что за странное чувство опьянения, предвкушения победы! Похоже, он и сам впал в дурман, заводя и подхлестывая себя. А заполонившие площадь мужчины грянули какую-то песню! Может, гимн Филиппона? У перекрестка его вновь подсадили на возвышение, предназначенное, очевидно, для уличного оркестра, и потребовали продолжить речь. Видимо, одолевавшие толпу страсти изливались в его словах.

– Говори же!

– Валяй, Бен, мы слушаем тебя!

Пенкрофт сделал шаг вперед и знаком заставил всех замолчать.

– Вот что я вам скажу, люди! Хватит попусту болтать языком, пришла пора действовать! Прошу всех разойтись по домам и обождать, пока я строну лавину, которая погребет под собой гнусную ложь, подлость и все мерзости, изничтожающие город вот уже двенадцать лет!

– Равиан! – взревели бравые парни, с трудом удерживая коней на месте.

– Я ведь уже говорил вам, что сперва необходимо разоблачить измену в наших собственных рядах! – в сердцах вскричал Пенкрофт: дался он им, этот Равиан! – Разберемся со своими делами, а там и до него черед дойдет!

На бочку рядом с возвышением вскочил какой-то тощий, скелетообразный тип и завопил, брызгая слюной от негодования.

– Почем нам знать, правду ты говоришь или арапа заправляешь?! Отродясь был отпетым мошенником, всем бабам в городе головы задурил, а теперь, вишь…

Этого еще не хватало! Впрочем, Пенкрофт мигом заткнул ему глотку, испытанным мастерским хуком отбросив обличителя в гущу толпы.

Успех превзошел все его ораторские достижения… Долго не смолкали восторженные крики, шляпы, как стаи птиц, взмывали в воздух, и наконец взметнулись и купленные второпях ракеты. С неумолчным треском тьму прочерчивали красные, синие, зеленые трассирующие змеи, вспыхивали разноцветные звезды.

Теперь запах пороха стал реально ощутимым. Однако выстрелов пока что не прозвучало.

– Попробуй доказать свою правоту, Бен! – визгливо прокричала какая-то высунувшаяся из окна особа.

– Филиппон – Город молчащих револьверов, а не болтливых баб! – немедленно парировал Пенкрофт.

Его слова были встречены всеобщим одобрительным хохотом. Откуда что берется – эта непостижимая, молниеносная реакция: удачная шутка, боевой клич, вовремя нанесенный кулачный удар? Откуда идет эта сила?

Да ведь она вовсе не его собственная, сила эта! Она вливается в него, Пенкрофта, слагаясь из волевых устремлений множества собравшихся людей, которым нужен предводитель, человек сильнее их всех вместе взятых, способный повести их к цели.

– Боргес остерегал связываться с Беном! – не унималась бабенка. – Неужто не ясно: Бен – мастер заваривать кашу, а мы потом расхлебывай!

– Кстати Боргеса припомнила! – обрушился Пенкрофт на вредную тетку. – Уж чья бы корова мычала, а его – молчала! – разошелся он, подумав, что нелишне будет швырнуть комок-другой грязи в этого зловредного Боргеса. – Стоит мне выложить все, что я знаю, и Боргес без порток припустится из Филиппона как наскипидаренный!

– Верно сказано, Боргес – тип подозрительный!

– Мне давно его рожа не нравится! Айда к Боргесу, и пусть попробует отвертеться!

– Погодите, люди, сначала надо…

Слова его потонули в шуме, возбужденная толпа устремилась куда-то. Пенкрофт отошел в сторонку перевести дух. Голова идет кругом от этой неразберихи в городе. Кто этот таинственный Прентин, заточивший его в Филиппоне и угрожающий ему смертью? Неважно! Сейчас главное – смыться отсюда поживее, иначе того гляди будешь болтаться на суку. В любой момент может выясниться, что он наугад молол всякую чушь.

Нахлобучив шляпу чуть ли не на глаза, Пенкрофт двинулся с твердым намерением выбраться из этого окаянного города. Он был вконец измучен, его терзал голод. Сейчас бы прилечь, отдохнуть…

У аптеки на углу толпилась кучка людей, и аккурат в ту сторону направлялся господин Кёдлингер. Под мышкой он крепко сжимал сломанный зонт, поскольку стоило только по рассеянности поставить его рядом, как зонт сразу же раскрывался. Пожалуй, если простроиться к чудаку, может, и удастся проскользнуть незамеченным.

– Как поживаете, господин Кёдлингер?

– Спасибо, и вам желаю того же. Вам в какую сторону, господин доктор?

– Вон в том доме на углу меня ждет пациент. Он простудился, и я опасаюсь, как бы у него не открылось желудочное кровотечение! – не моргнув глазом, выпалил Пенкрофт.

Кёдлингер гоголем вышагивал рядом с ним, лишь время от времени останавливался и тряс ногой, когда наступал босой подошвой на непогашенный окурок.

– Не понимаю я здешних людей, – качая головой, изрек Кёдлингер. Он застыл на миг, поджав обожженную ногу, что придало ему сходство с аистом.

– Вы тоже? – удивился Пенкрофт. – Хотя, казалось бы, кому, как не вам понять их закидоны.

Сзади послышался странный шум, и, обернувшись, Пенкрофт увидел, что отовсюду с возбужденными возгласами стекаются люди. Не иначе как разыскивают его, поскольку Бернс заявил, что история с Пробатбиколом ему самому не ясна. Впрочем, здесь куда ни ткни, одно ясно: что дело темное… Возможно, жаждущие справедливости граждане Филиппона сунулись к нему домой, наткнулись на околпаченных часовых, а тут заодно выяснилось, что Боргес чист, как младенец, а Хильдегард вообще ни о чем ни сном ни духом не ведает. Словом, обитатели дурдома в полном составе рыщут в поисках его, Пенкрофта.

– Господин Кёдлингер, нельзя ли поживее?

– Спасибо, я уже поужинал… – как всегда невпопад ответил редактор, однако прибавил ходу. Он судорожно сжимал под мышкой зонт, пенсне подрагивало у него на кончике носа, когда он, высоко вскидывая ноги, спешил за своим спутником.

Пенкрофт оглянулся и невольно ускорил шаги. Словно пожар занялся – во всех окнах вспыхивал свет, отовсюду сбегались взволнованные люди, толпа прибывала… Он дружески хлопнул Кёдлингера по плечу.

– Не пробежаться ли нам трусцой, господин редактор?

– Не беспокойтесь, завтра отдам, – ответил Кёдлингер и припустился бегом.

Что за дурь, с какой стати ему вздумалось тащить Кёдлингера за собою? Зачем ему нужен этот чокнутый редактор? Впрочем, не все ли равно? Человек он приятный, безобидный. Опять же, если в ходе преследования утратившие сноровку городские стрелки промахнутся и ненароком попадут в дурачка, – невелика потеря. Подвергать риску какого-нибудь уважаемого человека было бы бессовестно.