Гвен Винн. Роман реки Уай

Она прижимает руки ко лбу, дергает белыми пальцами пряди нерасчесанных волос. Прижимает их к вискам, как будто хочет убедиться, что мозг ее невредим.

Но он в порядке, иначе она не могла бы рассуждать.

– Все вокруг свидетельствует, что я во Франции. Но как я здесь оказалась? Кто привез меня? Чем оскорбила я Бога или человека, что меня увезли из дома, с родины и заперли здесь? Я в тюрьме! Дверь постоянно закрыта! Окно так высоко, что я ничего не вижу! Оно пропускает тусклый свет, который не предназначен для веселья. О! Вместо того, чтобы веселить, он меня мучит, пытает!

В отчаянии она снова садится на кровать, закрывает лицо руками и продолжает свой монолог – но теперь говорит не о настоящем, а о прошлом.

– Нужно подумать! Что я могу вспомнить? Вечер, который так счастливо начался и так несчастно закончился! Жизнь моя кончилась, как я могла бы подумать, если бы о чем-то тогда думала. Но это не так, иначе я была бы не здесь, а на небе, как я надеюсь. Была бы я сейчас на небе? Когда вспоминаю его слова – его последние слова – и думаю…

– Твои мысли греховны, дитя!

Эти слова произносит женщина, которая появляется на пороге, распахнув дверь. Женщина зрелого возраста, в черном одеянии монашки, со всеми принадлежностями: вышивкой на поясе, четками и подвеской на груди в виде распятия. Высокая и худая, с кожей, напоминающей сморщенный пергамент, с лицом, которое выглядело бы отвратительным, если бы не монашеская прическа, которая частично закрывает его и делает менее зловещим. Тем не менее смотреть на это лицо неприятно, особенно из-за его показного набожного выражения. Вошедшую зовут сестра Урсула.

Она раскрыла дверь бесшумно – монастырские двери для этого специально так устроены – и стоит между косяками, как силуэт из тени в раме; одной рукой держит дверную ручку, в другой небольшой том, изрядно зачитанный. Она несомненно подслушивала, прижавшись ухом к замочной скважине, о чем свидетельствуют ее слова.

– Да, – продолжает она, – греховны, очень греховны! Ты должна думать о чем-то ином, а не о мире с его грехами и обо всем остальном, о чем ты думала!

Та, к которой она обращается, не вздрагивает от неожиданного вторжения и вообще никак не проявляет своего удивления. Это не первое посещение сестрой Урсулой ее кельи; не впервые слышит она строгую речь из этих тонких губ. Вначале она не слушала нетерпеливо; напротив, возмущалась – отвечала вызывающе и гневно. Но можно смирить самый гордый дух. Даже орел, когда устает биться крыльями о стенки клетки, может подчиниться, хотя окончательно никогда не покорится. Поэтому плененная английская девушка отвечает покорно и умоляюще:

– Сестра Милосердие, как вас называют, смилуйтесь надо мной! Расскажите, почему я здесь?

– Ради спасения твоей души.

– Но кого это касается, кроме меня самой?

– Ах! Вот здесь ты ошибаешься, дитя мое; это показывает, какой образ жизни ты вела до сих пор и какие люди тебя окружали. Они, грешники, считают всех остальных подобными себе. Не могут представить