Гвен Винн. Роман реки Уай

сположении духа и всем довольна. Авантюристка-француженка добилась цели, к которой долго шла, хотя и ждала не очень терпеливо. Часто смотрела она через Уай на улыбающиеся земли Ллангоррена, как смотрел падший ангел на сад Эдема; часто видела группы людей, казавшиеся ей ангелами, но не павшими, а в милости – ах! В ее представлении больше чем ангелами – это знатные и богатые женщины, в распоряжении которых все, к чему она стремится, все удовольствия мира и чувств.

Эти избранные больше не в поместье, зато она здесь – владеет тем самым раем, в котором они развлекались! И надеется, что они сюда вернутся и будут окружать вниманием и дружбой ее, как окружали Гвендолин Винн. Выросшая при режиме Луи и прошедшая выучку в школе императрицы Евгении (Речь идет о Наполеоне Третьем и его жене. – Прим. перев.), она не боится социального пренебрежения или отчуждения. Да, она не во Франции, а в Англии; но ей кажется, что это не имеет значения. И не без причин. Этика двух стран, такая разная в прошлом, в послденее время опасно сблизилась – с тех пор, как рука, пролившая кровь на бульварах Парижа, втретила дружеское рукопожатие королевы на причале Шербура. Позор этого рукопожатия упал на всю Англию, распространился по ней, как чума; не местная или временная эпидемия, а такая болезнь, которая устойчиво сохраняется и испускает свои зловонные испарения в потоке грязной литературы, в книгах романистов, не знающих ни стыда, ни совести, в статьях газетных писак, в которых нет ни правды, ни искренности, в театрах, которые мало чем отличаются от публичных домов, в биржевых скандалах, пачкающих имена, которыми гордится английская история: – все приметы английской морали быстро исчезают.

Тем лучше для Олимпии, урожденной Рено. Подобно всем живущим разложением, она наслаждается им, процветает в высшем обществе второй империи и восхищается противоестественным чудовищем, которое повсюду рассевает отравленное семя. Видя, как оно расцветает, новая хозяйка Ллангоррена надеется извлечь из этого выгоду. Она не боится неудачи при попытке проникнуть в общество. Это общество больше для нее не табу. Она знает, что десять тысяч годового дохода приведут ее в королевскую гостиную, даже к самим ступеням трона; и мало что потребуется, чтобы попасть в «Херлингем» и в Чизвикский сад («Херлингем» – лондонский аристократический спортивный клуб; Чизвик – аристократический район Лондона. – Прим. перев.). В этом саду она будет не единственным цветком с ядовитыми свойствами и грязным запахом; напротив, будет шуршать юбками среди десятков дам, удивительно напоминающих красавиц Реставрации и Регентсва, похожих на раскрашенный кукол времен Чарльза Второго и Далил Георга Четвертого; смелостью нравов и косметической яркостью не уступающих им.

Жена Льюина Мердока надеется оказаться среди них – снова пользоваться известностью, как в Булонском саду и на балах полусвета.

Правда, местная аристократия пока не признала ее. Ибо в отличие от законов природы, обязательных для животных и растений, периферийные