Том 1. В дебрях Индии (с илл.)

Носорог — самое глупое животное в мире. Просунув свою голову в углубление, он никак не мог понять, что его тело не в состоянии туда пройти, и несколько часов подряд оставался в том же положении, пытаясь протиснуться в туннель и беснуясь оттого, что не может ухватить добычу, находящуюся так близко возле него.

Боб мог бы положить конец этому, сделав несколько выстрелов из револьвера, который по своему калибру должен был произвести на носорога известное действие, но не успел он этого подумать, как в ту же минуту снова опустил оружие. Ему сразу пришло в голову, что пуля, безвредная для всех частей тела колосса, могла убить его на месте, проникнув через глаз в область мозга, и как же ужасно тогда будет его положение! Попав в засаду в узкий туннель, где он едва мог повернуться из-за проникшей туда огромной массы в несколько тонн, которую он не в силах будет вытолкнуть обратно, он вынужден будет ждать голодной смерти, окруженный гнилыми испарениями разлагающегося тела. Настоящее же положение давало ему некоторый шанс на спасение, и даже довольно верный: носорог мог устать, да, наконец, и голод, укрощающий самых свирепых животных, должен был рано или поздно выгнать его на пастбище.

Барнет находился в таком положении, когда даже самые храбрые теряют голову. Согнувшийся вдвое в этом каменном убежище, оглушенный ревом бессильной злобы колоссального противника, он задыхался, кроме того, от тошнотворного запаха, который при каждом вздохе животного заполнял узкое пространство.

Надо сознаться, однако, что энергичный янки с редким героизмом переносил постигшую его судьбу. Когда он убедился в том, что стены его тюрьмы настолько прочны, что могут противостоять всем усилиям атакующего, к нему вернулось его обычное присутствие духа, и надежда снова поселилась в его сердце. Он слишком хорошо знал Сердара и других своих спутников и был уверен, что они явятся к нему на помощь.

Случись это происшествие часом позже, когда он, подкрепившись, готовился бы к обратному путешествию, он мог бы по крайней мере воспользоваться приготовленным вкусным обедом, но злому року угодно было лишить его даже этого гастрономического утешения. Он не мог, разумеется, спокойно думать о двух утках, которых он так прекрасно зажарил и не успел съесть.

— Ах, капитан Максвелл! Капитан Максвелл! — бормотал время от времени храбрый генерал. — Еще один пункт на дебете… Боюсь, что при встрече со мной вы никогда не будете в состоянии расплатиться по моему счету.

И он продолжал мысленно подводить итоги своей бухгалтерской книги.

— Плюс… две утки, поджаренные в самый раз — результаты моей охоты, погибшие по вине господина Максвелла… Плюс несколько часов в глубине этой дыры с носорогом за спиной… по вине того же лица… Что ж, я нисколько не преувеличиваю, — говорил Боб Барнет, продолжая свои рассуждения, которым он мог предаваться на свободе. — Не возьми этот негодяй Максвелл в плен аудского раджу и не выгони он меня при этом из дворца, не было бы и восстания для восстановления раджи; не будь восстания, я не поступил бы на службу к Нана-Сахибу и Сердару из ненависти к англичанам; не поступи я на службу…

Бесполезно приводить дальше это бесконечное сплетение рассуждений относительно случившихся с ним несчастий, в которых великий начальник артиллерии раджи обвинял английского капитана, ненавистного ему человека. Когда он узнал, что в Хардвар-Сикри находится офицер с тем же именем (Максвеллы столь же распространены в Англии, как Дюраны и Бернары во Франции), который командует артиллерией, он воскликнул:

— Это мой молодчик, наверное!.. Только он может совершать такие подлости.

И даже не моргнув глазом, хотя дело совсем не относилось к нему, он прибавил и это к своему счету.

Носорог тем временем устал от принятого им неудобного положения и удалился на середину грота, где, вытянувшись во всю длину и положив морду между передними ногами, продолжал наблюдать за своим пленником.

Это существо, наделенное маленьким мозгом и почти совсем лишенное памяти, отличается удивительно изменчивым нравом, часто переходя от безумного, слепого гнева к полной апатии, а потому не было бы ничего удивительного, если бы он вдруг встал и пошел пастись в джунглях, не думая больше о враге, которого он час тому назад преследовал с таким ожесточением.

Но этой драме не была суждена столь мирная развязка. Наступила ночь, не принеся никаких изменений в положении обоих противников; в гроте царила полная тьма, и хотя Боб Барнет ясно слышал ровный храп колосса, он не смел воспользоваться его сном для побега, ибо в случае неудачи его ждала верная смерть. Он, пожалуй, не прочь был бы рискнуть, не будь уверен, что не пройдет и ночи, как к нему уже явятся на помощь, и что во всяком случае враг его, наделенный значительным аппетитом, как все животные этого рода, выйдет с пробуждением дня на пастбище.

Взошла луна и осветила своими бледными лучами вход в пещеру; в ту же минуту носорог вдруг поднялся, выказывая все признаки страшного беспокойства, и принялся ходить взад и вперед с видимым волнением, стараясь удержать одолевавшую его зевоту, которая у этого животного всегда служит предвестником сильного взрыва гнева. Барнет с удивлением спрашивал себя о причине такой внезапной перемены, когда на довольно близком расстоянии от грота раздался вдруг громкий и звучный крик, на который носорог отвечал злобным ворчанием, не выходя из грота. Кто был этот новый враг, который навел на него такой страх, что он боялся выйти из грота и вступить с ним в бой?

Новый крик, полный гнева, на этот раз раздался почти у самого входа, и в бледных лучах луны, пробивавшихся среди двух скал перед входом в пещеру, показались очертания посланника Сердара.

Барнет, придвинувшийся к самому краю туннеля, который служил ему убежищем, сразу узнал его.

— Ко мне, Ауджали, ко мне! — крикнул он.

Услышав звуки знакомого голоса, слон бросился в грот, подняв кверху хобот и испуская воинственные крики. Он направился прямо к носорогу, который ждал его, съежившись в углу, не вызывая на бой, но и не убегая от него. Страшное зрелище представляли эти животные, полные одинаковой злобы и ярости.

Когда Ауджали подошел к носорогу, последний опустил голову и бросился в сторону, чтобы избежать натиска могущественного противника, но затем с необычайной быстротой повернулся к нему, пробуя всадить ему в живот свой ужасный рог. Слон-новичок попался бы на это, но Ауджали был старый боец, которого начальник королевских дрессировщиков в Майсуре обучил всевозможным видам спорта и борьбы; сколько раз уже на больших празднествах, устраиваемых раджой, мерился он силами с животными такого же рода, как и сегодняшний его враг, а потому ему прекрасно был известен единственный способ, к которому всегда прибегает носорог. Он с такой же быстротой, как и его противник, сделал пол-оборота и повернулся к нему своей неуязвимой грудью, пытаясь схватить его хоботом за рог, но носорог ловко увернулся от него и, повернув направо, попробовал снова нанести ему удар в живот. Это погубило его… Слон, повернув в противоположную сторону и не стараясь больше схватить его за рога, нанес ему такой сильный удар задними ногами, что тот отскочил к скалам и растянулся там. Не успел еще побежденный подняться, как Ауджали подбежал к нему и клыками пригвоздил его к земле. Рассвирепев окончательно, он топтал ногами его тело, ломал кости, разрывал мясо и кожу своего врага, пока последний не превратился в безжизненную и бесформенную массу.

Боб Барнет, вышедший наконец из своей тюрьмы, пробовал успокоить его ласковыми словами; это удалось ему только после продолжительных усилий, до того было возбуждено битвой это обычно доброе и приветливое животное. Слон совершил новый подвиг, и не из самых ничтожных, который должен был пополнить длинный список услуг, оказанных этим благородным животным своим хозяевам или, вернее, друзьям… Последнее выражение мы находим вполне уместным, ибо человек во всем мире не найдет более преданного и верного себе существа, чем слон.