Острова прошедшего времени

– Валерик,– сказала она,– Славка что-то... не знаю, что... В общем, как придет, уткнется... И потом прячет портрет...

– Чей портрет? – спросил я.

– А пойдем вот.– Она потащила меня к себе домой.

«Неужели Славка прячет портрет какой-то девчонки? – подумал я.– Ишь тихоня».

Комната у них маленькая, очень чистая, всегда пахнет вымытым полом и выстиранным бельем. У них прохладно и хорошо.

Славкина мать достала из ящика стола картинку.

– Видишь...– она, как Славка, вытянула ладони. Не знаю, чего мне стоило не рассмеяться.

– Это утконосый динозавр,– сказал я.

– И я так подумала. Нос как у селезня.

– Они откладывали яйца,– стал растолковывать я.

– Неслись... Смотри ты. Вот никогда бы не подумала. А высиживали как?

– Не высиживали. Тогда было жарко, и детеныши сами выводились.

– Просто даже удивительно. Где они водятся? Должно быть, в Африке?

– Нигде не водятся. Они вымерли много миллионов лет назад.

– Как же его сняли?

– Это реконструкция по остаткам ископаемых костей. Славка вам разве не рассказывал?

– Это он прячет. И еще книги у него есть.– Она из-за старого дивана с зеркальцем в спинке достала несколько книг.– Читает тайком и уже одурел, слова какие-то говорит во сне. Даже ест с этими вот книгами.

Это были книги: В. И. Громова «Что было на Земле миллионы лет назад», Б. А. Трофимова «Жизнь в глубинах веков», И. А. Ефремова «Дорога ветров» о работе палеонтологической экспедиции в Гоби. Где Славка их достал? Вот ведь оказался какой скрытный. Никаких штампов на книгах не было. Значит, не из библиотеки.

– Может, Славка станет палеонтологом,– сказал я.

– Кем?

– Палеонтологом. Палеонтология – это наука, которая изучает ископаемые остатки древних животных и растений.

– Копать он должен, что ли? Я хочу, чтобы он стал инженером.

Я понял, что ее беспокоят эти книги. Родители никогда ничего не знают и волнуются совсем не из-за того, из-за чего надо бы. И что Славкиной матери далась эта картинка? Мало ли что Славка может притащить домой. Она, как видно, боится, что он, не дай бог, вздумает стать не инженером, а кем-то другим.

Славку и в школе мало интересовали физика и математика, но ботанику и зоологию он знал лучше всех. А его мать непременно хотела, чтобы он стал инженером. Что я мог ей сказать? Махмут, это я знаю точно, будет физик, вроде дяди Саши. Вот только не знаю, кем буду я.

Когда я вышел из подъезда, увидел Тоньку. Она возвращалась откуда-то вместе с Зельцем. Он вел за руль велосипед, а Тонька шла рядом и что-то ему говорила. Зельц уже отрастил прическу и ничем не отличался от остальных пижонов нашего двора. Как быстро он все это усвоил! Интересно, куда они ходили кататься? Считает его балбесом и ходит с ним, а может, уже не считает...

Увидев меня, Тонька помахала рукой и засмеялась. Я отвернулся от них и пошел к своему подъезду.

Тонька догнала меня на лестнице. Она немного запыхалась, глаза ее блестели, от нее пахло пылью, пыльные волосы прилипли ко лбу и к щекам.

– Здравствуй, Валерик. Да подожди, куда ты так летишь?

Я остановился.

– Ты был у дяди Альберта?

– Был.

– Ну и что?

– Ничего. Завтра в восемь утра отправляемся.

– Куда?

– Не знаю. Если хочешь, приходи.

– И ты еще спрашиваешь...

Не оглядываясь, я пошел вверх по лестнице, хотя мне нестерпимо хотелось посмотреть на Тоньку, на ее серые от пыли волосы. Я уже поднялся на площадку четвертого этажа, когда услышал, как Тонька медленно стала спускаться вниз.

Прежде чем сесть на корабль, дядя Альберт долго объяснял нам, как следовало себя вести в старом купеческом городе и что говорить.

– И чтобы никакой самодеятельности.– Он посмотрел на Тоньку.

Тонька улыбнулась и наклонила голову.

Дядя Альберт сдержал слово. Впервые за пультом нашего корабля сидел Славка. Сзади я видел его побелевшие, видать от большого волнения, уши.

Из трюма доносился могучий низкий гул машины. Мы пристегнулись. Дядя Альберт неторопливо докурил трубку и выбил ее о борт, потом положил в карман.

И вдруг я, цепенея от ужаса, увидел, что Славка передвигает стрелку по шкале времени все дальше и дальше к красной черте – стрелка уже миновала четвертый нуль, пятый, шестой, седьмой, восьмой... Я рванулся к нему, но меня крепко держал брезентовый пояс, сшитый из пожарного рукава. Лихорадочно я стал нащупывать пряжку. И в этот миг щелкнул переключатель.

Привычного толчка не последовало. К горлу подступило тошнотворное ощущение невесомости. В глазах бешено завертелась зелено-голубая радуга. Потом раздался непонятный плеск, шум, ремень врезался мне в живот, нас ударило, и на корабль хлынула вода. Вода разбросала бы нас в разные стороны, если бы не крепкие брезентовые ремни. Мы упали не то в какую-то протоку, не то в болото. Волны, поднятые кораблем, покатились на отлогий песчаный берег. Мы все были мокры до нитки и опутаны обрывками водорослей. Я начал срывать их с себя и отбрасывать, и вдруг увидел, что вокруг шеи зажмурившейся от ужаса Тоньки обвилась плоская сколопендра. Я схватил ее и отшвырнул далеко в воду. Не знаю уж, сколопендра ли была неядовитой, или я как-то так ее схватил, что она не могла меня укусить, но все обошлось. Тонька открыла глаза и тоже принялась срывать с себя водоросли. Только Славка оцепенело сидел перед пультом корабля и с оттопыренных ушей его свисали тонкие зеленые нити, а с редких волос за шиворот стекала вода.

Корабль еще несколько раз качнулся из стороны в сторону и замер. Вода успокоилась, и мы начали озираться.

Дядя Альберт говорил, что мы провалимся в преисподнюю, но то, что мы увидели, мгновенно заворожило нас, как видение волшебной сказки. Прямо из воды поднимались красные и ярко-зеленые хвощи с оранжевыми головками. Выходившие со дна на поверхность растения напоминали мне узоры на замерзшем стекле, только были они не белыми, а зелеными, но такими же причудливыми.

Вода была прозрачной, голубовато-зеленой, на дне вились густые водоросли, среди них сновали рыбы, сверкая золотой и лиловой чешуей.

Вода перемежалась сушей, целыми островами из упавших деревьев, к воде подступали то песчаные отмели, то диковинные кустарники.

Справа метрах в тридцати от нас в воду уходила широкая песчаная коса, а слева из воды поднимались отвесные скалы изумрудного цвета. Я понял, что это какой-то яркий мох плотно облепил камень. Скалы с растущими на их вершинах не то папоротниками, не то пальмами с листьями, похожими на раскрытые веера, отражались в прозрачной воде.

Песчаная отмель от воды полого поднималась вверх к причудливому лесу. Там росли деревья, увитые лианами. Они походили на тисы, пихты, кипарисы и пальмы. А чуть правее отмели берег захватили низкорослые растения. Плотными ярусами громоздились цветы тончайших оттенков – бледно-розовые, желтые, ослепительно-синие, ярко-красные, с лепестками величиной в ладонь. Дальше на берегу росли деревья с ромбической корой разных цветов – глянцево-коричневой, зеленой, как чешуя, отливающей стальным блеском. Их стволы были похожи то на шары, усеянные цветами, то на бабочек. Многие деревья напоминали пальмы с цветной листвой. Здесь, казалось, ни одно растение не повторялось дважды. Никакое воображение не могло представить более яркой и ошеломляющей природы.

Над цветами порхали крупные разноцветные бабочки. Их крылья то сверкали, точно перламутровые, то вспыхивали оранжевым и бирюзовым блеском. Низко над нами пронеслась исполинская стрекоза, сухо прошелестели ее полуметровые крылья. Мы даже пригнулись, увидев ее челюсти и радужные глаза.

В прибрежных зарослях плели сети громадные пауки. В бинокль можно было ясно разглядеть сверкающие неподвижные нити. Над протокой носились неизвестные нам насекомые.

Воздух был душен и тяжел; над лесом, над бесконечными протоками медленно поднималось жгучее солнце, и повсюду навстречу ему разворачивались жирные листья растений, наплывал душный запах цветущих магнолий.