Двадцать лет спустя (с половиной)

Д’Арнатьян и Планше продолжали свой нелегкий путь.

- Гей-гей, вперед мой конь лети, - восторженно напевал Планше, радуясь тому, что не идет пешком.

- Планше, друг мой, - притворно ласковым голоском произнес Д’Арнатьян, - Сделай одолжение, пожалуйста.

- Все что угодно, мон хенераль, - воскликнул Планше, и начал напевать военный марш.

- Заткнись, ублюдок, мать твою! - заорал с плохо сдерживаемым раздражением гасконец. - Мне от твоих песенок выть охота!

Вот в такой непринужденной атмосфере протекал весь путь до Блево.

Оказавшись возле монастыря ближе к вечеру, Д’Арнатьян увидел Амариса, бившегося на шпагах с тремя неизвестными. Д’Арнатьян и Планше, не сговариваясь, направили своих лошадей прямо на ничего не подозревавших злодеев. Те с воплями обернулись лицом к новым противникам и тут же поняли, что так делать было нельзя. Амарис в течение полутора секунд сделал три выпада, и острие шпаги трижды выглянуло из груди у всех троих.

- Ы-ы-ы, - только и сказали они, прежде чем повалились друг на друга.

- Господи, прими их души, - воскликнул Амарис, размахивая внушительных размеров окровавленной и зазубренной шпагой. Затем, он вытащил из-за пояса клещи и принялся рвать золотые зубы у одного из убитых мерзавцев.

- Что вы делаете, аббат, - укоризненно заметил Д’Арнатьян, - ведь вы же сын божий, Амарис, мать твою!

- Это все пойдет на пожертвования для церкви, - отвечал Амарис, взвешивая вырванные зубы на маленьких карманных весах.

- Слушайте, друг мой, - решил взять быка за яй..., в смысле за рога Д’Арнатьян, - Вы хотите стать богатым и возвыситься? - спросил он напрямую у Амариса, прячущего золотые зубы в сапоге.

- И сколько это мне будет стоить? - спросил рассудительный Амарис.

- Пустяки, - отвечал ему гасконец.

- А, это же Планше, - вдруг воскликнул Амарис. Тебе от Базена сегодня по почте прислали коробку конфет, вот, кстати, и она, - он вытащил из-за пазухи помятую коробку.

Жадный Планше тут же разорвал коробку и обнаружил маленькую конфетку внутри. Недолго думая, он засунул ее в рот. Спустя несколько секунд он исчез в клубу черного дыма.

- Ух, ты! - воскликнул Амарис. - А я то хотел ее в унитаз выбросить. В общемонастырский, - добавил он. - А кто из сильных мира сего хочет совершить весьма похвальный поступок, в смысле, облагодетельствовать меня? - спросил он у Д’Арнатьяна, невзирая на громкие крики Планше, лицо которого от копоти походило на грязную негритянскую рожу.

- Замарини, наместник бога на земле, после Папы Римского, - без обиняков ответил Д’Арнатьян.

- А, этот, - все оживление Амариса пропало, как оставленный без присмотра кошелек. - Да он скорее удавится из-за двух пистолей, чем кого-нибудь облагодетельствует. И вообще, друг мой, - Амарис, недовольный тем, что его все время называют Амарисом, погрозил пальцем автору. - К сожалению, друг мой, - он вновь обратился к Д’Арнатьяну, - Я отошел сейчас от мирских дел, и не могу участвовать в авантюрах, это меня может скомпрометировать. - И теперь я не такой, как в предыдущей книге, - добавил он.

Д’Арнатьян в ответ только покачал головой, увидев, как из внутреннего кармана плаща “слуги божьего”, вывалилась надувная резиновая женщина. Так что, если Амарис и изменился, то не очень сильно.

- Жаль, жаль, - огорченно произнес Д’Арнатьян, озираясь вокруг в поисках насоса. Не найдя вокруг ничего, что могло бы заменить этот хитрый инструмент, наш бравый гасконец помрачнел и вскочил в седло своего коня. Однако чья-то заботливая дружеская рука перерезала подпругу пару-другую минут назад, и Д’Арнатьян свалился в куст репейника. Прощальная улыбка Амариса стала еще шире, отчего аббат Д’Эрблю стал похож на похабного барсука, говорящего по телефону непристойности.

- Прощай, прощай, мой старый друг, - сказал Д’Эрблю на прощание, и затем, подождав, пока Д’Арнатьян и Планше исчезли из виду, воровато огляделся и вытащил из другого кармана плаща велосипедный качок.