Мальтийское Эхо. Продолжение (СИ)

- О Флоренции отдам после ужина. А о Венеции... не пишется... А Вера приедет - посмотрим вместе фотографии...

- Надеюсь, письмо написано не так сбивчиво, как твой устный рассказ. Мы с Андреем Петровичем оценим стиль, - бабуля говорила тоном учительницы, хоть и чуть лукаво и мягко улыбаясь.

- Мы с Верой Яновной прочли. Всё замечательно! - поддержал "сетрёнку" Андрей. - От литературных оценок воздержусь. Я в отпуске и оценок, слава Богу, не выставляю.

- Хорошо, я прочту одна. На ночь глядя, - спокойно заключила Мария Родиславовна.

- Я с вашего разрешения пойду отдыхать к себе в комнату. Поезда и самолёты в таком объёме утомили меня, - сказала Ирина.

Вид у неё действительно был утомлённый. Может быть не только дорожная усталость, но и пылкий рассказ о Сицилии были причиной этому. Кроме того, мудрые глаза пани Марии и Андрея Петровича заметили, что упоминание о Венеции было чем-то огорчительно для девушки.

Когда Ирина вышла из столовой, Андрей сказал:

- А я пойду к Платонычу. Он меня пригласил в баню. И на стройку загляну. Можно, тётушка, я поживу тут у вас недельку-другую?

- И годик-другой, и десяток-другой... Я только не знаю, что будет тут... - её лицо стало тревожным. - И зачем новый флигель...

- Что вы имеете в виду?

- Вера приедет - обсудим.

Мужчина отнёс её тревожность на счёт преклонного возраста и продолжил:

- Я ещё обещал Платонычу партию в шахматы. А утром рано пойти с ним на рыбалку... Можно "сынку" пожить в таком "отвязанном" режиме?

- Можно. Взрослый сынок не должен быть пай-мальчиком. Но два условия...

Андрей насторожился.

- Первое: ужинаем здесь все вместе! - она сделала паузу.

- Хорошо. А второе?

- Ты подаришь мне медаль с совой. Как внучке, - её глаза по-детски капризно засветились надеждой.

- Пожалуйста, тётушка! - Андрей вручил "медаль".

Пани Мария глубокомысленно смотрела на кусочек картона. Затем резко вскинула глаза на мужчину:

- Андрей! Я совсем забыла спросить тебя... - глаза стали прищуренными, в них пряталась не забывчивость, а наоборот, ожидание, давно приготовленный вопрос. - Как вы "сработались", - она поморщилась от "неудобного" слова, - с Верой Яновной?

Рентген почти бесцветных глаз пани Марии просвечивал Андрея Петровича. Он начал что-то жевать губами и Мария Родиславовна чуть "нажала на педаль":

- Она тоже изменилась? Мне Иришка сказала, что вы называете Верочку Снежной Королевой.

- Да, есть изменения, - спокойно ответил мужчина.

- Какие? - голос всё требовательней.

- Вот вы, пани Мария, забыли, что ко мне лучше обращаться "ты", а Верочка... забыла где-то букву "с" в своём титуле.

- Ага! Подтаяла?! Стала "Нежная Королева"?! - она хлопнула от восторга в ладоши. - И за это тоже тебе спасибо, рыцарь, - добавила она уже тихо.

Андрей поднялся в свою комнату. Открыл ящик стола, где лежали тетради Г.Н. Он провёл пальцами по ним, потом по паруснику на столе. Много лет он, Андрей, ждал своего "Дозора", своего главного дела в профессии. И интуиция подсказывала, что он на пути к нему, но самое-то главное служение - впереди.

Ему захотелось вдруг, чтобы тут, на столе, были фотографии и Г.Н. и Верочки. И, конечно, своих детей и внуков. "Да, - подумал он. - Эта комната будто рада была вместить в себя то, что вмещает теперь моё сердце."

Андрей Петрович отодвинул висящие перед ним облачко сентиментальности, быстро переоделся, вышел в сад и направился в сторону строящегося флигеля.

Сруб "подрос" и на нём уже были выставлены стропила для крыши. Он окрикнул Дмитрия Платоновича, тот спустился вниз.

- Ну, садись. Сейчас перекурю и пойдём. Банька уже протопилась.

Они сели в старые кожаные кресла под большим навесом возле стройки.

- Трость пригодилась? - спросил моряк.

- Спасибо, очень, - ответил Андрей.

Он рассматривал верстак, мощный, длинный, инструменты под ним. Всё было организовано и продуманно чётко, по-флотски.

- Пойдём. После бани нужно ещё мат тебе поставить, профессор. До отъезда была ничья. Не люблю ничьих!

Когда после бани, чаёвничая, они сели играть, не прошло и двадцати минут, как Дмитрий Платонович сдался. И это на семнадцатом ходу!

Он был в полной растерянности:

- Я был одним из сильнейших шахматистов в нашем пароходстве!

Андрей Петрович успокаивал моряка:

- Вот, смотри, - он вновь расставил фигуры и повторил все ходы с подробным комментарием, объясняя наилучшие варианты из тысяч возможных.

- Ты, Петрович, что - гроссмейстер!? Ты просчитываешь на 25 ходов вперёд!?

- Нет, - растерялся Андрей, вдруг удивившись самому себе. - Я увлекался в юности очень, да и играть люблю, - он сделал паузу. - А матрицу... доску, фигуры так отчётливо просчитываю впервые.

- Давай реванш! - воскликнул горячий моряк.

- Извини, разболелась голова. Потом. И на рыбалку ... не завтра... потом. А на стройку приду сразу после завтрака. С удовольствием!

- Добро! Приходи! Коряги наверху ошкуришь. Чтобы гладкие были!

Покрасишь лаком, - Дмитрий пожал руку Андрею.

Тот взял у Анны Никитичны запасные ключи от парадной и задней дверей усадьбы, попрощался с хозяевами и ушёл.

Близилась полночь. Сумерки сгустились и осели в кронах деревьев причудливыми тёмными одеяниями. Ветер шелестел листвой, и этот шелест более всего напоминал шипение, которое изредка прерывалось чудны?ми "охами и ахами", неведомыми зовами, мало чем напоминающими человеческие. А вот вскрикнули, а вот заплакали...

В доме было тихо. Андрей Петрович осторожно прошёл в свою комнату. Через десять минут он уже спал. Спокойно и крепко, пока под утро, перед самым рассветом не началась гроза, и сон, весьма эротичный, заставил его проснуться в возбуждённом состоянии.

Шесть утра. Рассвело. Гроза кончилась, и над рекой лежал туман. Светлая полоса неба окаймляла картину. Андрей постоял у окна и снова лёг.

"Платоныч рыбачит, наверное. Это нужно очень любить, чтобы в такой влажной среде, среди комаров... А может он среди русалок..."

Он с удовольствием вспомнил сон. Будто он во флигеле, в светёлке с двумя русалками. Те сидят на гладких корягах напротив друг друга и ритмично трутся своими хвостами по отполированным сучкам, и закатывают глаза, и из приоткрытых ртов вырываются сладкие стоны...

"Да, - подумал доцент, - почему, интересно, засыпая, бывает, что думаешь о науке, а снятся... "русалки"

- 29 -

Когда Андрей вошел в столовую, пани Мария и Ирина уже завтракали. Он поздоровался, те ответили:

- Вот видите... видишь, Андрей, мы с внучкой уже завтракаем, не дожидаясь...тебя, сынка отвязанного,- бабуля была весела.- Как провели вечер у Дмитрия и Анны?

- Принят на работу, на строительство флигеля. Подмастерьем.

- Замечательно. А как выспались? Твоя комната приняла тебя? Гроза не мешала?

- Комната уверенно перешла на "ты" со мной. А гроза... Наоборот. Приснились русалки... непозволительно вульгарные...

Мария Родиславовна расхохоталась.

- Восхитительно дерзкие? Головокружительно сладострастные?

- Очень! - признался "сынок" доброй " тетушке".

- Это тебе, Андрюша, не твои совы! Будь осторожней: увлекут, утянут за собой...

Иришке явно не нравился диалог и она не приминула сыронизировать:

-Мы, бабуля, только что говорили о Микеланжело...

- И что с того? Мы просто не касались темы... его "курочек" - парировала пани Мария.

И, обращаясь уже к Андрею Петровичу, пояснила:

- Я вспомнила своего деда, - лицо ее помолодело лет на 30. - Он, когда вышел в отставку, зажил помещиком. Часто после утренних прогулок он говаривал бабушке: "заслушался соловья", "зачитался", но чаще "засмотрелся на молоденькую пастушку". Бабушка никогда не сердилась. Наоборот- всегда шутила: "Мой Генрих - всегда молодой петушок". А он отвечал: "А ты, Моника, моя веселая, маленькая курочка". И они нежно целовались.