Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)

Но вот я увидел скучающее лицо и перекошенный от зевоты рот. Это Захар. Перехватив мой взгляд, он сказал:

— Тоже мне, нашли, чем время занимать. Это твоя идея, Яхонт? Лучше бы кино показали, а то скрипят на разные лады, культуру наводят. Мозги плавятся. — Захар еще хотел что-то добавить, но его шепот потонул в громе оваций.

А на сцене уже стояла девушка, высокая, стройная, с низко опущенной головой. Лица ее не видно, его закрывали прямые, ниспадающие на грудь, волосы. Она стояла и молчала. Молчал и погруженный в полумрак зал. Замерли вскинутые смычки, готовые начать свою нескончаемую песню. Повисла в воздухе дирижерская палочка. Так продолжалось, кажется, минуты две, пока в зале откуда-то издалека еле уловимо послышалась нежная музыка. Она как бы вдохнула жизнь в эту, застывшую на мгновенье, фигуру девушки. Плечи ее постепенно распрямились, руки откинулись назад. Высоко вскинув голову, девушка смотрела куда-то вдаль, словно готовая взлететь и слиться воедино с мелодией музыки. Но вот она бросила взгляд в зал, и словно неожиданно увидев нас, протянув руки вперед, запела. Голос ее был звонкий и чистый. Она пела, высоко запрокинув голову. Музыка волшебствовала. Мне в какое-то мгновенье захотелось встать и взять певунью за руку, пойти за ее песней.

Концерт окончен. И вот уже на месте девушки, которую звали Лидия Кришану, стоял Мирный и благодарил от нашего имени ребят из консерватории. Затем начались танцы под обыкновенную радиолу. Сиротливо в углу стояли скрипки, а музыканты вместе с нами кружились по залу. Я вальсировал с Борисом, в надежде разбить танцующую пару девчат, а рядом мимо меня, словно дразня, уже не первый раз проплывала в танце Лидия Кришану. Она танцевала с Мирным. Ее черные, озорные глаза бросали меня в какую-то непонятную дрожь, от которой я не мог избавиться на протяжении всего вечера.

— Ох, вот дает! — невольно вырвалось у меня при виде Мирного, который лихо, с улыбкой на лице, кружил свою партнершу.

— О чем это ты, Леша? — удивленно спросил Борис и, перехватив мой взгляд, многозначительно протянул:

— А-а-а, вон вы куда смотрите, товарищ Шерлок Холмс! Вы опоздали, — продолжал он подшучивать, — ваш командир оказался проворней.

Я что-то невнятно буркнул в ответ и, кажется, покраснел, чем вызвал у Бориса улыбку.

— Не надо, Леша, оправданий! Все мы видим, — и чем больше Борис шутил, тем меньше следил я за танцем и музыкой и, кажется, пару раз безжалостно наступал своими тяжелыми солдатскими сапогами Борису на ногу.

— Леша, мы так не договаривались. Ты меня оставишь без ног, — не то в шутку, не то всерьез взмолился Борис.

Собственно говоря, мне теперь было все равно: танцевать или стоять на месте, меня уже не волновало, что нашу пару девушек разбили другие курсанты. А так даже лучше. Ты стоишь, а зал кружится, и все как на ладони: и улыбки девушек, и неуклюжие движения наших ребят, а самое главное, я мог беспрепятственно наблюдать за Мирным и Лидой. Она, подхватив одной рукой шлейф своего длинного театрального, цвета морской волны, платья и слегка откинувшись назад, веселая и беззаботная, вихрем проносилась по залу, увлекая за собой Мирного. Круг-другой, и вот они, как вкопанные, встали перед нами. Она разрумянилась, глаза искрились, а Мирный, слегка побледнев и тяжело дыша, но тоже улыбаясь, произнес:

— Что, молодые, на стариках хотите отыграться? А ну, покажите свою удаль. — И, не успев опомниться, я уже кружился в паре с Лидой.

— Ах, вот вы какой, Леша! — произнесла она. И меня удивил ее голос. На сцене он был звонкий, чистый, как колокольчик, а здесь я услышал мягкий, бархатистый и слегка приглушенный.

— Мне о вас много рассказывал Борис. — Она долго и внимательно рассматривала меня своими большими черными глазами.

Нужно было что-то говорить, а я молчал. Проклятая дрожь не давала мне взять себя в руки. И я, кажется, наступил Лиде на ногу. Нет, я танцевать больше уже не мог и, как бы поняв меня, музыка умолкла.

Глава тринадцатая

Всю неделю, дожидаясь субботы, я жил под впечатлением прошедшего вечера. Я сидел на лекциях, а в моей голове звучала музыка, слышался голос Лиды: «Леша, приходите к нам в субботу на вечер в консерваторию. Я буду вас ждать!»

«Приходите, я буду вас ждать!» — все повторял и повторял я.

«Я буду вас ждать», — слышалось мне в словах майора, читавшего лекцию по спецдисциплине.

«Я буду вас ждать», — записал я в конспекте.

— Леха, ты что это за чепуху в конспекте пишешь? — удивился Степан. — Смотри, «пару» схватишь, майор этих шуток не любит.

Опомнившись, я тут же старательно зачеркнул в конспекте ненужную запись. И все же в эту субботу нам не суждено было встретиться.

После лекции дневальный передал мне записку от Бориса. Он сообщил, что знает о приглашении, но вечера не будет: они уезжают на шефский концерт в пограничную зону и вернутся лишь где-то в понедельник.

«Все пропало, — подумал я. — Так может случиться, что я больше ее не увижу. А может, это только предлог, уловка, — обожгла непрошенная мысль. — Да нет же, Борис не обманет. А вообще-то, куда уж мне, — уничтожал я себя мысленно. — Уехали — не уехали, а сходить в консерваторию надо».

Всем давали увольнительные. Я позвал с собой Степана, которому делать все равно было нечего. Борис написал правду: их курс еще утром уехал в полном составе. Вместе с ними уехали и вокалисты.

— Чего ты сюда меня притащил? — возмущался Степан.

— Да я к Борису, хотел кое о чем договориться...

— Знаем мы этого Бориса в юбочке, — с ухмылкой сквозь зубы произнес Степан. — Леха, брось тень наводить. Я это сразу же заметил. Она тебя засушит. Вон какие глазищи, как сливы, — и он зычно рассмеялся. — Пропал теперь наш матрос!

— Поехали-ка лучше ко мне домой, чем молоть впустую, — оборвал я его.

— Домой, так домой, — живо согласился Степан.

Мать, видимо, вся истосковалась за эти две недели, пока я был на казарменном положении.

— Лешенька, сыночек, а я уже не надеялась тебя увидеть, — запричитала она. — Уж чего только не передумала, какие только мысли не приходили в голову.

— Да что ты, мама, успокойся, ничего со мной не случится.

— Как же ничего, сыночек. Ведь ты, что ни день, с преступниками да с бандитами и разными там хулиганами возишься. Глядишь, ненароком и беду какую тебе наделают.

— Мать, — вдруг забасил за моей спиной Степан, — о каких это вы там бандитах говорите? Мы их только по книжкам изучаем. А живых-то и в глаза не видели.

— Ой, что это я, право, причитаю, — вдруг всполошилась она. — Ты с гостем, а я вас около порога держу. Проходите, проходите, милые, — и она засуетилась, приглашая нас в комнату.

— Мам, это Степан, — представил я его матери.

— Вижу, вижу, сынок. Я уж и сама догадалась, что это он.

Степан с удивлением посмотрел на меня.

— Да, я ей рассказывал о тебе, Анваре, Вадиме и Толике, так что не удивляйся.

Степан взял стул, подвинул его к кровати и сел рядом со мной. А мать с нескрываемой радостью посматривала то на Степана, то на меня.

— Родненькие вы мои, да какие же вы красивые да стройные! Всю бы жизнь на вас смотрела, — говорила она, хлопоча возле плиты.

— Занятная у тебя старуха, — вдруг улыбнулся Степан. — А вот моя пока не расспросит, кто да что, да зачем пришел, так и в дом не пустит.

— Лешенька, а ты знаешь, — услышал я голос матери из-за перегородки, — я тут без тебя такого страху натерпелась, ты и представить не можешь. Как это ты в ту ночь отвел Семкиного бандита, а он на следующий день и заявись. «Могу ли я вашего сына видеть?», — говорит, а у меня от страха, Лешенька, и язык отнялся, А он и говорит: «Ты, бабка, не бойся, я тебя не трону. За что же это? Парень мне добро сделал, а я что?»

— Неужели это Криворук? — удивился я.

— А я нешто знаю, как его величать, — ответила мать, наливая воды в кастрюлю. — Я сказала, что ты на службе. Он с тем и ушел. А после этого заявилась Акулька и стала меня упрашивать, чтобы ты в отношении драки шуму не поднимал, а то дескать Семке плохо будет. Я удивилась, ведь Семку-то били. А она ничего не сказала, только заплакала и в ноги кидаться мне стала. Ну ее, — произнесла мать, хлопнув в сердцах задвижкой. — Странные они какие-то. А потом Семка пришел, а ведь сродясь у нас не бывал. Поздоровался. Эдак сидел, сидел, а потом о том же начал, чтобы я тебя уговорила, дескать, он сам виноват в этой драке. В общем, оставь ты их, сынок, в покое. Пусть они сами разбираются, кто прав, кто виноват.