Звездные крылья

«Вот уже поистине на войне, как на войне! — думала Вера Михайловна. — До чего все молниеносно изменилось. Вчера только беспомощная была она в руках врага, а сегодня… Ну, нет! Больше подобных изменений в ролях допускать нельзя!..»

А Ковпак сидел на пеньке, смотрел на пленных и думал думу — сложную и нелегкую. Что касается Берг — ему было все ясно, а вот Лойченко причинил ему боль. Нашелся, значит, и среди советских людей предатель: подло, как иуда, предал товарищей, да еще и деньги на этом хотел заработать.

— Как с ним поступим, товарищи? — спросил Ковпак.

— Расстрелять и все! — послышались голоса.

— Расстрелять?

— Собаке — собачья смерть!

— А может быть, кто думает иначе? — повысил голос Ковпак. — Я хочу слышать.

Партизаны молчали. Подумав, Ковпак сказал коротко:

— Вечером будет суд над предателями.

— Нечего ждать до вечера! — послышались протестующие голоса. — Разве не ясно, что подлецы?

— Ясно. А вот как они подлецами стали — всем узнать нужно, — ответил Ковпак. — Уведите их, хлопцы!

В этот день немцы наседали, как осатанелые. Но не удалось им окружить партизанский отряд. Леса скрыли его лучше верного друга.

Лойченко и Берг были расстреляны через несколько часов после партизанского суда.

Ковпак подписал приговор и сказал:

— Перепишите, хлопцы, и сделайте так, чтобы и немцы, и еще кое-кто ознакомились с приговором. Пусть знают, что предателям нет места на нашей святой земле!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Осенью, когда за невысокими Уральскими горами уже залегла звенящая морозная зима, на завод прибыл первый турбореактивный мотор.

Услышав об этой новости, Крайнев даже не поверил: просто невероятно, как моторостроители могли с такой быстротой его построить?

— Ну, теперь браться надо за работу, уже за конкретную, — весело говорил он, осмотрев новый мотор. — Мешкать нельзя. Нужно, чтоб наша армия как можно скорее получила новые реактивные самолеты.

Это верно. Мешкать нельзя было ни минуты. Под Сталинградом фашисты уже вышли к Волге. Начиналась самая крупная битва второй мировой войны, и Крайнев был убежден, что если бы там в это время были «его» самолеты, победа пришла бы скорее.

Но об участии таких самолетов в боях он мог лишь мечтать. Проект новой машины только начинал превращаться в металл. Но зато это была уже подлинная работа, осуществление идеи, которая долгое время волновала умы многих конструкторов мира.

Инженеры начали работать напряженно, лихорадочно. Ночевать дома теперь никому не хотелось, всех тянуло в институт, тем более, что с фронта все время приходили неутешительные вести. На Сталинграде и на будущем первом реактивном истребителе сосредоточены были отныне помыслы всех работников института.

Но если не считать новой задачи и особого подъема в работе, все шло по-старому, и инженер Кервуд каждый день приходил к Крайневу и Марине, расспрашивал о новостях и демонстрировал свои успехи в овладении русским языком. Можно сказать, что события на фронте никак не отражались на его настроении.

Однажды он, как обычно, появился в кабинете Марины.

В тот день наши войска в Сталинграде сдали несколько улиц. Это был черный день для советских людей, и мистер Кервуд выбрал явно неудачное время для своего посещения.

Марина сидела за столом и даже не улыбнулась вошедшему. Меньше всего сейчас интересовал ее мистер Кервуд. Но раз он уже пришел, приходилось быть вежливой.

— У вас сегодня плохое настроение, — сказал Кервуд, усаживаясь. — Слышали, какая сегодня нехорошая сводка?

— У меня такое впечатление, что это сводка доставила вам радость.

— Вы ошибаетесь, — спокойно возразил Кервуд, — радости она мне не доставила, но вызвала некоторого рода соображения… Я хочу вам предложить поехать работать в Америку, — сказал он после короткой паузы. — Не смотрите на меня с таким возмущением. Я не предлагаю вам предательство. Я хочу, чтобы вы поехали к нам вполне официально. Гарантирую все — славу, богатство, право быть творцом новейших самолетов в мире. Если будет на свете знаменитый человек, то это будет Марина Токова, известный, нет, более того — прославленный инженер…

Слушая Кервуда, Марина прислушивалась к себе. Его слова будили в ней давно забытые честолюбивые мечты. Будили, но не разбудили. Все это прошло давным-давно, и красноречие американца не оставляло ни малейшего следа ни в ее мыслях, ни в ее душе. Она искренне была счастлива, что стала более крепкой и стойкой за время работы в коллективе института. Эта радость придала твердости ее словам.

— Вы можете оставить при себе все свои предложения, — сказала она, — ваша фирма никогда не увидит меня своим сотрудником. Мне не нужно ни ваших денег, ни вашей славы. И вообще довольно об этом.

Кервуд искренне удивился. Долгие месяцы, проведенные им на заводе, все еще ничему не научили его. Поэтому он сказал:

— Но вы должны мне твердо обещать: когда немцы разобьют Россию и вам придется бежать, — вы поедете только в Америку и будете работать именно в нашей фирме.

Когда смысл сказанного дошел до сознания Марины, у нее от возмущения стиснуло дыхание. Медленно, не сводя глаз с американца, она поднялась со стула.

— Слушайте, вы! — раздельно произнесла она. — Уходите отсюда и больше никогда здесь не появляйтесь. Вы нас не знаете. Если б даже я осталась совсем одна во всем мире, то и тогда я дралась бы против фашиста, против врага, до тех пор, пока руки держали бы оружие. Вам ясно? Так и передайте всем вашим фирмам. А сейчас — вон отсюда! Вон! — крикнула она.

Марина была так взбешена, что Кервуд счел за лучшее поспешно ретироваться. Считая себя оскорбленным, он пошел жаловаться Валенсу. Инженер не чувствовал за собой вины. С его точки зрения он совершил любезность, предложив Марине работу на всякий случай.

Зайдя к Валенсу, он рассказал ему все, что произошло в кабинете Марины. Корректный, сдержанный Валенс молча выслушал его, только лицо у него потемнело. И тогда Кервуд повторил свое предложение — на сей раз уже несколько в ином варианте: оно касалось всех работников института, включая и директора.

Когда он кончил, Валенс сказал:

— Мне нечего добавить к словам товарища Токовой.

Во всяком случае мы будем драться до конца, к ни о чем другом говорить незачем. К тому же я уверен, что под Сталинградом немцы будут разбиты.

Кервуд только пожал плечами, сухо, как никогда, попрощался и молча вышел. Валенс сразу же написал в Москву письмо, в котором просил убрать с завода и отправить в Америку инженера Кервуда.

Через несколько дней пришла телеграмма, и Кервуд получил приказ о выезде. Он решил зайти к Марине. Ему казалось неудобным уехать не простившись.

— Вы читали газеты? — закричала девушка, как только он переступил порог.

Кервуд отрицательно покачал головой. Тогда Марина подбежала к нему и показала газету.

— Вот это и передайте своей фирме, — воскликнула она.

— «Разгром немцев под Сталинградом», — прочел Кервуд на первой странице.

— Выходит, предложения мои были преждевременны? — сказал он, поклонился и вышел от Марины в очень скверном настроении.

Эта сцена повторилась еще в нескольких кабинетах, куда Кервуд заходил прощаться. И в тот же день он уехал, так и не осуществив основной цели своей поездки.

В партизанском соединении, которым командовал генерал Ковпак, как, впрочем, всюду, где только были советские люди, сталинградский разгром немцев встретили словно радостный праздник. Значит, скоро конец! Значит, недалек тот день, когда Советская земля освободится от фашистской погани.

Многое изменилось здесь за последнее время. Теперь уже не приходилось скрываться в лесах при приближении немецких дивизий. Партизаны смело встречали фашистов огнем и принимали бой, зная, как добиваться победы. Прошло то время, когда немцы могли безнаказанно наступать на плохо вооруженных бойцов. Все, включая и артиллерию, имел на вооружении Ковпак. Недаром же столько рейсов сделала в далекий партизанский тыл авиационная часть подполковника Полоза…