Приключения 1969

И Молодцов получил еще одну шифровку.

Среди однообразных цифровых колонок важнейшей для него была выписанная от руки. Кто-то сложил столбик цифр. Но результат сложения не исчерпывался обозначенной под чертой суммой. Свои коррективы должна была внести еще и бомбардировочная авиация.

У поворота на Нежинскую Молодцов зашел в табачный ларек. Папиросник начинил противоникотинными фильтрами пачку «Тройки». Под фильтрами была «начинка» посущественнее. Сообщили: Яша Гордиенко будет ждать Молодцова, как всегда, на Приморском бульваре у пушки. Но до этого нужно свести все полученные сведения в шифровку для Москвы, чтоб ее передали сегодня же. Пришлось зайти на одну из конспиративных квартир.

Дом оказался полуразрушенным — стены растрескались, осели, но спрятанный в одной из отдушин флакончик специальных бесцветных чернил, к счастью, уцелел. Шифровку Молодцов разместил в междустрочьях газетной передовицы.

На Приморский бульвар отправился уже под вечер. Еще издали услышал зазывной мальчишеский голос:

«Чистим, драим! Гуталин «экстра» маем!..»

— Сидайте, пан офицер, сидайте! — паренек смахнул с каменного парапета пыль.

Офицер застелил парапет четвертушкой газеты, шепнул:

— Газету отправишь в колодец. На Военном спуске зайдешь к сапожнику, передашь эту марку.

Расплачиваясь с чистильщиком, офицер протянул пареньку купюру с оторванным уголком.

— Добавишь: «Вечером в «Черной кошке».

Нелегко будет пробраться в Нерубайское к колодцу даже бродячему чистильщику сапог, но не впервой пареньку морочить фашистам головы. В ком, в ком, а в Яше Молодцов уверен. Полетят в эфир точки и тире. О многом расскажут они сегодня Григорию.

«Ша нуар». На круглой подвешенной, как медальон, вывеске — взгорбившаяся, будто перед собакой, сверкающая глазами черная кошка.

С первых же дней оккупации открытый предприимчивым буфетчиком Милашевичем и парижанкой, содержательницей притонов мадам Шарлье, полуподвальчик стал местом пьяных оргий, сомнительных встреч.

Не верилось Владимиру, что всего несколько недель назад он сидел в этом полуподвальчике с портовиками, уславливался о паролях, явках, подпольных кличках. Девушка в солдатской гимнастерке подавала незатейливый обед.

А теперь…

Владимир сидел за столиком неподалеку от эстрады. И вдруг:

— Господин капитан?!

Молодцов не сразу понял, что обращаются к нему. Откуда взялся этот лейтенантик? В зале ведь не было ни одного немецкого офицера. В Одессе их вообще мало. Поэтому и избрал Молодцов немецкую форму: к арийцу никто придраться не осмелится, но встреча с немцем, даже с низшим по званию, была уже некстати.

— Господин капитан, очевидно, приезжий? — подвыпивший лейтенант присел на краешек свободного стула.

— Как вы догадались? — с благосклонной усмешкой спросил «приезжий».

— «Перышки», господин капитан… У нас они, извините, в пыли; на вас — как из ателье. Господин капитан, просим оказать честь! — он указал на завешенный драпировкой угол.

Лейтенантик был, по-видимому, из молодчиков, которых даже сами нацисты называли «неистовыми». Пренебречь приглашением такого субъекта было опасно.

За продолговатым столиком сидели еще два немецких обер-лейтенанта. «Гость» отрекомендовался сдержанно: «Прибыл по делам службы из Берлина». Выпили за фюрера, за Третью империю, за победу, а разговор все не клеился.

— Уж это одесское небо, — сетовал один из обер-лейтенантов, в летах, с искривленными подагрой пальцами. — Осенью как сосулька: кап, кап. А чем радует небо берлинцев?

— Да тоже, как говорится, ни дождь, ни снег…

— Давно здесь?

— Не очень…

Подагрика явно что-то настораживало, видимо, акцент. Надо было как-то выкручиваться.

С эстрады донеслись залихватски-блатные куплеты.

«Приезжий» недвусмысленно намекнул, что к одесским песенкам и «аккомпанементу», при котором взлетают на воздух целые комендатуры, прислушиваются в самой имперской канцелярии. Засим он собирался откланяться и пойти по делам, но пожилой обер-лейтенант успел наполнить бокалы вновь и предложил выпить за фюрера вторично. По-рыбьи холодные глаза его буквально сверлили Владимира. «Уж не абверовец ли?» — невольно подумал Молодцов. На одной из предыдущих встреч осведомленный в делах войсковой разведки Курт говорил о предстоящем проезде через Одессу абверовца по кличке «Ричард». Операция, которую он должен возглавить, значится под шифром «Эдесса». [12] «Попробовать намекнуть… Знает — отвяжется; не знает — не поймет», — решил Владимир и, подняв бокал, многозначительно произнес:

— История знала доблестных рыцарей Эдессы. Вас, господа, разнит с ними лишь… одна буква!

Каламбур польстил всем, а подагрик даже склонился перед Молодцовым в почтительной позе. Что-то о предстоящей операции он, видимо, знал.

Воспользовавшись моментом, Владимир раскланялся и вышел в зал. У дверей в гардеробную его ждал адъютант штандартенфюрера с челкой и усиками под Гитлера. Такое подражание, по словам самого же Курта, «подчеркивало фанатизм и устрашало фанатиков».

Перебросившись несколькими словами в коридоре, они вышли во двор, и через полчаса черный «опель» мчал их уже по Дерибасовской.

То были старые пристанционные пакгаузы, наполовину сгоревшие, развалившиеся от бомбежек. Они тянулись вдоль путей и упирались в станционную ограду у будки стрелочника. Ребята из Яшиного отряда проделали в ограде незаметный лаз и подбирались по развалинам пакгаузов почти к самой станции.

Под осевшей крышей одного из амбаров оборудовали пост наблюдения, дежурили поочередно, менялись в предрассветные или вечерние сумерки.

Никогда еще не казался шестнадцатилетней Лиде таким долгим ноябрьский день. Пролежала на прелой соломе целую вечность, а небо на горизонте все еще розовело.

Наконец послышался шорох.

— Кто? — тихо спросила Лида.

— Я, — так же тихо ответил из темноты голос.

Лида узнала его — пришел Яков. Подполз ближе:

— Ну как, страшно?

— Страшно, — призналась девушка. — Мышей знаешь сколько! Одна чуть за шиворот не заползла, и крикнуть нельзя.

— Ну, мыши не фашисты! — рассмеялся Яша.

Девушка вынула из кармана, положила перед Яшей завязанный двумя узелками платочек.

— Что это?

— Считай… Зернышки — танки, чешуйки — пушки.

Яша пересчитал содержимое узелка.

— Сколько гонят, гады! — вытряхнул чешуйки, зернышки, вернул девушке платок. Огорчилась:

— Зачем вытряхнул-то?

— А что?

— Съели бы!

Яков вывернул карманы, извлек два завалявшихся кусочка сахару, корку хлеба, протянул виновато:

— Вот… ешь.

Он отполз в другой угол, принялся разглядывать стоявшие на запасных путях эшелоны. У одного из составов прохаживался часовой. На платформах угадывались силуэты каких-то бутылей, ящиков.

Яша вышел на перрон, подбежал к человеку в малиновой фуражке, приглушенно, быстро спросил:

— Не нужны ли господину начальнику смазчики?

— Нужны сцепщики, — так же приглушенно ответил тот.

— Могу быть и сцепщиком, — закончил пароль паренек. — Что передать?

— Семнадцатого… двадцать тридцать ожидается люкс-эшелон. Прибывает новое начальство комендатуры. Эшелон будет сопровождаться конвоем охранных дрезин. Семнадцатого… двадцать тридцать, — повторил человек в малиновой фуражке. — Не перепутаешь?

— Нет.

— Постарайся передать сегодня же!

У станции Дачная оранжевый экспресс с прицепленными сзади багажными вагонами остановился. По путям сновали люди с красными фонарями. К трем загруженным песком платформам подгоняли маневровый толкач-«нефтянку». С унынием обреченного повизгивал его гудок. Своей возможной гибелью балластовый состав должен был предотвратить крушение люкс-эшелона. На запасном пути стояли вооруженные пулеметами автодрезины. На одну закатили даже малокалиберную пушку. У дрезин молчаливо отплясывали продрогшие на ветру солдаты. Ощетинились стволами крупнокалиберных пулеметов багажные вагоны. Два пулемета высунулись из тендера паровоза. Разноголосо прокатилась вдоль состава команда: