«Граждане, воздушная тревога!»

Я молча возвращаю приказ Югову.

— Среди захваченных ими европейских столиц Москвы не будет, — говорит он. — Немецко-фашистское наступление на Москву остановлено в пределах восьмидесяти — ста километров. Но они готовятся к новому. Для него и выпущено это пышное обращение к солдатам. А в переводе на цифры оно означает свыше пятидесяти дивизий, в том числе восемнадцать танковых и моторизованных, и тридцать три пехотных.

— А у нас?

— Ежедневно подбрасываются подкрепления из резерва. Не только выстоим, но и разгромим. В общем, считай, что ты уже работаешь у нас. Тоже на фронте. Понятно? Удостоверение твое уже готово: с сегодняшнего дня ты — наш сотрудник… Кстати, потому я тебе и разрешил на допросе присутствовать… А сейчас — на обыск к Сысоевым. Напарника я тебе дам, а понятых подберешь на месте. Все ясно?

— Все.

— Ну а потом займемся Сысоевым. Если эта стерва говорит правду, я думаю, что он прочно залег в подполье. При его связях с воровской бандой сделать это ему нетрудно В таком случае объединимся с угрозыском. Там — подходящие ребята…

10. На Петровке, 38

Я проспал два часа после разговора с Юговым. Меня разбудили три звонка — мои «позывные» в коммунальной квартире. Вошел человек в свитере под горло, в старенькой кожанке, чуть постарше меня.

— Безруков Павел, — представился он, — оперуполномоченный из МУРа.

Я провел его в свою комнату.

— Извините, если я оденусь при вас, — сказал я.

— Мне Стрельцов приказал: так, мол, и так, пойдешь напарником к Глотову… И давай бросим это «вы». Никто никому не начальство.

— Ладно, — согласился я. — Пошли будить понятых.

Я постучал к Мельникову. Оба они с женой уже встали. Я представился им — в новой уже роли, показал удостоверение.

Замок у Сысоевых пришлось взломать: ключей у нас не было. В комнате чисто. Мебель стояла, как прежде у Пахомовых. Прибавилась только пишущая машинка. В ящике письменного стола нашли патроны к нагану Сысоева. И никаких бумаг, даже записей в блокноте не было… Словом, обыск ничего не дал, кроме пачки отпечатанных и где-то размноженных на стеклографе листовок…

Результаты обыска, как я и предполагал, Югова не обрадовали.

— Самого главного, мужички, не нашли — ниточки, которая привела бы нас к Сысоеву.

— А листовки? — спросил я. — Прямая улика для Хельги Мюллер. На допросе же она об этом ничего не сказала.

— Улик против нее и так достаточно, дело уже в трибунале. А листовки эти я передам прокурору. Они, кстати, так же пахнут, как и та, которую ты приносил мне…

У нас в квартире после обыска у Сысоевых все жутко перепугались. Пустить в дом фашистских разведчиков — все равно что кобру откуда-нибудь из Каракумов. Да и ко мне отношение соседей несколько изменилось. Не то чтобы меня стали бояться, но вели себя более осторожно и сдержанно. Разговоры о положении на фронтах при моем появлении на кухне или в «курилке» вдруг смолкали, или говорившие меняли тему разговора. Наш понятой Мельников даже сказал мне наедине:

— Послушай, Вадик, а зачем ты переменил профессию? Я понимаю, что это почетно, но страшновато все-таки.

— А я рад, Михаил Михалыч. В газете я работал не по специальности. Ведь я юрист по образованию, вы знаете. Кончил юридический. Естественно, что работа следователя НКВД меня больше устраивает.

Одна Лейда восторженно оценила мою новую роль. Она даже обняла меня и поцеловала в щеку.

— Поздравляю, Вадим. Теперь у тебя настоящая профессия — героическая и романтичная.

Глаза ее при этом лучились нескрываемым ликованием…

…Стрельцов принял нас сразу.

— Забавная вещь получается: ваши дела к нам идут, наши — к вам… Наверно, сейчас так и должно быть. Значит, и силы нужно объединять… С Безруковым тебе хорошо работаться будет, — сказал он. — В Москве сейчас воровское отребье оживилось. Некоторых мы расстреливаем на месте, если ловим с поличным. А некоторых сами ищем… Так вот, есть у нас свой человек, он нам сообщил: готовится ограбление районного отделения Госбанка. Да то ли сам он не поспешил, то ли узнал поздно, но к ограблению мы не успели. Водитель и кассир застрелены, машина с деньгами исчезла…

— С концами? — спросил Безруков.

— Один кончик есть. Кассир сумел, пока жив был, одного из бандитов подстрелить. Не насмерть. Ну, разговорился, когда в себя пришел. Клянется, что в банду случайно попал, дружок его затащил.

— Какой дружок?

— Некий Сидоров Иван по кличке «Тьма». Личность нам и до войны знакомая. Карманник. А вот теперь, как видите, бандитизмом занялся. Наш подстреленный с этим Сидоровым примерно с полгода в одном лагере провел, пока того не перевели А здесь, говорит, встретились как раз накануне налета. Тыла и уговорил его…

— Врет, — убежденно заявил Павел.

— Может, и врет, — легко согласился Стрельцов. — Да не в том суть. А суть, братцы мои, в том, что этот врун, как ты. Паша, считаешь, кончик нам и дал. Сообщил, что бандиты встретятся в субботу для дележа госбанковской выручки. И адресок не скрыл. Там мы их и постараемся взять.

— Можно мне участвовать в операции? — спросил я. Спросил и подумал: а что скажет Югов? Еще одна мальчишеская выходка…

А Стрельцов словно подслушал мои мысли.

— Я-то не против, — сказал, — да только у тебя другое начальство. Я ему, конечно, доложу о твоем рвении, а уж он пусть решает. Уяснил?.. Лады… А вот насчет Паши Безрукова есть у меня иной план. Вот какой, слушай, Паша, внимательно. Орудует в Москве одна банда — специалисты по квартирам эвакуированных. Есть шанс внедрить в нее своего человека. Ну а Безруков, во-первых, человек с большим розыскным опытом, а во-вторых, его в воровском мире никто не знает. У нас есть один бывший дезертир на примете. Он хочет вернуться на фронт, но мы пока его задерживаем. Он и введет в банду нашего человека. А им может быть и Паша Безруков.

Безруков с места подал реплику — всерьез, без улыбки:

— Значит, я должен стать штрафником-дезертиром?

— А что, трудна роль? — усмехнулся Стрельцов.

— Я не о трудностях роли, а об ее подготовке. Во-первых, почему штрафник? Ну, скажем, к началу войны сидел в предварилке, как соучастник кражи. Придумать здесь можно. Затем — воевал в штрафной роте, и, мол, осточертела мне эта война. Во-вторых, я должен знать, кто был и кто сейчас комполка, кто кого сменил в штабе, кто политрук. Все это надо обдумать до мелочей.

— Сделаем. Всю ниточку проверим, до последнего узелочка. Хорошо бы тебя, кстати, посадить как дезертира. Денька на два, а потом ты сбежишь, допустим, украв мотоцикл у зазевавшегося милиционера. Легенда для банды первосортная. А когда примут тебя как своего, начнешь операцию. Какое у тебя задание? Прежде всего узнать, связан ли с бандой ваш Сысоев, Так что, Паша, готовься к большому делу и держи связь со мной или с Юговым. А лучше всего с обоими, потому что дела наши переплетаются и заинтересованы в этой плетенке мы оба.

Хорошо готовил свою плетенку Стрельцов, и не зря меня подключил к нему Югов…

Потом мы предстали перед Юговым.

— Поговорили? — спросил он.

— Так точно, — щегольнул я военным оборотом.

— Знаю уже. И далеко не все одобряю. Насчет Безрукова — тут сомнений нет: готовьте легенду. Приготовите, до мелочей разработаете — обсудим. Здесь, кстати, можно выйти на Сысоева — есть шанс… А с тобой, Вадим, хуже. Зачем тебе лезть на рожон? Пострелять захотелось?.. Стрельцова я понимаю, у него людей мало. А ты?

— Иван Сергеевич, — зачастил я, — а вдруг там Сысоев будет? Именно там, а не по линии Безрукова, а?

— Ну и что? В уголовном розыске люди опытные, не тебе чета. Возьмут твоего Сысоева, а ты его допросишь. Идет?

— Не очень, — не стал я кривить душой.

— Ладно, — неожиданно легко согласился Югов — Иди со Стрельцовым. Дело, в конце концов, общее: Москве легче станет, когда мы эту грязь выметем. Такую оперативность диктует, если хотите, приказ об осадном положении… Только, Вадим, одно условие: не лезь поперед батьки в пекло. Следи не только за живыми, но и за мертвыми. Бывают такие мертвецы, что и воскреснуть могут, если их на мушку не взять…