Подарок охотника (рассказы)

Дед, оказывается, не манил, а пугал уток искусным подражанием свисту крыльев «пикирующего» сокола, и утки снижались к воде.

Подмосковье, город Раменское, 1954

МЕЧЕНЫЙ

С высокого холма небольшое озерцо хорошо просматривалось. Его топкие, заросшие пожухлой осокой берега как бы вросли в распластавшиеся скошенные пойменные луга, и если бы не белокрылые волны, выбрасывающие на отмель бурые водоросли и желтовато-молочную пену, то по сравнению с другими озерами оно казалось бы не озером, а громадной мутной лужей. По всему лугу, словно соломенные крыши хат, густо торчали стога. А далеко за стогами, сливаясь с синеватой дымкой леса, едва проглядывалась узкая полоска реки. Промозглый осенний ветер гнал над стогами брюхатые тучи и доносил с реки приглушенные погодой и расстоянием редкие одиночные выстрелы.

«Неужели ухлопали?!» — внимательно всматриваясь слезящимися от ветра глазами в волны, забеспокоился я.

«Ведь только вчера его видел. Может, где притаился?» — появилась надежда, и я до рези в глазах ощупывал взглядом каждую кочку на берегу и каждый листочек кувшинок на волнах. Но напрасно — Меченого нигде не было...

Впервые увидел я его весной. Возвращался я тогда домой с реки и на это озерцо завернул на выстрелы: кто-то так палил из ружья, что можно было подумать, будто он отстреливается от волчьей стаи.

Когда я подошел, то увидел на берегу здоровенного, взмокшего от пота, красномордого детину. Он был без шапки, в расстегнутом замасленном ватнике и забрызганных грязью болотных сапогах. То и дело смахивая рукавом ватника пот с лица, детина суетливо бегал вокруг озера, стрелял на ходу и после каждого выстрела безбожно матерился.

В центре озера, как поплавок, то появлялся, то исчезал селезень-чернеть. На кончике его носа ярко выделялось белое пятнышко, как будто кто ради шутки поставил ему метинку белилами. И это пятнышко так казалось не у места, что невольно вызывало улыбку.

«Меченый,— улыбнулся я, глядя на его нос.— Как ты попал сюда, бедолага? Ведь такие, как ты, обычно облетают это место далеко стороной. Хорошо было бы, если бы ты уцелел и здесь прижился... Но как мне унять рыжеголового стрелка?» Так стоял я, рассуждая, и не знал, что предпринять.

А Меченому было не до рассуждений. Он каким-то особым чутьем улавливал то мгновенье, когда детина нажимал на спусковой крючок, и за сотые доли секунды до выстрела успевал уйти от дроби под воду.

Единоборство продолжалось долго. Мои уговоры не помогали, а неписаный охотничий закон был на стороне детины; он подбил, его подранок.

— Все равно добью! Растуды т-твою...— гремел вслед за выстрелами мат разъяренного горе-охотника.

А Меченый словно насмехался над своим мучителем: то высунет из воды нос с белым пятнышком, то покажет хвост цвета сажи и снова уйдет под воду.

— Больше полусотни высадил, чтоб ему сдохнуть! — подходя ко мне и смахивая красной волосатой пятерней пот со лба, прохрипел детина.— Целый литр водки что псу под хвост вылил! Бей теперь ты, а то патронов у меня мало осталось, убьешь — разделим: не упускать же такой вкусной жарехи...

Я стоял, смотрел на него и думал: «Словами такого не проймешь, и закон на его стороне, придется пойти на хитрость».

— Нет уж, спасибо за приглашение, я еще не совсем с ума спятил,— сказал я.— Трать сам свои последние патроны по такой мелочи, а я пойду к реке. Слышишь пальбу?! Там по крякашам палят...

— Да ну!.. — разинул рот детина. — А я-то, дурак, столько патронов... — запричитал он и, плюнув в сторону подранка, заспешил к реке. Я даже не ожидал, что мне так легко удастся провести мордастого хапугу, и когда он ушел, я долго смеялся: на реке палили по распитым бутылкам.

Так остался Меченый жить в этом озерце... На следующий день я пошел его проведать. Но чтобы не беспокоить подранка, решил посмотреть на него только издали и прихватил с собой бинокль.

Увидел я его на берегу, меж начинающих зеленеть кочек. Плотно прижавшись к земле, Меченый сидел не шевелясь. Я даже вначале подумал, что он мертв, но когда над ним, весело играя, прошмыгнула партия чирков-трескунков, Меченый, склонив голову набок, посмотрел им вслед.

«Жив! — обрадовался я, рассматривая Меченого в бинокль. — Вот как бы только за эти дни на него кто не наскочил... Нужно будет чаще наведываться. Ведь у слабого, как известно, врагов хоть отбавляй, а особенно у обессиленного подранка.

Беда пришла нежданно.

На третий день я влез на холм и поднял бинокль. Меченый сидел на том же месте. По берегу, у самой кромки воды, важно разгуливали серые вороны. Некоторые останавливались и, заметив в выброшенных на отмель водорослях ракушку, подскакивали к ней и с жадностью расклевывали. Но вдруг одна ворон повертев головой, оттолкнулась от земли и полетела в сторону Меченого. Увидев притаившегося подранка, повисла над ним и так раскричалась, что даже я с холма услышал ее злорадное карканье. Вся стая моментально взвилась в воздух. Эти остроносые проныры, если где обнаружат поживу, не отстанут. Снизившись над съежившимся подранком, воронье, не мешкая, двинулось в наступление.

Я подоспел вовремя: еще бы немного, и Меченый был бы задолблен. Они так жаждали полакомиться беззащитным подранком, что мне даже удалось подползти к ним на выстрел. Хотя стрелять пришлось издалека и крупной дробью, но все же две разбойницы поплатились за свою жадность. Убитых ворон я подвесил недалеко от Меченого на куст боярышника: к своим мертвым сородичам из-за боязни подвоха эти осторожные птицы обычно близко не подлетают.

Я подошел к Меченому и осмотрел его. Изрядно потрепанный, но все же живой, он сидел меж кочек и, глядя на меня, мелко-мелко вздрагивал. Вокруг него валялись выщипанные перья, летал пух. Кончик левого крыла слегка топорщился, и на нем была видна засохшая кровь. Видно, дробь детины все же задела косточку.

«Ну ничего, дружище, поправляйся! Ранка твоя пустяковая: скоро заживет, и летать еще будешь. А перья — небольшое горе, вырастут красивее прежних...» — успокоился я и удалился к своему наблюдательному пункту.

Позднее, когда Меченый начал лазать в воду, мне пришлось разделаться еще с одним его врагом — болотным лунем. Этого камышового бродягу пришлось долго выслеживать, но и ему нашлось место на кусту рядом с воронами.

Летом я часто приходил на это озерцо с удочками. И не столько следил за поплавками, сколько за Меченым. Первое время он так боялся человека на берегу, что все держался середины озера и при малейшем моем движении надолго уходил под воду. Но постепенно Меченый стал привыкать к человеку с длинными прутьями-удочками. А когда я уходил, то там, где торчали мои удочки, ему всегда можно было полакомиться свежими червячками и мелкой рыбешкой.

К концу лета, когда Меченый совсем окреп и начал подлетывать, он так осмелел, что однажды ближе обычного подплыл ко мне. Я тихо и ласково сказал ему что-то и бросил в воду червячков и рыбешек.

Меченый не отказался от такого вкусного угощения. На следующий день он опять подплыл ко мне. Червячки и рыбешки упали на этот раз совсем недалеко от берега. Меченый в нерешительности завертелся на месте. Но раздражающие аппетит червячки были так свежи, а я так ласково смотрел на него и так усердно подбрасывал в воду угощение, что Меченый, не выдержав, подплыл к берегу.

С каждым днем угощение падало все ближе и ближе от меня, и Меченый совсем перестал бояться. Он уже не ждал, когда я усядусь на ворох сухой осоки и начну расставлять свои удочки, а, заметив меня издали, на подходе к озеру, сам плыл к берегу. Вскоре Меченый перестал бояться и других людей, приходивших сюда на рыбалку, а ко мне настолько привык, что под общий восторг рыбаков брал корм из рук.

— Дикарь в ручного превратился! А ведь раньше-то здесь такой птицы не было. И каким только его то теплым ветром занесло?.. — удивлялись они, наблюдая, как я кормил Меченого.